Вспоминать, чтобы помнить

Убийство — наигрубейшее проявление силы. Убийство — это страх на службе у призрака.

С демократических войн, начало которым положил Наполеон, страсть к войнам поутихла. В этом смысле показательно вступление Америки в войну в 1917 году. Никогда прежде в истории не было такого лозунга: «Война ради прекращения войны». Мы не осуществили нашу высокую цель, потому что не захотели возложить на себя ответственность, заявленную в этом великолепном жесте. У нас были свои эгоистические интересы, хотя мы и притворялись, что это не так. Рядом с желанием положить конец войнам присутствовало желание «подготовить мир к демократии». Не к настоящей демократии, а к демократии по-американски. Мы не открыли путь к дискуссиям и эксперименту, а всего лишь предоставили возможность нашим союзникам установить контроль над побежденными. Мы спокойно наблюдали, как они заковывают в кандалы свои жертвы. Война дала шанс провести многообещающий эксперимент, но мы сделали все, чтобы он не состоялся.

Теперь та же самая задача вновь встает перед нами, только за ее решение придется больше заплатить, большим пожертвовать и большим рисковать. За двадцать лет духовной спячки, последовавшей за предыдущей войной, большинство американцев полностью разочаровалось в войнах. Мы ждали, чтобы на нас напали. Мы знали, что на нас нападут. Мы приветствовали это. Только так мы могли успокоить свою совесть. Последняя война ничего не принесла нам — даже благодарности от тех, кого мы спасли от уничтожения. На этот раз мы в большем смятении вступили в войну; по общему признанию вступили, чтобы спасти свою шкуру, а спасение мира отступило на второй план. Давайте наконец скажем прямо: мы не спасем мир. Если самому Господу, пославшему нам своего единородного Сына, это не удалось, куда уж нам, чванливым и самодовольным? Не важно, верите вы в легенду о Христе или нет. Она глубока и трагически прекрасна. В ней есть правда. Сын Божий пришел, чтобы разбудить мир своим примером.

Важно — как он жил, а не как умер. Нас всех распинают, осознаем мы это или нет.

Нации отражают трусость и эгоизм представляющих их народов. Возможно, когда-то можно было служить Богу и стране одновременно. Теперь нельзя. Народы, населяющие землю, испытывают непреодолимое стремление к объединению. Границы, возведенные национализмом, больше не эффективны. Люди убивают друг друга в неосознанном порыве уничтожить эти границы. Те, кто понимает истинную природу конфликтов, не воюют, даже если у них есть оружие.

Свобода без умения владеть собой — ловушка и иллюзия. Чего мы хотим — власти над другими или освобождения?

Истинные освободители хотят создать мир, где нет ни хозяев, ни рабов, ту демократию, какую отстаивал Линкольн. Воин будущего будет убивать открыто, без приказаний сверху. Он будет уничтожать кровожадное начало в человеческой природе. Он будет не мстителем, а освободителем. Он будет стремиться разрушить не очередной «изм», а уничтожить самих разрушителей, кем бы они ни были и где бы ни находились. Он будет сражаться и тогда, когда объявят мир. Он сложит оружие лишь после того, как война станет мертвым понятием, каким она всегда по сути и была.

