Мадемуазель Ленорман

Формула истории всегда приземистее, чем рассуждение о ней. Историю создают не мысли политиков, а набор кофейных чашек, подаваемых к ужину, модный фасон платья или механизм часов. Чем больше случайностей, тем преднамереннее история. Кажется, что фасад «завтра» всегда украшен надеждой, а фасад «вчера» — разочарованием. Но задние дворы не меняются никогда.

После первой встречи они виделись в Сорбонне, где мадемуазель была единственной женщиной — слушательницей среди мужчин. Жюльен Вире преподавал право.

Вире был энциклопедически образованным человеком, исследователем в самых разных областях. В истории психологии он остался как оригинальный исследователь феномена подкидышей. Подкидыши мечтают обрести истинную мать и, даже когда находят таковую, мечтают найти другую — истинную, как они считают — из их мечты, женщину, которая может изменить их судьбу, подарить исправленную и дополненную версию их собственной жизни. Идеальной матерью для таких людей являются гадалки. Такие женщины одним своим присутствием дарят нашедшим их мужчинам ощущение вечного детства.

Эти женщины сродни сфинксам, которые знают все о нашем прошлом и будущем. Их присутствие можно угадать по необычным приметам. В страшном и гулком доме, похожем на теплицу для злых звуков, — с хлопающей и скрипящей дверью, — они появляются бесшумно, не известив о себе ни стуком каблучков, ни взмахом веера, ни просевшей половицей, ни случайно вырвавшимся вздохом. Они идут, не оставляя следа, — как может шествовать привидение.

Женщины со свитой теней — идеальные гаранты вечности, ибо ничто материальное не пристает к их одеждам. А вечность? Вечность оставляет лишь тени недоумения на лицах тех, кому она явилась в образе смерти.

Вечность утяжеляет прошлое обилием бытовых подробностей. Она не знает мелочи. Для нее все значимо — даже скрип сапогов.

Как математик, Вире много занимался проблемой бесконечного множества, а значит, проблемой вечности. Он пробовал найти ее математическую формулу. Для самого Жюльена знакомство с вечностью началось с птиц, так же как и путешествие в прошлое.

Он рос в маленькой деревушке, где мычание коров означает рассвет. Его мать рано умерла, оставив по себе туманное воспоминание. Он рос в том месте, где не было будущего. Вероятно, поэтому он так часто оглядывался, пытаясь найти то место, откуда видно «вчера». Когда ему исполнилось шесть лет, он чуть не погиб, свалившись с колокольни, откуда пытался разглядеть место, где живет его мама.

Чтобы он больше не лазал, где не надо, его научили читать. И дали в руки старинные церковные книжки. В каждом просвещенном доме хранились такие книги, в которых было описание многих тайн. Из книг он узнал, как устроена жизнь, рай и ад. Например, дьявол, низвергнутый с небес, падая, образовал воронку с девятью кругами. Основание ее расположено прямо под Иерусалимом. Вход в рай точно так же располагается над Иерусалимом. И чтобы туда подняться, надо иметь специальный летательный аппарат. Новые знания перевернули старые представления Жюльена о мире.

Он также понял, что то, что он видит за окном днем, — полная ложь и выдумка старика, которого все звали его отцом. То, что люди принимали за окно, для него было бездонным колодцем в прошлое, глядя в него, он всегда видел свое будущее. При желании туда можно было свалиться, как в колодец, и остаться там навсегда. Падать в вечность было всегда приятно — сначала в голове начиналось все кружиться, потом невидимые руки подхватывали тебя и возносили куда-то вверх, а потом приходил фантастический сон. В том сне хотелось остаться навсегда. Единственное, что удерживало Вире в реальности, — любовь к отцу, старому дряхлому человеку, который привил ему любовь к цифрам. В представлении Жюльена старик посадил его на тонкие жердочки дробей, за которые потом уцепилось его сознание. Страсть к математике стала тем единственным, что давало ему силы жить.

