Высокие блондинки

— Ты куда это? — удивился Лагранж.

— Хочу купить коньяк, — ответила Глория.

— Прекрасная мысль! — одобрительно сказал Лагранж.

Лучший коньяк «Шопи» в твердой картонной упаковке стоил сто двенадцать франков двадцать сантимов; Глория зашла в отдел канцтоваров, где купила рулончик скотча и рулончик цветной бумаги. Затем она вернулась к «опелю», и они тотчас поехали дальше; по дороге она кое-как завернула картонный футляр с бутылкой в цветную бумагу; это отняло у нее немало времени, но в конце концов ей удалось соорудить сносный подарочный пакет, да-да, вполне сносный. Лагранж включил радиолу, откуда, конечно, тут же полились песенки Дж. Дж. Кейла, и не только его, а еще и Боза Скеггса. Лагранж выстукивал кончиками пальцев ритм на баранке; слава богу, у него хватило такта не попросить у Глории коньяк.

Руан. Затем предместье Руана. Кварталы дешевых многоэтажек, больница, кладбище, дом престарелых. Они остановились у дома престарелых.

— Подожди меня здесь, — сказала Глория, выходя из машины. — Я ненадолго.

У Лагранжа снова хватило такта не навязываться ей в провожатые.

В приемной Глория попросила о встрече с месье Эбгреллом. Родственные связи? — Единственная дочь. «Подождите минутку», — сказали ей. Вскоре явился санитар — высокий красивый парень в белоснежном халате, очень любезный и, по всей видимости, хорошо знавший ее отца; во всяком случае, он говорил о нем с большой симпатией. Санитар повел Глорию в отделение трудотерапии. Папаша Эбгрелл оживленно беседовал с дамой столь же преклонного возраста; завидев их, он встал с кресла. Невысокий, худощавый, с серебристой щеточкой усов и немного растерянным взглядом, но все такой же элегантный в своем костюме блеклых тонов — словом, вылитый бывший консьерж Персоннета (о чем знаем только мы с вами, читатель). Он поцеловал руку Глории, едва она приблизилась к нему.

— Вот ваша дочь, месье Эбгрелл, — весело объявил санитар, — вы ведь рады ее видеть, правда?

Старик долго и чересчур пристально разглядывал Глорию.

— Прекрасно, — сказал он наконец, — вы пришли для сопровождения. Да, именно так: вы пришли для наблюдения. Садитесь. — И, обратившись к своей дряхлой собеседнице, он сообщил ей вполголоса: — Она пришла для вознаграждения.

Несмотря на вполне тихие занятия окружающих престарелых дам: вязание крючком и на спицах, изготовление искусственных цветов, плетение ивовых корзиночек, — в отделении трудотерапии было довольно шумно. Беззубые экстремалы, сидевшие в плетеных пластиковых креслах на ржавых металлических ножках, раскачивались взад-вперед с опасностью для жизни, другие пели хором «Ах, эта сладость первого объятья меня пьянит, пугает и влечет», запашок в помещении стоял тот еще, телевизор орал вовсю.

— Мы не могли бы пойти в более тихое место? — тоскливо спросила Глория.

— В принципе это не положено, — ответил санитар, — но я постараюсь что-нибудь устроить. Сейчас поищу вам спокойный уголок.

Уголок нашелся в маленькой гостиной, где царили тишь и полумрак, однако любезный санитар раздвинул портьеры, и их взорам предстала лужайка с клумбой посередине. Мебель была натерта воском, кресла облачены в белые чехлы, обои пестрели цветочками.

Санитар исчез, через минуту вернулся с чайным подносом и снова исчез. Они остались одни.

— Ну, как ты тут? — спросила Глория.

— Лично я — хорошо, — ответил ее отец, — но, видите ли, что касается соек…

— Каких соек? — удивилась она.

— С сойками дело обстоит неважно, — продолжал старик, — можно даже сказать, что их дела совсем плохи. И все же… — он поразмыслил с минутку и добавил: — Нет, в общем, все не так уж и скверно.

— Тебя здесь хорошо кормят? — осведомилась его дочь. Старик хитро подмигнул:

— О, я ем лучше, чем они. В десять раз лучше и в десять раз больше, — уточнил он, хихикнув.

— Нет, я хотела узнать, хорошая ли здесь еда. Вкусная ли она? — спросила Глория.

— В основном горячая, — ответил отец.