Убийство, убийство! Волнующая тема. И конца-края ей нет. Известно, что такое — убить паука, муравья, муху, комара. Это делается автоматически, без сожаления. Не так легко выработать такое же отношение к убийству человеческого существа — даже если оно раздражает или опасно. На войне, подобной теперешней, с людьми расправляются быстро, как с блохами. Если прикинуть, как будут обстоять дела в будущем, то создание аппарата типа «Флит», о котором я говорил, представляется вполне вероятным. В этот момент трудно сказать, будет ли изобретатель подобного аппарата назван спасителем человечества или его врагом. Появись он на нашей стороне, думаю, на него смотрели бы как на спасителя; ну а если он объявится у противника, то — как на дьявола во плоти. Так или не так? Тут мы имеем дело с самой настоящей этической дилеммой. Так называемый честный гражданин, отдав свой голос за Твидлдама или Твидлди, чувствует, что исполнил долг перед государством и, несомненно, откажется забивать себе голову подобной моральной проблемой. Слишком уж она фантастична, слишком далека от действительности. Он ходил на прошлые выборы, где обе партии обещали не допустить войны, и отдал свой решающий голос за одну из них. Затем грязные япошки всадили нам нож в спину. Конечно же, ни Твидлдам, ни Твидлди не ожидали такого поворота событий. Оба пришли в ужас от подобного вероломства. В результате была торжественно объявлена война. Коварный враг напал на нас, наша гордость уязвлена. Только вчера я видел, как Рузвельт и Черчилль позируют фотографам. Они сидели рядышком, и Рузвельт улыбался во весь рот. А Черчилль выглядел как двойник бравого солдата Швейка. Эта святая парочка собирается спасти наш мир. Ангельские душки, скажу я вам. Но учтите, сначала будет нелегкое времечко. Придется принести в жертву двадцать пять или тридцать миллионов человек, не говоря уже о потерях противника. Но с окончанием войны придет конец и Гитлеру с Муссолини, и, возможно, слабоумному, желтопузому императору Хирохито. И поделом! А через год, или через два, или через пять, или через десять, или двадцать мы снова будем иметь удовольствие созерцать двух наших лидеров рука об руку, — когда придет время посещать могилы погибших. Им придется много поездить, чтобы воздать почести всем убитым. Впрочем, благодаря новым изобретениям они, возможно, уложатся в самое короткое время. Если кто-то из читающих эти строки решит, что не было никакой необходимости жертвовать этими жизнями, я советую ему попридержать язычок. Ну, не было другого выхода, поймите вы. Более двухсот миллионов человек, находясь под гипнозом безумных вождей, отказались признать наш демократический способ существования лучшим. Почему-то, может, из-за нашего дурного примера, их так и не удалось убедить в обратном. А может, они просто плохо соображают и потому решили, что если уж надо сражаться, то не лучше ли за свой образ жизни. Такое тоже возможно! Как бы то ни было, теперь под божественным руководством Рузвельта и Черчилля мы намерены убедить их, истребив с корнем. Не забывайте, что и Сталину будет что сказать: ведь в настоящий момент он тоже причислен к демократам. Старина Сталин! Всего только несколько месяцев назад его объявили убийцей, врагом рода человеческого, потому что он обрек на гибель такую беззащитную маленькую страну, как Финляндия*. Некоторые утверждают, что Сталин — еще больший демократ, чем Рузвельт или Черчилль; хотите — верьте, хотите — нет. Говорят, он не доверяет полностью демократическим союзникам. Не понимаю почему: ведь мы такие честные и всегда действуем открыто. Мы никогда не оказываем помощь небольшим странам, если они не находятся в одном лагере с нами. И всегда выдерживаем строгий нейтралитет — пока не становимся жертвами нападения и наши права не оказываются под угрозой! Испания, Греция, Голландия, Дания, Бельгия, Норвегия — они всегда получали от нас слова одобрения, разве не так? Вполне по-джентльменски. Даже по отношению к такой крупной стране, как Китай, мы держались корректно — вплоть до Перл-Харбора. Теперь никакого черного лома грязным япошкам: мы разорвали с ними. Подожди, Китай, мы и к тебе придем на помощь! А Индия?Что ж, это совсем другое дело. Не проявляй нетерпения, милая Индия. В свое время и тебя освободим — подожди чуток. Рузвельт и Черчилль все сделают за милую душу, когда наступит подходящий момент. Сначала надо разделаться с Гитлером — он в ответе за эту ужасную заваруху. Пока он не уничтожен, трудно даже соображать правильно. Думаю, понятно, а? Прояви благоразумие.

* Сейчас он возобновил свои усилия в этом направлении. Но теперь порядок — Финляндия это заслужила. — Примеч. авт.

Предположим, что мы победим в этой войне, а это произойдет непременно, потому что мы должные выиграть, разве не ясно? Каждый получит по заслугам, в том числе Гитлер, Муссолини и желтопузый недоумок Хирохито. Австрия вновь станет австрийской, Чехословакия — чехословацкой, Польша — польской, Дания — датской, Франция — французской, Венгрия — венгерской, Греция — греческой, Китай — китайским, Финляндия — финской, Латвия — латышской, Испания — испанской. И так далее, так далее, так далее. Все снова встанет на свои места, как было до Гитлера. Для мира начнется новая эра, только на этот раз всем придется быть довольными. Мы не потерпим никаких обид. Вильгельмина должна быть возвращена на свой трон. Хокон — на свай. (Естественно, если они еще живы и мечтают об этом.) Хирохито должен умереть, равно как Гитлер и Муссолини. Хватит с нас этих выблядков — они, черт бы их побрал, чуть не разрушили наш мир. Сметем их с лица земли, но и революций нам не надо. На этот раз хватит с нас этой чепухи. Революции — это совсем не демократично: они просто нарушают равновесие, вот и все. Русская революция — совсем другое дело. Теперь, двадцать лет спустя, видно, что работа проделана хорошая. Естественно, есть и просчеты. Но все это в прошлом. Последнее время Россия ведет себя хорошо — как любое другое демократическое государство. На самом деле даже слишком хорошо. Когда все закончится, хотелось бы, чтобы она держалась благоразумно. Смотри, Сталин, никаких сомнительных штучек! Да, когда наступит час передела мира, вести себя надо предельно осторожно. Небольшие страны, вроде Боснии или Хорватии, — мы их зовем «анклавами», — могут принести нам много хлопот. И потом не забывайте, есть еще Франция. Сейчас она наполовину вишистская, а наполовину ушла в подполье. Нам надо объединить, слить воедино несовместимое и сделать это тонко и искусно. Если понадобится, при помощи ацетиленовой сварки. Нельзя позволить Франции снова скатиться в монархию. Это будет несчастьем. Монархия хороша для Норвегии, Бельгии, Голландии и подобных стран или для Англии. Но не для Франции. Почему? Ну, потому что...