Страница 3 из 7
Мысленно она услышала его голос. Вполне приличный голос, как и всегда. Не придраться, не покритиковать. Не может же быть, чтобы тебя ничто не трогало, — в этом голосе не было осуждения, скорее он звучал грустно и заранее успокаивал, на случай возможного срыва.
Безупречный голос. Принадлежащий исключительно благожелательному человеку.
Она еще раз-другой громко выругалась, когда обтиралась полотенцем. Опустошенная, и голодная, и обессиленная, как после долгого перелета со множеством промежуточных посадок. Доброта ее мужа была одновременно и его силой, и его слабостью. Когда-то Мириам попыталась поделиться этими размышлениями с Лаурой, та долго смотрела на подругу, а затем сказала, что большинство женщин пошло бы на преступление ради такого надежного мужчины, как Бен. Потом она принялась перечислять все его добродетели и привлекательные качества, однако Мириам не могла отделаться от ощущения, будто Лаура расхваливает преимущества очередной ипотеки, ее и закрывать-то вовсе не надо, выплачивай лишь проценты.
«Как же мне порой хочется, чтобы в нем был хоть какой-нибудь изъян!» — сказала Мириам, дождавшись, когда подруга наконец остановится.
В тот день она наскоро перекусила на террасе в «Эль биготе» на променаде. Она думала о Брюсе Кеннеди. Вот он водрузил солнечные очки на прежнее место и двинулся с тарелкой к своему столику… Но ей совсем не хотелось вспоминать, что было после того, как он поинтересовался, долго ли она еще пробудет в Санлукаре. Да так, денек-другой, ответила Мириам. По-английски (Oh, a couple of days…) это звучало еще более расплывчато, чем по-нидерландски, по крайней мере иначе, чем «Вот дотяну до воскресенья, без мужа и без обоих детей». На это Брюс Кеннеди бросил ей одну из своих знаменитых экранных улыбок и в легкой ироничной манере, ставшей чуть ли не его фирменным знаком, высказал уверенность, что они еще увидятся.
Then I’m sure we’ll meet again .[13]
Да и сама эта фраза казалась заимствованной из кино — возможно, так оно и было, пронеслось в голове у Мириам. А возможно, что-то вроде проверки, и ей следовало ответить соответствующим образом.
Тут ему как раз передали тарелку с яичницей. Прежде чем повернуться и отойти, он добавил: «That would be nice» .[14] Солнечные очки были уже на своем месте, и она не могла понять, куда он смотрит. Сначала мужчины обычно «проникновенно» смотрели в глаза, потом взгляд поэтапно опускался все ниже и ниже. Нос, рот, шея — большинство возвращались к глазам, сопровождая этот поворот повторным «проникновенным» взглядом. Остальные спускались дальше, останавливаясь на груди, на животе, на ногах, потом, словно нехотя, карабкались вверх. Иногда они говорили что-нибудь, но зачастую не видели в этом нужды. С каким удовольствием я бы тебя раздел, прямо сейчас, и не глазами, а по-настоящему — вот что следовало прочитать в их глазах, и, если ты не отводишь взгляд, да еще и улыбаешься в открытую, светофор, разумеется, перескакивает на зеленый сигнал: можно раздевать. Не исключено, что вы проведете какое-то время за едой да питьем, возможно, будет вино, итальянская паста, ни к чему не обязывающий разговор, найдутся общие интересы, знакомые, но с той самой минуты все это лишь отсрочка.
До того как вышла за Бернарда Венглера, Мириам не единожды заводила знакомства с самыми разными мужчинами и молодыми людьми. Из любознательности она при всяком удобном случае побуждала их не довольствоваться лишь многозначительными взглядами. Да-да, с каждым из них имела дело, по меньшей мере хоть раз, с «застенчивыми» болтунами, так любившими поплакаться о своей жизни, с «милыми» и «интересными» мужчинами, которые во всех подробностях рассказывали о женщинах, ну просто виснувших на них гроздьями, и тебе не мешает быть благодарной за оказанные услуги, с мускулистыми и обильно потевшими самцами, которых хватало меньше чем на минуту, а потом они норовили развесить тебе лапшу на уши, утверждая, что-де такое с ними случилось «впервые». Но хуже всех были представители физического труда: начитавшись «Космополитен», они считали себя знатоками того, что женщинам «особо» нравится, кровать или матрас для них были абсолютно привычным рабочим местом, а женское тело становилось домом, который они всегда были готовы основательно перестраивать.
