Рис

Глава II

Нет на всей улице Каменщиков другой столь привлекающей взоры девицы, как старшая дочь пожилого владельца Большого Гуся. Дни её чистоты незаметно прошли, словно тихий предутренний дождь. Уже несколько лет – и на улице это известно любому – Чжи Юнь была «диким цветком»[8] на ладони почтенного Лю.

Говорят, с досточтимым Чжи Юнь повстречалась в пятнадцать. В то время хозяин, оставив торговлю заботам еще не почившей жены, проводил дни и ночи в притоне курильщиков опия. День ото дня всё сильнее кляла непутевого мужа хозяйка, но вскоре поток сквернословья иссяк, и мамаша послала Чжи Юнь за отцом. Как назло хлынул дождь, и Чжи Юнь, проклиная папашу, тащилась по слякотной грязи от улицы Каменщиков до проулка Бамбуковых Шляп под бумажным, пропитанным маслом зонтом.

Притон укрывался во чреве общественных бань – в него не попасть, не минуя купальни. Увидев в клубах белоснежного пара раздетых мужчин, Чжи Юнь не решилась войти.

– Пап, ты слышишь меня? Выходи! – во всё горло пищала она.

От купален к дверям потянулись какие-то люди. Чжи Юнь отвернулась:

– А вас-то кто звал? Я здесь папу ищу.

– Он внутри, не услышит, – ответил ей банщик. – Ступай-ка в курильню. Кому тут есть дело до мелкой девчонки?

Чжи Юнь, стиснув зубы, прикрыла руками глаза, во весь дух пронеслась мимо дышащих паром купален, свернула в зияющий темный проход, разглядев, наконец, два висевших у входа в притон фонаря. Лишь теперь на глаза навернулись горючие слезы обиды.

В ноздри ударил причудливый запах. Притон наполнял сизоватый дымок, укрывавший едва различимые лица. Вцепившись в свой зонтик, Чжи Юнь обходила лежанки, пока не нашла – наконец-то! – отца, объяснявшего что-то со льстивой угодливой миной одетому на благородный манер господину. С сигарой во рту средних лет незнакомец сидел на кушетке, лениво листая газету. Длиннющая цепь ниспадала с запястья его и тянулась по полу к ошейнику крупной немецкой овчарки. Забыв от обиды про страх, Чжи Юнь бросилась к ложу отца.

– Хорошо тут устроился! – плача кричала она. – Всей семьею искать измотались.

Пытаясь стащить его с узкой лежанки, Чжи Юнь наступила на цепь. Пес залаял. Чжи Юнь отскочила в испуге. Прикрикнув на пса, господин обернулся к Чжи Юнь и уставился прямо в лицо ей восторженным взглядом.

– Ты попусту здесь не шуми, – опустив трубку с опием, тихо промямлил хозяин. – Вот это достойнейший Лю, поприветствуй его на коленях.

– С чего это мне? – смерив взглядом почтенного Лю, раздражено ввернула Чжи Юнь. – Он у нас государь-император?

– А ты языком-то не больно тряси. По сравненью с почтенным иной государь – голодранец.

Сбитая с толку Чжи Юнь оглядела лицо господина. Но тот и не думал сердиться. В его проницательных узких глазах читалась нежданная мягкость.

– Ежели я поклонюсь, – Чжи Юнь резко тряхнула косичкой: тело ее коченело, лицо наливалось багровым румянцем. – Ежели я поклонюсь, чем тогда господин мне воздаст?

Содрогнувшись, запястье почтенного Лю глухо звякнуло длинной цепочкой.

– Смышленый ребенок, – издав приглушенный смешок, господин оглядел очертанья Чжи Юнь. – И чего же ты хочешь?

Чжи Юнь не смутилась. Она подмигнула отцу и без лишних раздумий сказала в лицо досточтимому:

– Шубу из норки хочу. Господину не жалко?

Чжи Юнь собиралась припасть на колени, но досточтимый, подавшись вперед, крепко сжал ее руку.

– Оставь, – господин перевел свою руку повыше. – Какая-то шуба? Считай, что твоя.

Прикосновение это надолго запомнит Чжи Юнь. Скользнув вниз по спине, его влажная кисть, задержавшись чуть ниже её поясницы, куснула как рот, полный крепких зубов, за упругую девичью плоть и исчезла, оставив болезненное послевкусие.

Утром в ворота лабаза ввалился Крепыш, сжимавший в объятьях вместительный короб с наклейкою модного универмага. Хозяин, признав в Крепыше порученца почтенного Лю, тут же крикнул работника в помощь.

