Будни и праздники

Будни и праздники

Н. Бондаренко

ВОТ, ЧЕЛОВЕК!

Фантастическая повесть

«Вот человек, — сказал себе Маленький принц, продолжая путь, — вот человек, которого все стали бы презирать — и король, и честолюбец, и пьяница, и делец. А между тем из них всех только он один, по-моему, не смешон. Может быть, потому, что он думает не только о себе».

Не понимаю, как я очутился на этой странной улице? Приземистые домишки испуганно лепятся вдоль замусоренного тротуара, выставляя напоказ обшарпанные стены и неровные скаты крыш. Над этим хаосом грузно навис гигантский частокол небоскребов, — кажется, он вот-вот рухнет и раздавит затаившуюся улицу и весь город. В глухих хмурых окнах ни огонька, ни светлой занавески, ни тени движения — словно люди вымерли или навсегда отсюда ушли. Пронизывающий ледяной ветер гнал по каменным плитам мостовой жестяную банку, она звонко стучала, шелестели обрывки грязных бумаг…

Как же я все-таки сюда попал?

Хорошо помню: был яростный спор — но о чем? Что я хотел доказать собеседнику?.. Даже черты, реальные черты его лица ускользают… Однако четко осознаю, что он для меня значил немало, это я ощущаю и сейчас, но не бог он, в самом деле!..

Нет, ничего не удается нащупать внутренним зрением. Однако погоди… Речь шла о чем-то мучительно важном для меня… В чем-то я хотел непременно утвердиться! В чем?.. В чем?..

В ближайший подъезд, который гулко подвывал порывам ветра, прошмыгнула, подозрительно глянув на меня, лохматая кошка. И опять зашелестели по тротуару желтые, серые клочки бумаги. Откуда взялась эта прорва, кончится ли когда-нибудь? Назойливая жестянка уткнулась, наконец, в дорожную выбоину и тонко, пронзительно засвистела на сквозняке.

Конечно, я ошибся, предположив, что в городе ни души. В глубине улицы мелькали зыбкие силуэты. Холодно, сыро, тоскливо, вот люди и прячутся кто где может.

Я бесцельно топтался у закрытого журнального киоска, размышляя о нелепости своего положения, не в силах придумать что-нибудь путное.

— А, вы здесь, — прозвучал за спиной низкий мужской голос. Я резко обернулся и задел плечом незнакомца.

— Извините.

— Ничего, — добродушно отозвался незнакомец. — Идемте, вас давно ждут.

Он поднял воротник, вобрал в него по самые края шляпы голову и зашагал по улице.

С тупым безразличием я последовал за этим человеком, мне и в голову не пришло поинтересоваться: а кто он, собственно, такой? Почему я должен идти за ним и кто меня давно ожидает?.. Мелькнула догадка, что все происходящее — следствие чего-то очень важного, и было это важное совсем недавно…

Я попытался вспомнить лицо идущего впереди незнакомца и не смог. В воображении расплывалось серое пятно — ни одной черточки, ни одной характерной приметы… Кажется, он в черных очках… Но так ли на самом деле?

Незнакомец обернулся, внимательно взглянул на меня. Он словно прочитал мои мысли и усмехнулся. Но я опять ничего не запомнил, даже, кажется, этому обстоятельству не удивился. Видно, так и должно быть, подумал я, уже не стараясь найти причину столь странной своей забывчивости.

На перекрестке, где вихрь неистово швырял во все стороны мусор, мы свернули на совсем тесную улочку и вскоре вышли к старому парку, который размашисто мел небо высоченными метлами полуобнаженных деревьев, и сквозь шум листвы доносился резкий треск — где-то в глубине ломались хрупкие ветви. Улица теперь шла с одной стороны, а парк, огороженный чугунной решеткой, как бы посторонился, уступая узкое пространство мостовой, выложенной булыжником. Время от времени налетала дождевая пыль, и камни лихорадочно блестели, выискивая в небесной мути голубые прорехи.

— Пришли, — не поворачивая головы, объявил незнакомец и стал осторожно спускаться по мокрой железной лестнице в подвальное помещение серого трехэтажного дома. Наконец, уткнулись в массивную дверь. Незнакомец открыл ее ключом и пригласил следовать дальше. А дальше оказалась еще одна дверь и лестница, ведущая вниз; тусклые лампочки скупо освещали высокие, неудобные ступеньки.