Тем временем Брюс Кеннеди вернул очки на прежнее место. Хотя глаза его оставались невидимыми, у нее даже мысли не мелькнуло, что, произнеся те последние слова, он оценивающе к ней присматривался.
Поскольку ей было неведомо, что полагается говорить в подобных случаях, она только улыбнулась и слегка кивнула. Она думала о белках его глазных яблок за темными стеклами очков, уже не вполне белых.
Нарушив одну из своих привычек, Мириам заказала кофе с коньяком, потом неторопливо направилась в гостиницу. Она все никак не могла решить — то ли пойти к себе в номер, ведь сейчас время сиесты, то ли окунуться в бассейн? В гостиничном саду она выбрала закрытый зонтом от солнца шезлонг рядом с бассейном, поблизости от бара, и расположилась на нем. К ней подошел официант в белой куртке (не Хуан, а какой-то другой, усатый, как две капли воды похожий на Мануэля из «Fawlty Towers» [15]) и спросил, не желает ли она что-нибудь заказать.
— Un gin tonic .[16] — Она постаралась произнести это очень и очень по-испански.
Несколько ребятишек резвились в голубой воде с карминно-красной надувной каракатицей. Она попыталась читать, но белизна бумаги до боли резала глаза. Автор книжки, нидерландка, каждое второе предложение начинала с «я». Читать здесь, в Южной Испании, книжку соотечественницы было не менее нелепо, чем впихивать в себя в тридцатиградусную жару родной стамппот, толченую картошку с рубленым эндивием, и это Мириам знала уже с прошедшей субботы. Некоторые вещи должны оставаться у себя дома — к примеру, джин-тоник, в Нидерландах она его не особенно жаловала, но здесь он был очень к месту, сливал воедино неподвижность мясистых стрел кактуса в саду и, стоило закрыть глаза, доносившиеся со стороны бассейна детские голоса и плеск воды.
В четверть восьмого зал стал потихоньку заполняться, люди потянулись на ужин. На сей раз Мириам устроилась не там, где завтракала постоянно, а за четырехместным столом у окна. Оттуда открывался чудесный вид на залив. От дальнего столика у окна, где утром завтракал Брюс Кеннеди, ее отделяло всего-навсего еще два столика.
Политика владельцев отеля «Рейна Кристина» по отношению к туристам-одиночкам мало чем отличалась от того, что было в других гостиницах, так что и Мириам в первый же вечер по приезде усадили за столик позади здоровенного фаянсового вазона с аралией японской.
После ужина Хуан обходил столики, принимая заказы на спиртное. Когда он подошел к ней, что-то в ее взгляде остановило его, что-то умоляющее, как у собаки, которую привязали к пожарному крану у входа в магазин. Не говоря ни слова, он сделал ей знак следовать за ним. Ее новое место было не возле окна, но, во всяком случае, здесь она сидела спиной к стене и видела весь зал.
Вот и сегодня вечером она рассчитывала на Хуана.
После той пятницы она только завтракала в гостинице. Ей казалось, ее одиночество днем менее заметно. Со стороны такой одиночка производит впечатление жалкой ничтожности, когда заказывает для себя обед или ужин из нескольких блюд (и, бедолага, сам подливает себе вино из графинчика). Днем это убожество встречается реже, во всяком случае, меньше привлекает внимание.
На следующий день она открыла для себя «Эль биготе». Вообще-то в это заведение заглядывали преимущественно мужчины, но у стойки бара или за одним из вмазанных в стену мраморных столиков можно было отведать креветок или потрошеной селедки в оливковом масле с чесноком и петрушкой. Заказывая третий бокал пива, она замечала многозначительные и полные надежды взгляды мужчин. Один из них мог даже понимающе и одобрительно улыбнуться ей. Иногда она отвечала на улыбку. Но третий бокал был все же последним. Прежде чем вернуться в номер, она на одной из более посещаемых террас променада добавляла еще джин-тоник.
13
Тогда мы обязательно увидимся (англ.).
14
Неплохо бы (англ.).
15
«Башни Фолти» (англ.).
16
Джин с тоником (исп.).