Третья правда

«…страшный голод среди узников 13-го барака сломил их дух. Они близки к умопомешательству. Большинство заключенных русские и польские солдаты, но немцы бросили в барак и несколько человек других национальностей: французов, бельгийцев и голландцев. За последние шесть месяцев этот барак превратился в настоящий ад, в пристанище проклятых и забытых Богом людей. Нацисты систематически и целенаправленно морили их голодом. Вначале они просто уменьшили дневной рацион, потом стали кормить раз в день, еще через какое-то время через день, а сейчас — только раз в неделю. Никто не знает, делается это по приказу коменданта лагеря или это собственная инициатива штурмфюрера Иоакима Мюллера.

Когда немцы только начинали морить голодом русских и поляков, они прекрасно понимали, чем все это закончится — страшными убийствами из-за куска хлеба или ложки супа. Так оно и получилось. По крайней мере, так оно и было, пока у этих несчастных оставались силы драться. Русские и поляки ненавидят друг друга, а сейчас к этой ненависти примешался и инстинкт выживания. Никто не знает, сколько людей было покалечено, забито до смерти и затоптано во время раздач пищи! Сколько задушено под покровом ночи из-за куска хлеба! Но эти зверства продолжались недолго. Узники быстро слабели и скоро уже не могли драться. Они неподвижно лежали на досках и умирали один за другим. В последние недели в 13-м бараке умирало по десятку человек в день.

Сейчас там осталось только пятнадцать человек. Часть из них медленно умирает, часть превратилась в сумасшедших. Вчера вечером в барак привели двух новых заключенных: русского офицера, Льва Журбина, и француза по имени Роберт Люко. Люко высокий и сильный мужчина в расцвете лет. Днем, во время работы в карьере, на него упал огромный камень. Журбин протащил друга на спине восемь километров. Трудно сказать, почему нацисты не убили его? Ведь он уже не может работать. Они просто бросили его с Журбиным в 13-й барак.

Из узников 13-го барака в живых остались Иван Арнальский, Благомир Иохаз, Мишель Талбот, Марк Брадзинский, Ладислав Столкин, Тихомир Боярцев, Йохан Сиранкевич, Аркадий Разумов, Аркадий Слободин, Роберт Мишо, Хендрик ван Вельден, Антон Прихаз, молодой парень по имени Мишка, который так давно сошел с ума, что все забыли его фамилию, Степан Драгунский и Янек Спикальский.

Перед тем, как начать этот дневник, я поклялся правдиво описывать все, что видел и слышал в Дахау. Но у меня нет ни сил, ни смелости описывать то, что произошло в ту ночь в 13-м бараке. Поэтому я буду краток. В соседних бараках слышали ужасные крики из 13-го барака. Из рапорта Мюллера я узнал, что послужило причиной этих криков. В темноте пятнадцать полумертвых людей, живых скелетов, встали с нар и побрели туда, где лежал раненый француз. От голода у них, наверное, помутился рассудок. Они набросились на беззащитного Люко, разорвали несчастного на части и съели мясо. Эти люди съели такого же, как они, человека, сделанного Богом по их образу и подобию. О Господи, дай мне силы!»

Джефф Саундерс закрыл глаза. Он не замечал, что весь дрожит. Страницы рукописи соскользнули с коленей и упали на пол.

— Сейчас вы знаете правду, — сказал вернувшийся в комнату Жан-Марк Люко.

Он нагнулся, осторожно подобрал с пола страницы рукописи и положил на секретер. Потом посмотрел на Саундерса.

— Уверен, вам бы хотелось задать мне немало вопросов. Я вам все расскажу, потому что вы единственный человек, который выйдет живым из этого дома. Мне пришел конец. В этом доме я поставил точку.

Американец молча ждал.

— Долгие годы мне не давали покоя вопросы о судьбе моих родителей. Я не знал, как они умерли, какими были последние минуты их жизни. Правда, следы матери я нашел быстро, но об отце не осталось записей ни в одном архиве. Я знал только одно: эмигрировавший в Израиль Лев Журбин был его близким другом. Отец умер у него на руках, — Но Журбин никогда не рассказывал мне о смерти отца. Много лет меня мучили кошмары. В снах я тысячи раз видел, как он умирает, и всякий раз — новой смертью. Инстинкт подсказывал мне, что мой отец умер ужасной смертью даже по страшным меркам концентрационного лагеря. Но я ничего не знал конкретно.