В мрачном коридоре, куда привела лестница, незнакомец показал прямо:

— Идите до конца. А мне направо. — Он торопливо шмыгнул в боковое ответвление, и мне теперь оставалось одно: преодолеть этот полумрак самому и встретиться с теми, кто давно ждет меня…

Вперед! Шаги гулко отдавались; я старался ступать тише, осторожнее, но гул не уменьшался.

Остановился, послушал: то приближаясь, то удаляясь, дрожало эхо — мои шаги. А это что? Собственное дыхание, усиленное невидимыми мембранами, — будто одновременно задышали сотни людей!

Не скоро кончился этот звуковой коридор. Я дважды останавливался, чтобы перевести дыхание, и достиг, наконец, спасительного люка. Едва проник через него в небольшое помещение, вежливый мужской голос пригласил в лифт и попросил подняться на пятый этаж.

Кабина поднималась медленно, как бы нехотя, достигла заданной отметки, и двери автоматически открылись.

В обе стороны от меня разбежались мягкие ковровые дорожки. Яркий дневной свет; откуда-то доносится стук пишущих машинок, приглушенный разговор. Вдоль дорожек — двери, двери… Куда обратиться? Ну конечно, сюда. Массивная дверная ручка в виде цветка, темно-красная, с замысловатым тиснением кожа.

Я не ошибся. За дверью оказалась великолепная приемная, оборудованная по последнему слову техники: изящный аппарат для связи, телефоны, крохотный магнитофон. В хрустальных стаканчиках сверкали позолотой авторучки и остро отточенные карандаши.

За полированным столиком пудрилась миловидная девушка. Щелкнув пудреницей, она поднялась навстречу, улыбнулась и напевно произнесла:

— Наконец-то. Мы давно вас ждем.

Она грациозно проследовала к двери с дорогой обивкой, и меня окатила ароматная волна каких-то неземных духов.

Заглянув в кабинет и, видимо, получив разрешение, девушка устремила на меня широко открытые светло-зеленые глаза и обаятельно кивнула:

— Заходите.

Наконец я увидел того, кто с нетерпением ждал меня. Возраст неопределенный; белесые волосы до плеч; бесцветные глаза и серое, вытянутое лицо. Он небрежно сидел в кресле, закинув ногу на ногу, за сверкающим пустым столом в виде буквы «т». С левой стороны возвышался щиток для связи, телефон; у стенки, напротив окна, пестрел книжными корешками застекленный шкаф. Огромный почти пустой кабинет призваны были украсить лепной потолок (амуры среди цветочных лепестков) и будто перевернутая новогодняя елка — гигантская сверкающая люстра.

Субъект, похоже, попытался растянуть губы в улыбке и безразличным жестом показал на кресло около стола. Я сел и сразу почувствовал, как от усталости заныли ноги.

— А я внимательно слушал, как ты пробираешься ко мне, — доверительно сообщил хрипловатым голосом хозяин кабинета. — Любопытно ты ходишь. Кстати, я давно заметил: нет и двух экземпляров с одинаковой походкой. У каждого свой темп, ритм, постановка тела и головы. Я серьезно подумываю над научным трудом на эту тему… Но это потом, потом. Основная моя деятельность совсем иная. Скажу сразу: я любопытен буквально ко всему. Я, так сказать, отдыхаю, посвящая себя то одной, то другой проблеме.

Хозяин кабинета легко поднялся, мне даже показалось — вскочил, но сразу же обрел солидность и не спеша направился к высокому, под потолок, окну. Он пристально посмотрел куда-то вдаль, за небоскребы, и, внимательно что-то там изучая, жестко заговорил:

— Погода не должна действовать на самочувствие. Мне лично такая погода нравится. Помогает лучше сосредоточиться и принять оптимальное решение… Я понимаю, что ты, — он повернул голову в мою сторону и на секунду замер, — что ты облучен этим ненастьем и, возможно, прескверно себя чувствуешь. Однако, повторяю, не только погода, но и ничто другое не должно поколебать мои правила. Первое из них: когда стою, никто не имеет права сидеть.