Донор 2

Только ответа по-прежнему не было.

Плохо мне стало на работе. Поначалу я просто ощущала себя уставшей: день, два, неделю, к вечеру у меня подымалась небольшая температура, но не настолько серьезная, чтобы идти на больничный. И я, уговаривая себя, что это все сезонное, в преддверии близкой осени и первых прохладных дней, пила витамины и крепкий чай по вечерам на нашей кухне вместе с бабулей. Стулья с веранды плавно перекочевали назад в дом. Лето безвозвратно ушло, как и мои надежды. Бабуля ворчала, что я веду себя, как старуха, но мне к ее словам было не привыкать. К тому же, на этот раз она, пожалуй, была права, и я ощущала себя по-настоящему разбитой и никому не нужной. Дима больше не пытался мне звонить или назначать свидания. С Ниной мы регулярно виделись, но мне нечем ее было порадовать, поэтому наши встречи носили односторонний характер, когда Нина заваливала меня историями из своей жизни. А у меня будто жизни вовсе не стало, так что болезнь в каком-то смысле принесла даже относительное облегчение, позволив укрыться от мира в своем доме на законных основаниях хотя бы по вечерам, после работы.

Но однажды перед обедом я просто поднялась из-за офисного стола, и мир померк. Это было так непривычно, я раньше никогда не теряла сознание. Вокруг меня тут же столпилась куча сотрудников, они спорили о чем-то, гудели, совещались, и потом вызвали скорую и отправили меня в больницу. Ведь это так удобно: в нашем мире есть специальные машины, готовые в любой момент избавить вас от проблемного присутствия. Так случилось и со мной.

Не знаю уж, была ли это шутка судьбы или чистая случайность, но я снова оказалась в той самой больнице, где мне бинтовали ребра и где, как я догадывалась, умер Андрей. Только теперь я больше не ждала его сказочного появления, а валялась на койке в палате с пятью другими страдальцами и молилась, чтобы увесистая тетка в возрасте у окна или выписалась, или перестала храпеть - из-за нее никто не мог спать.

Бабуля приехала ко мне в первый же вечер на машине Палыча и привезла одежду, гигиенический комплект и термосок с едой. Она долго причитала, отчитывала меня за наплевательское отношение к собственному здоровью и, наверное, не остановилась бы до закрытия больницы, если бы ей не надо было уезжать вместе с Палычем обратно. Ба предлагала остаться со мной на ночь, но я понимала, что это не нужно ни ей, ни тем, кто лежит в палате. Да и легче бы мне все равно не стало, а во всем остальном я уже была достаточно взрослой и самостоятельной девочкой. Нины в офисе не было, когда со мной случился "припадок", но ей, видимо, все же донесли, потому что тем же вечером она передала через Палыча свои самые искренние пожелания выздоровления и обещание, что на днях обязательно зайдет. Я отлично знала Нину, и понимала, что она не была любительницей больниц. И, скорее всего, единственной причиной, по которой она не пришла, было какое-нибудь очередное свидание с новым парнем. Но я не сердилась: мне, на самом деле, вообще никого не хотелось видеть. И, когда после ухода бабушки и Палыча, медсестра зашла в палату и сказала, что меня переводят в одиночку, я искренне обрадовалась. Как ни странно, но самостоятельно я так и не смогла добраться не то что до одиночки, но и до дверей нашей палаты. Я решила, что визиты и эмоции окончательно меня истощили, но медсестра лишь, покачав головой, подхватила меня под руку и дотащила до нового обиталища.

Все те же грустные крашеные до половины стены, но только одна кровать и тумбочка. И дверь в персональный туалет. Это была роскошь по местным меркам.

- На работе тебя, видно, ценят, - заметила медсестра. - Начальник твой позаботился, - кивнула она на палату. Я удивилась, что Палыч проявил ко мне такое неслыханное внимание, но потом решила, что он, в отличие от Виктории, успел меня оценить. Я ведь никогда не была болтухой или лентяйкой, и у меня была неплохая голова. Но вскоре усталость новой волной накатила на меня, и мысли о работе ушли, как и все остальное: радость от отдельной палаты, волнения, беспокойство.

Мне действительно становилось хуже. По озабоченным лицам медсестер, и выросшему рядом со мной медицинскому оборудованию, я поняла, что мои дела не слишком хороши. Уже третий день мне кололи антибиотики, но, похоже, результат был неутешительный, если даже не отрицательный. Заходил доктор, заглядывал мне в глаза, щупал пульс, и сосредоточенно качая головой, ушел задумчивый и недовольный.

Слабость, головокружение, тошнота, и ставшая неизменной невысокая температура. Я не знала, что со мной, но лучше мне не становилось. Я угасала. А медперсонал смотрел на меня в недоумении, не зная, чем помочь - их проверенные алгоритмы не работали. Бабушкина передача с едой лежала нетронутой. Больничная еда мне также не потребовалась.

- Гистероскопию делали? - спросил врач на вечернем осмотре, все также задумчиво глядя на мою карту.

- Да, - отозвалась медсестра, - там все в норме.

- Температура?

- Держится.

- Хорошо, - он потер подбородок и вернул карту медсестре. - Начните колоть преднизолон.

Они что-то делали, появляясь и исчезая в моей палате, как тени, а я уже даже не могла самостоятельно повернуться, когда мне нужно было сделать укол. Я больше не спала: то проваливалась в забытье, то вновь всплывала на поверхность.

- Нет, - захныкала я, когда кто-то потянул иголку из моей измученной вены.

- Я осторожно, - услышала я мужской голос, и открыла глаза. Его черты были неясными, да и я уже с трудом отличала явь ото сна. Я попыталась закрыть глаза и открыть их вновь, когда он легко подхватил меня на руки с кровати.

- Что ты делаешь? - потрясенно прошептала я. Иллюзии меня еще не уносили ни разу. Холодный воздух коснулся моих освобожденных из-под одеяла ног.

- Мы уходим, - его голос был спокойным и сосредоточенным.

- Андрей, что ты тут делаешь? - проговорила я, всматриваясь в его невероятное лицо.

- Спасаю тебя, - ответил он и заскользил со мной по коридорам.

- Зачем ты похищаешь меня из больницы? - не успокаивалась я.

- Ш-ш, - зашипел он и приложил палец к моим губам. Мы как раз миновали дежурную медсестру и вышли сначала к лифтовому холлу и потом на лестницу.

- Я умираю, и ты решил меня обратить? - предположила я.

- Нет, - ответил он и больше ничего не добавил.

Дальше я снова отключилась и пришла в себя, уже лежа на своем матрасе на чердаке.

- Зачем ты забрал меня из больницы? - вновь возмутилась я, уже более осознанно. А потом, посмотрев на его совершенное лицо, добавила: - Зачем ты пришел? Ты ведь меня бросил. - Это прозвучало и как упрек, и как надежда на то, что он возразит. Мое сердце застучало вновь, словно очнувшись ото сна от одного его присутствия.

- Я не могу просто смотреть, как ты умираешь, - хрипло проговорил он в темноту.

- Ты наблюдал за мной? - я метнула взгляд в сторону подоконника, но мое сумасшедшее письмо лежало нетронутым на старом месте. Я вздохнула с облегчением.