Единороги и крылатые лошади, птицы и русалки преследовали его детское воображение. Постепенно птицы затмили в его снах образ рано умершей матери. Каждый встреченный им человек затем превращался в его памяти в какую-то птицу. Птицы охраняли его память от живых. Его «Я» развивалось на территории его снов. Книги стали заменять дом, пожелтевшие акации, вековые липы. Переход со строчки на строчку заменял поворот на соседнюю улицу. Реальность нерасторжимо слилась со сном. Тонкий рубец заживающего слова — когда говорили о матери — сменился язвой полного молчания, когда перестали говорить вовсе.

Когда он впервые встретил Марию, то ни секунды не сомневался в том, что эта девушка и есть та птица, которая ему все последнее время снилась. Его не смутило то, что ее представили как наперсницу Жозефины — супруги Наполеона.

Посмотрев в глаза этой женщины, он понял, что она обладает умением делать людей прозрачными, видеть их планы, мысли, будущее. Время было для нее всего лишь дистанцией, которую, как и пространство, можно было преодолевать.

Если она и подглядывала, то только в глазок вечности, причем она могла видеть разные картины — размером в год, месяц, день или вечность. Она в любом случае всегда видела «завтра».

Но как должно выглядеть «завтра» у вечности, задавался вопросом Жюльен. В виде кофейной чашки, оставленной на столе, случайно вырвавшегося бранного слова или в виде радуги или ряби на пруду? Вире подозревал, что гадалка опрокинет, разрушит его представления о времени, которые он с таким трудом высчитал, поступив в Сорбонну.

Схоласт-архиварий, привыкший размерять жизнь в соответствии с трудами Декарта, вдруг открыл для себя новую логику. И олицетворяла ее обыкновенная женщина. Она тревожила мысли Жюльена, как неразрезанные страницы в книге. Они встречались в коридорах университета. Мадемуазель посещала лекции Вире наравне со студентами-мужчинами.

Когда они первый раз заговорили, мадемуазель спросила Вире:

— Хотите, предскажу, что вас ждет завтра?

В тот же день Вире нескромно записал в дневнике: «Настоящие гадалки сами предлагают предсказывать только героям. Невзрачные смертные для них непрозрачны, как наждачная бумага, о которую трется история, набирая необходимые кубометры крови и страданий, чтобы добиться звания «полноценной».

После встречи с Марией Вире записал в дневнике: «В детстве мы обязательно боимся этих женщин, во взрослом состоянии — желаем обладать ими».

Обрывки ее странных фраз он запоминал.

1. «Завтра» движется только в одном направлении — чтобы стать «вчера».

2. Что не становится событием, не становится историей.

3. Несчастные люди те, кто думают только о завтра. Это удел малых людей. Они не могут покинуть территорию «завтра», не понимая, что нужно думать о «вчера». И остаются вечно нереализованными.

4. История движется не через года, а через поступки.

5. Время — это параллельная прямая вечности. Потому что вечность не содержит времени.

6. Рай глядит на ад, как в зеркало.

7. Завтра, борясь с прошлым, всегда оказывается на его стороне. Точно так же опережая прошлое, будущее вдруг оказывается в его хвосте. Тысячи «завтра» сливаются в одно неразличимо скучное лучезарное, из-за своей схожести. Потому что одно прошлое всегда непохоже на другое. А вся История движется только благодаря событиям. Это движение всегда происходит через судьбы героев, как по ступеням. Потому что судьбы статистов заводят в тупик и в стороны. Судьбы героев повторяются, как удачно найденные шахматные ходы, ведущие к победе. История всегда стремится вывести пешку в королевы — заурядные судьбы для нее непроходимые топи, глухие тупики, через которые нет движения вперед.

Его, как ботаника, интересовали корни этого таинственного растения, что выросло в его аудитории.

Здесь надо сделать небольшое пояснение: каждый человек носит за собой шлейф слухов.

Мария Ленорман, в силу флера таинственности, которым она себя окутывала, породила самые невероятные домыслы о своем происхождении. Фигура отца-мануфактурщика показалась ей явно менее романтичной, чем нужно.