– Вам рис прям в коробку насыпать?

Крепыш сунул короб в хозяйские руки:

– Ты что за дерьмо туда сыпать собрался? От досточтимого Лю старшей барышне дар! Он Чжи Юнь за названую дочку считает.

Слегка изменившись в лице, хозяин вцепился в коробку дрожащими пальцами.

– Дар принимать не желаем? – хихикнул Крепыш. – Там же шуба, а не голова мертвеца. А была б голова, всё равно б возвратить не осмелился: от господина подарок!

Хозяин расплылся в натужной улыбке:

– Она ж пошутила тогда. Кто же знал, что почтенный серьезно? И что же мне делать?

– Что делать? – Крепыш, навалившись на стойку, состроил глумливую мину. – Ты ж вроде торговец у нас. Вот и делай на этом навар. Чай невесть уж какая беда.

– Напросилась? А мне разгребать?! – тыча пальцем под нос непутевому чаду, бранился хозяин. – Мне только отца нареченного в нашей семье…

Вырвав короб, Чжи Юнь заглянула вовнутрь и, ликующе взвизгнув, достала тяжелую шубу.

– Не смей одевать!

– Это мне подарили!!

Чжи Юнь смастерила большие глаза:

– Мне с чего и примерить нельзя?

– Ты же в этом не смыслишь, – хозяин сменил тон на более мягкий. – Названая дочь – это плохо. Не знаю, как это тебе объяснить, но подарок нельзя принимать.

– Наплевать!

Чжи Юнь мертвою хваткой держалась за шубу.

– Хочу я, и всё! – она топнула ножкой. – С ума мне сойти, как хочу эту шубу.

Хозяин призвал себе в помощь жену, но Чжи Юнь не хотела внимать ни единому слову. Вцепившись в подарок, она убежала в покои, закрылась и не открывала уже никому, пока, наконец, не явилась, напяливши шубу, в гостиную, всем своим видом бросая родителям вызов.

– Делай, как ведаешь, дура беспутная, – буркнул сквозь зубы хозяин. – Наплачешься позже.

Холодной осенней порой, обрядившись в роскошную шубу, Чжи Юнь напоказ выходила на улицу Каменщиков. Ну а дело тем временем приняло тот оборот, что предвидел хозяин. Однажды посыльный принес письмецо от почтенного Лю, приглашавшего барышню быть на пиру в честь его дня рожденья. Хозяин с хозяйкой понуро стояли у входа в лабаз, наблюдая, как крытая желтою тканью повозка увозит их чадо.

– Ребенок, пятнадцать всего. Неужели скотина и сердцем не дрогнет? – промолвил хозяин супруге.

Та лишь обреченно рыдала навзрыд, ухватившись рукой за косяк.

– Знать, от Неба беспутная, – всхлипнул хозяин. – Черт дёрнул такую вскормить.

Чем дальше, тем больше смущала своим поведеньем Чжи Юнь. Что ни день ожидала она приглашений почтенного Лю. Опьяненная блеском златой мишуры Чжи Юнь видела в нем представителя нового, лучшего мира. В манерах и облике старшей сестры из лабаза Большого Гуся изменения были воистину невероятные. Девушки с улицы Каменщиков не решались с ней больше общаться. За осень Чжи Юнь раздалась, налилась: серебристая шуба сидела на ней как влитая – ну просто мадам из богатой семьи. Раз, играя в мацзян[9], досточтимый позволил Чжи Юнь сделать ход.

– Ай да кость! Что за кость! – приговаривал он, увлекая к себе на колени.

Чжи Юнь не противилась. Словно в каком-то тумане присев на бедро господина, она ощущала себя недовольным судьбою котенком, единым прыжком улизнувшим клети лабаза. Прыжком на колени к почтенному Лю. Другие девицы на улице Каменщиков о таком и помыслить не смели. И это внушало довольной собою Чжи Юнь чувство гордости и превосходства.

– Ты знаешь почтенного Лю? – во весь голос вопила она на девицу из лавки напротив. – Плюнешь опять в мою сторону, мигом с тобой разберется. И знаешь, как он разберется? Прибьют тебя так, что навеки плеваться отучишься!

Мать и отец не могли уже с ней совладать. Однажды под вечер хозяин задвинул засов на воротах лабаза, решив не пускать больше дочь на порог.

8

Дикий цветок – содержанка.

09

Мацзян – игра в кости.