Тяжелый понедельник

– Нет, сэр, – ответил Вильсон.

– Вы не посчитали нужным показать снимки другим авторитетным коллегам? – спросил кто-то из темноты зала. Спросивший особо подчеркнул слово «авторитетным», словно хотел дать понять, как низко ценит других нейрохирургов Тайлер Вильсон.

– Нет, – ответил Вильсон и посмотрел в сторону невидимки. С ярко освещенного места, где он стоял, было трудно разглядеть сидящих в задних рядах. С Хутеном проблем не было – он сидел в трех шагах от Тая.

– Почему вы не обратились за помощью, доктор Вильсон? – спросил Хутен.

– Я не думал, что она мне понадобится.

– Вы не думали, что она вам понадобится, – четко и раздельно произнес Хутен. Таю показалось, что слова эти свинцовой тяжестью повисли в воздухе. – Вы решаетесь на опасную для жизни больного операцию и не считаете нужным ни с кем посоветоваться? Не считаете нужным послушать мнение других коллег?

– Это несомненная ошибка, – пробормотал кто-то в задних рядах.

Тай ждал такой реплики разве что от Суна Пака, но Сун молча сидел в первом ряду, положив ногу на ногу. Он явно был чем-то расстроен и нервно потирал виски. Тай ожидал, что Сун будет радостно улыбаться – еще бы, единственный соперник, фаворит, вдруг так неудачно споткнулся. Но и без Пака настроение аудитории на глазах оборачивалось против Тая Вильсона.

– Как насчет простого анамнеза жизни? Вы могли собрать его, прежде чем вскрывать череп ребенка? – снова заговорил Хутен. «Ведет себя как инквизитор», – подумалось Таю. – Если вы пренебрегли помощью коллег, то кто мешал вам обратиться за помощью к больному или к его матери?

– Теперь я понимаю, что был не прав.

Тай видел, куда клонит Хутен со своими вопросами. Шеф хотел, чтобы до всех дошла необходимость коллегиальных решений, и только потом собирался заняться сутью ошибки Вильсона.

– Анамнез не был собран, – подытожил Хутен и взмахом руки приглушил ропот, поднявшийся в аудитории. – Продолжайте, доктор Вильсон.

Казнь должна быть публичной, и Хутен дал Таю веревку. На которой тот мог теперь самостоятельно повеситься. «Да, я проявил самоуверенность», – подумал Тай. Ему не раз говорили, что в больнице нет ему равных по хирургической технике. Он никогда не сомневался в себе, но теперь эта уверенность пошатнулась. Но не в технических навыках, а в способности к суждению. Что бы произошло, если бы он отложил операцию?

– Я решил выполнить левостороннюю краниотомию, а речевую область картировать при бодрствующем состоянии больного, – продолжал Тай. – Установив иммобилизующие спицы в правой лобной области и в левой затылочной области, я попросил анестезиологов разбудить мальчика.

…Во время операции сестры должны были периодически проверять сохранность речи, предъявляя больному рисунки предметов, которые мальчик должен был вслух называть. Мальчик лежал на правом боку. Он открыл глаза, немного испугался, но, увидев Тая, улыбнулся.

– Знаешь, я не сказал тебе… но я всегда хотел стать нейрохирургом, когда вырасту… – Речь мальчика была невнятной из-за лекарств. Квинн Макдэниел помолчал, потом добавил: – Или пожарным…

Воспоминание было невыносимым. Тай покашлял, чтобы удержать подступившие к глазам слезы.

– Я сделал разрез от края скуловой кости перед левым ухом до средней линии. Трепанация была выполнена без особенностей.

– Как чувствовал себя больной на этом этапе операции? – резко спросил Хутен.

– Не было никаких проблем, сэр. Мальчик был в сознании и разговаривал с анестезиологом.

– Мальчик не испытывал боли?

– Нет, сэр. Он говорил, что чувствует неприятное давление на голову, когда я высверливал отверстия, но это в порядке вещей.

– Кровоточили ли ткани при рассечении скальпа?

Тай кивнул:

– Да, кровотечение было, но я легко справился с ним – электрокаутером и клипсами.

– Продолжайте, – скомандовал Хутен.

Мысленно Тай снова перенесся в операционную. Тогда он взглянул на висевшие на стене часы и отметил время: двадцать три часа тридцать четыре минуты. «Отлично, – подумал он, – пора удалять опухоль». Но это была не простая опухоль…

– Увидев опухоль, я сразу понял, что она злокачественная, – сказал Тай аудитории. – Отростки опухоли проникали глубоко в ткани мозга, а сама опухоль имела насыщенно красный цвет.

