Высокие блондинки

Сунув материалы обратно в папку, он включил зажигание, развернулся, выехал на трассу и покатил в Сен-Бриек. Оставив машину возле крытого рынка, в центре города, он поужинал великолепным кускусом в одном из тех марокканских ресторанчиков, что конкурируют друг с другом в окрестностях старого вокзала, вслед за чем нашел приют во второразрядном отеле напротив нового. Комната, слабо освещенная единственной лампочкой на потолке, представляла собой полутемное кубическое пространство без телевизора, без холодильника и без набора туалетных принадлежностей в ванной, ибо таковая отсутствовала — вместо нее в углу номера висел на стене примитивный душ, огороженный складной ширмочкой из мутного пластика, тонкой, а главное, дырявой. Кастнер лег и довольно быстро уснул.

Два часа спустя он так же быстро проснулся и долго вертелся в постели, маясь бессонницей; потом включил свет и снова попробовал решить головоломку, исходные данные которой были для него так же неясны, как и сопутствующие обстоятельства. Б комнате становилось то слишком жарко, то чересчур прохладно. Кастнер попеременно дрожал от холода и обливался потом; голова у него совсем не варила. Достав свою карту, он заново обвел карандашом маршрут, размеченный им вчера на стоянке; это мало что прояснило, но теперь полученный контур смутно напоминал лежащего бегемота. Отчаявшись достичь лучших результатов, сыщик в конце концов проглотил таблетку снотворного и спустя двадцать минут уже спал.

Во сне его преследовали обрывочные видения, и все они кончались привычным кошмаром — классической сценой головокружительного падения: вот он, Кастнер, висит над пропастью, изо всех сил цепляясь за какую-то железку на самом верху непонятного сооружения из кривых балок и ржавых перекрытий. Эта шаткая облупленная конструкция еле держится и грозит рухнуть при первом же порыве ветра. Кастнер боится глядеть в бездну под ногами, он чувствует, что силы изменяют ему, он знает, что скоро пальцы его разожмутся и он сорвется вниз. Ужасный сон — хотя обычно он на этом и кончается: страх заставляет человека проснуться в решающий момент. Но на сей раз дело обстояло иначе: на сей раз Кастнер срывается и падает, мучительно долго падает в пустоту. И просыпается, весь в холодном поту, ровно перед тем, как разбиться оземь.

Завтрак, заказанный им на семь часов, состоял из жидкого кофе, оранжада и пахнущих химией булочек. Кастнеру совсем не хотелось есть. От снотворного пересохло во рту, оно лишило его не только сил, как в ночном видении, но и аппетита; он чувствовал ломоту в спине и озноб, пальцы слегка дрожали. Он нехотя сделал пару-тройку наклонов и приседаний, в результате чего вспотевшее тело тоже стало выделять химический запах, который не смогли победить ни тщательное мытье под душем, ни туалетная вода. Затем Кастнер облачился во вчерашний наряд — коричневый акриловый костюм поверх бордовой, акриловой же, рубашки-поло. Теперь он был одет на манер коммивояжера или представителя фирмы — этими профессиями он более или менее успешно владел в прошлом, равно как и другими, аналогичными по престижности в социальной сфере.

Весь день напролет, сидя за рулем своего автомобиля и сверяясь с картой «Мишлена», расстеленной на правом сиденье, Кастнер следовал по разработанному им маршруту. В каждом населенном пункте он показывал фотографии хозяевам кафе, баров и станций техобслуживания, мясникам и булочникам, которых еще не проглотили современные супермаркеты. Он заранее решил хранить в секрете цель своих розысков. Женщину на снимке он называл то сестрой, то невесткой, смотря по обстоятельствам. Однажды, расхрабрившись, он даже объявил ее супругой, но сам того испугался и больше на такие рискованные эскапады не шел.

Как бы то ни было, мелкие торговцы все как один отрицательно мотали головой и с сожалением прищелкивали языком. Впрочем, Кастнер вел поиски и в супермаркетах. Но безрезультатно — и в тот день, и на следующий.