— Ну и ладно, — сказала Глория. — Пусть лучше горячая, чем холодная.

— Это верно, — согласился старик.

— Ты заметил, какая сегодня чудесная погода? — спросила Глория, пытаясь продолжить разговор, но отец как будто не слышал ее.

— Смотри, что я тебе принесла, — сказала она.

— Как любезно с вашей стороны! — воскликнул старик. — А что там в пакете?

— Коньяк для тебя, как всегда, — ответила Глория.

— Коньяк? — удивился ее отец. — Но я никогда в жизни его не пил!

— Ну да, рассказывай! — усмехнулась Глория, однако старик не отреагировал и на это замечание. — Ладно, мне пора, — сказала Глория.

— И правда, — задумчиво откликнулся ее отец, — вероятно, вам придется уйти.

— Я скоро опять тебя навещу, — добавила она.

— О, разумеется, — учтиво ответил он. — Только не слишком затягивайте с этим.

После того как Эбгрелла-старшего увели в отделение трудотерапии, симпатяга санитар проводил Глорию в выходу. Очень он ей приглянулся, этот санитар. В дверях она попросила его проследить, чтобы у больного не конфисковали бутылку, как это, вероятно, случилось в прошлый раз. Санитар широко улыбнулся.

— Знаете, вообще-то все алкогольные напитки у нас запрещены, но договориться всегда можно. Я прослежу за этим. Только вот что меня беспокоит: вдруг со старым господином возникнут какие-нибудь проблемы, так не могли бы вы оставить контактный телефон или адрес?

Она отказала не сразу — он ей и вправду очень нравился, — но все же ответила:

— Нет, я буду звонить сама.

Выйдя из здания, Глория направилась к «опелю», припаркованному на гравийной дорожке перед конторой администрации. Рядом, развернутый в другую сторону, стоял фургон «скорой помощи», длинный и обтекаемый, как белая акула. Глория села в «опель», который тут же рванул с места, развернулся и исчез в воротах. Через пять секунд следом отъехала «скорая».

Санитар, стоявший на крыльце, следил за этим маневром. Выждав еще пять секунд, он спустился с крыльца и, в свой черед, вышел за ворота. Слева, метрах в пятидесяти, стояла телефонная будка. Санитар достал карточку, украшенную на лицевой стороне снежным пейзажем, рассеянно пробежал глазами рекламный текст на обороте («Меняются сезоны, а с ними ландшафты, а с ними эмоции. Вы хотите поделиться своими эмоциями? Нет ничего проще — воспользуйтесь этой карточкой!»), улыбнулся своей обаятельной улыбкой, вставил карточку в аппарат и набрал номер Жува.

25

— Ну, докладываю: приезжала ваша красотка, — объявил санитар. — Да, уже отбыла. Нет, адреса не оставила, но мой человек поехал за ней следом. Сегодня же вечером все узнаю и завтра вам перезвоню. А как насчет деньжат?

— Завтра все решим, — говорит Жув и, положив трубку, обращается к супруге: — Надо же, иногда и от твоего братца бывает кое-какая польза. Его информация оказалась верной. Как ты думаешь, не пригласить ли его к нам на ужин?

— Ни в коем случае! — решительно отвечает Женевьева.

— Ладно, тогда сейчас позвоню Персоннета.

Весь следующий день пролетел в бешеном темпе.

Утром, часов в девять, Персоннета заявился к Жувам, которые только что позавтракали. Мадам Жув выглядела нынче куда более спокойной, куда менее отрешенной и не такой нервной, как обычно.

— А где же та молодая дама, с которой вы приходили в прошлый раз? — спросила она, наливая Персоннета остатки кофе. Вместо ответа, Персоннета поджал губы.

— Она такая пикантная и хорошенькая, — с улыбкой продолжала Женевьева. — Вам с ней очень повезло.

Персоннета решил было состроить бесстрастную мину, но вместо этого жестоко покраснел и пролил часть кофе в блюдце. Мадам Жув изумленно замигала. К счастью для Персоннета, внимание присутствующих отвлек телефонный звонок санитара: он сообщил адрес Глории, Жув записал его. Потом санитар вновь поднял вопрос о деньгах; Жув обещал заплатить.

— Итак, что мне сейчас делать? — спросил Персоннета.

— Для начала свяжитесь с нашим клиентом, — распорядился Жув. — И не забудьте сказать ему, что понадобится небольшая дополнительная сумма для санитара.