В тот момент Тай ощутил жуткий, непередаваемый ужас. Он понимал, что мальчик вскоре умрет от этой опухоли. Медицинская наука не настолько совершенна, чтобы спасти его. Единственное, что он может сделать, – это удалить видимую часть опухоли и дать мальчику и его матери еще немного времени. Тай уже начал думать, что он скажет матери, Эллисон Макдэниел. Придется сказать, что ее ненаглядный малыш проживет еще год, от силы два, а потом начнет медленно и мучительно умирать – теряя живой разум и истаивая на ее глазах.

– Я начал удалять опухоль, – продолжал Тай, глядя в глаза Суна Пака, – и вот тогда началось кровотечение. Оно было более массивным, чем я ожидал. – Голос Тая дрогнул. Хирурги смотрели на него во все глаза. Казалось, Тина Риджуэй сейчас вскочит с места.

Молчание нарушил Хутен. Он заговорил спокойным, размеренным тоном, в котором слышалась та

основательность, с какой закрывается хорошо сделанная дверь.

– Мы все крепки задним умом, доктор Вильсон. Расскажите нам, что вы могли бы выяснить, если бы тщательно собрали анамнез? – В аудитории повисла мертвая тишина. У Тая подкашивались колени. Ему нечего было сказать в свое оправдание.

– Мальчик был здоров, как и его мать. Мать не страдала ни хроническими, ни наследственными заболеваниями.

– А отец?

– Отец не жил с семьей. Мальчик его даже не знал. Я не думал…

– Вы. Никогда. Не должны. Думать, – резко перебил его Хутен. Слова его прозвучали как страшное заклинание. Он махнул рукой в сторону собравшихся хирургов: – Я хочу. Чтобы все это поняли. Мы – целители, но мы, при этом клиницисты и ученые, мы должны придерживаться испытанных методов клинического анализа. У нас есть такие методы. И вот что случается, когда мы начинаем думать. – Хутен повернулся к Таю. – Позвольте еще раз задать вам прежний вопрос, доктор Вильсон. Что бы вы выяснили, если бы перед операцией собрали подробный анамнез, не только мальчика и матери, но и биологического отца?

В этот момент Тай был готов возненавидеть Хутена, но не смог. Старый врач был во всем прав. Тай понимал, что совершил роковую ошибку и цену этой ошибки невозможно ничем оправдать. Мальчик умер раньше, чем должен был умереть.

– Итак, мы слушаем вас, доктор Вильсон.

– Я бы выяснил, что у мальчика была пятидесятипроцентная вероятность болезни Виллебранда, а значит, была опасность массивного, не поддающегося контролю кровотечения. Я бы выяснил…

В этот момент распахнулась задняя дверь аудитории. Тай умолк на полуслове, все хирурги оглянулись. В проеме возник мощный силуэт Джорджа Виллануэвы. Он прошел к первому ряду, потрепал по плечу Тину Риджуэй и посмотрел на Босса.– Я ничего не пропустил? Этот красавчик уже объяснил, как он убил ребенка?

Было видно, что Тай вздрогнул, но в ту же секунду снова мысленно перенесся в операционную, где в последний раз видел живым Квинна Макдэниела. Кровотечение не останавливалось. Анестезиолог давно перестал читать газету и время от времени тревожно смотрел на открытую рану. Музыка тоже умолкла.

– Тай, – прошептал анестезиолог, чтобы его не услышал мальчик, – мы уже трижды переливали кровь, но ее не хватает. Сердце начинает сдавать. – Тай метнул на анестезиолога отчаянный взгляд и жестом попросил углубить наркоз. Анестезиолог интубировал трахею Квинна и погрузил ребенка в наркотический сон. Тай изо всех сил пытался остановить кровотечение, но кровь просто не желала свертываться. «Что… происходит?»

– Торакотомия! – крикнул Тай собравшимся вокруг стола сестрам. Он решился на последнее средство – вскрыть грудную клетку и начать прямой массаж сердца, заставив его качать кровь до тех пор, пока она вся не вытечет из мальчика…

Тай неистово размахивал руками, рассказывая коллегам, что происходило в операционной. Он почти забыл, где находится, пока строгий голос не напомнил ему, что сейчас начало седьмого утра и он в комнате триста одиннадцать.