На третий день пошел дождь, а Кастнер заблудился. Вообще-то дождь был какой-то странный: на лобовое стекло шлепались отдельные капли, слишком мелкие, чтобы включать дворники, но слишком частые, чтобы их не включать; увы, щетки только размазывали воду по стеклу, вместо того чтобы очищать его. Из-за этого Кастнер, едучи в местечко с многозначительным названием Лонэ-Мальномме,[1] проворонил поворот на местное шоссе № 789, где-то между Керпалюдом и Керводеном, и очутился в каком-то неведомом селении с безликими серыми домишками. Он припарковался на площади перед вросшей в землю церквушкой, слева от которой стоял памятник погибшим, а справа располагалось маленькое, но ничуть не более веселое кладбище моряков, — в общем, Кастнера в его автомобиле это зрелище отнюдь не вдохновляет, и он вновь и вновь пытается расшифровать — теперь уже как ребус — карту шоссейных дорог, а потом рассеянно ищет свою фамилию на гранитном обелиске — разумеется, безрезультатно, ибо на нем значатся лишь местные жители, к коим его никак нельзя отнести.

И тогда его взгляд обращается к церкви, из-за которой вышел и тут же скрылся из виду какой-то старик; пару минут спустя мимо ворот прошла женщина. Кастнер, где бы он ни плутал и куда бы ни заехал, терпеть не мог спрашивать дорогу у прохожих, но в данном случае сырость, одиночество и мертвая тишь, царившая вокруг, вынудили его опустить стекло и, дождавшись, когда женщина поравняется с машиной, вежливо обратиться к ней.

— Извините за беспокойство, — сказал он, — я, кажется, заблудился. Я ищу поворот на шоссе, но никак не найду. Вы случайно не знаете, есть тут где-нибудь поворот?

Перед ним стояла, слегка ссутулясь, молодая женщина: лодочки на низких каблуках, тусклые, до плеч, волосы, которые лишь с большой натяжкой можно было назвать каштановыми, толстые очки на коротком, с горбинкой, носу; все это было грубо размалевано и облачено в спортивные куртку и брюки, явно от разных комплектов. Замкнутое, даже какое-то настороженное выражение лица, — в общем, малопривлекательная особа, хотя и стервой не назовешь. Она остановилась, но не сразу подошла к машине; тяжелая продуктовая сумка оттягивала ей руку, перевешивая вправо.

— Поворот, — еще раз сказал Кастнер, — разъезд!

На первый взгляд казалось, будто женщина не понимает вопроса, на второй — что она вообще не очень-то понимает чужую речь. «Слабовато до нее доходит», — думал Кастнер, повторяя свой вопрос медленнее, стараясь говорить раздельно и тыча пальцем в свою карту, наполовину выставленную в открытое окно.

— Лонэ-Мальномме. Мне нужно туда.

— Лонэ, — ответила наконец женщина, не взглянув на карту, — да, ясно. Мне как раз в ту сторону. Обождите, сейчас скажу.

Наступило короткое молчание, потом зазвучал монотонный голос: первый поворот направо, там еще раз направо, перед светофором, налево, до кругового разъезда, а там третья по счету дорога, это очень просто, вы не собьетесь… Но Кастнер сразу капитулировал.

— Слушайте, — сказал он, — если вам действительно в ту сторону, давайте я вас подвезу, а вы мне укажете, куда ехать. Садитесь. Если хотите, конечно….

Снова пауза, после чего женщина кивнула и, пробормотав что-то невнятное насчет автобуса — Кастнер не разобрал что именно, — обошла машину сзади. Она села, поставив сумку между ног. Все время, пока они ехали, сумка явно мешала женщине, но Кастнер не осмелился предложить поставить ее на заднее сиденье.

Окружающий пейзаж представлял собою унылое однообразное зрелище — равнину с беспорядочно разбросанными убогими домишками; некоторые из них казались обитаемыми, большинство других продавались, но кто же такие купит, спросил себя Кастнер, если их узкие оконца даже не выходят на море, — уж во всяком случае, не я. Да и весь этот край не по мне. Предпочитаю солнце, а кроме того, у меня и денег-то нет. Кое-где бледный фасад оживляло цветное пятно — горшок с геранью или висящее на веревке белье, хоть какой-то признак жизни, напоминание о воде, испаряющейся из белья и увлажняющей цветы. Остальные дома явно дышали на ладан — эдакие дряхлые развалюхи со следами рекламы, намалеванной полвека назад и восхвалявшей то бандаж от грыжи, то какие-то неведомые фосфаты.

1

Мальномме — буквально: место, о котором идет худая слава (франц.). (Здесь и далее прим. перев.)