— До тех пор, пока Серж Фонтеной не дал вам рукопись?

— Да, до тех пор, пока Фонтеной не дал мне рукопись «Письма, написанные кровью». Я думал, что сойду с ума. Первым, что мне захотелось сделать после того, как я прочитал эту рукопись, это — совершить самоубийство и покинуть этот безумный мир. Я ушел из издательства «Фонтеной». Честно говоря, я не знаю, что делал всю следующую неделю. Она будто стерлась из моей памяти. Я только знаю, что не трусость не позволила мне всадить пулю себе в голову. Я бы покончил жизнь самоубийством, если бы не… если бы не…

— Кристина?

— Да, Кристина. Она поддержала меня в трудную минуту и придала храбрости продолжить жить. Помогла преодолеть страшный кризис. Кристина поняла меня и согласилась со мной, когда я рассказал, что собираюсь делать: найти убийц моего отца и расправиться со всеми ними по очереди.

— Как вы познакомились с Кристиной де ля Малейн?

— Примерно, шесть месяцев назад она подошла ко мне как-то вечером после одной из моих лекций о Сопротивлении и сказала, что ее отец, Пьер де ля Малейн, тоже участвовал в Сопротивлении. Его группа действовала в районе Луары. За два месяца до ее рождения Малейна схватило и расстреляло гестапо. Поэтому она хотела узнать как можно больше о Сопротивлении. Мы начали довольно часто встречаться. Не буду скрывать, поначалу меня удивляло, что она могла во мне найти. Она красивая умная аристократка, а кто я? У нас начался роман, и все закончилось тем, что мы стали жить вместе.

— Она помогала вам?

— Кристина предана мне душой и телом. Она очень много сделала для меня. Придала мне храбрости, когда я был в отчаянии и хотел наложить на себя руки. Для того, чтобы финансировать операцию, продала большой дом, доставшийся ей в наследство от отца. Кристина сама ездила в «Централштелле» за дополнительной информацией. Каждый раз, когда я наносил удар, она была рядом со мной. Без нее я не смог бы ничего сделать.

Как только я принял решение отомстить убийцам отца, я отправился к Шнейдеру в Вену, потом в Людвигсбург, где нашел дополнительную информацию об этих людях. Когда я убил первого, Мишеля Талбота, Кристина была рядом со мной. Если хотите, можете называть меня садистом, но когда я увидел, как он умирает у моих ног, то впервые в жизни почувствовал дикое удовольствие. Я продолжил свою месть. В Южной Африке убил Брадзинского. Все было похоже на детскую игру. Потом мы полетели в Соединенные Штаты…

— Как вы узнали адрес Слободина?

— С помощью Кристины. Она ездила за ним в Людвигсбург. Организация Бывших Узников Лагерей из стран Восточной Европы прислала адрес Слободина в «Централштелле». Сначала мы отправились в Нью-Йорк, где какое-то время следили за Слободиным и изучали его привычки, потом полетели в Майами. Там я нашел Драгунского-Драгнера. Все оказалось очень просто. Очень легко совершить убийство, когда, кажется, ни у кого нет мотива. Узнав, что Драгнер регулярно ходит в пляжный домик, мы полетели в Монреаль и начали действовать.

— Я знаю, — кивнул Саундерс. — Вы позвонили в «Дофин», Майами Бич, и попросили забронировать три номера один над другим.

— Правильно. Мы забронировали номера и купили оружие. Драгунского убили очень легко. Нас никто даже не заподозрил. Мы не останавливались в «Дофине» и через пятнадцать минут после убийства уже отправились в Нью-Йорк. Винтовку отправили вперед себя по «воздушной почте».

— Неужели вы даже не прятались? — удивился Джефф Саундерс. — Вам было все равно, поймают вас или нет?

Люко посмотрел на американца лихорадочно блестящими глазами.

— Я не хотел прятаться. Сначала я, правда, вел себя осторожно, но только потому, что хотел отомстить всем им. Я хотел выполнить свой план до конца, но мне все равно не хотелось прятаться и заметать следы, чтобы дожить до глубокой старости. Наоборот, я хотел, чтобы о моей мести узнал весь мир. Хотел, чтобы все знали о том, что Жан-Марк Люко отомстил за смерть своего отца. Я боялся только одного: что мне не хватит времени. Время и успех — вот что было для меня важно. Я должен был не наделать ошибок и довести свой план до конца.