Страница 6 из 10
– Калибр орудия?! Быстро отвечай!
– Сто двадцать два миллиметра, – проговорил опешивший сержант. – Гаубица образца тридцать восьмо…
– Сколько людей в расчете?
– Четыре! – выпалил Белоконь и похолодел. – То есть семь, товарищ капитан госбезопасности! Со мной восемь. Троих убило, поэтому я…
– Прекрасно, прекрасно, – сказал Керженцев удовлетворенно.
Он вытащил из кармана портсигар, достал папиросу. Затем подвинул портсигар сержанту и сказал почти ласково:
– Угощайтесь, гер диверсант. Небось нервничаете, что на таком верном деле срезались?
Белоконь попался и в эту ловушку. Слишком уж напряженный выдался день – он не мог себя толком контролировать.
– Я не срезался! – сказал он и чуть не расплакался от досады. – Да какое задание, гражданин Керженцев?!
– Товарищ Керженцев, – поправил энкавэдэшник. – Именно у нас так честные люди обращаются к верным слугам партии и народа. Впрочем, с русским у вас прекрасно, даже несмотря на постоянные оговорки. Рад, что вы решили раскрыться. Теперь вы сами можете спокойно и обстоятельно изложить нам суть вашего задания.
Секретарь посмотрел на Керженцева с восхищением. Особист, сидевший в темноте позади Белоконя, тихо засмеялся.
– Я не… – прошептал сержант. – Я здесь случайно!.. Это же просто… это недоразумение.
Белоконь почувствовал, что у него пресеклось дыхание. Он попытался сделать глубокий вдох, но у него не получилось. Тогда Белоконь привстал и вытянул папиросу из раскрытого портсигара энкавэдэшника. С ней он потянулся к фитилю в гильзе. Одновременно это сделал и Керженцев – он до сих пор не закурил, словно ждал этого момента. Сержант артиллерии и капитан госбезопасности придвинулись друг к другу лицом к лицу.
Из-за хмеля и потери крови Белоконю показалось, что Керженцев разросся до невероятных размеров и в один момент заполонил черное пространство в его уме. В невысоком человеке с хищным лицом сержант вдруг увидел все то, что ненавидел, что не давало ему дышать. Наверное, зловещие очертания этой темной фигуры присутствовали в нем всегда, но Белоконь никогда прежде не видел их так четко.
Капитан отодвинулся, оперся спиной о стену и выпустил дым через ноздри.
Белоконь сел ровно, закрыл глаза и несколько раз быстро затянулся. Немного подержал дым в себе и выдохнул. Крепкий табак сразу ударил в голову, и все немного прояснилось.
– Недоразумение? – сказал Керженцев. – Что вы, здесь не может быть никакого недоразумения.
– Я не диверсант, – твердо сказал Белоконь.
– Ладно, вы разведчик, – сказал капитан с улыбкой. – Дело ведь не в том, как называется ваша опасная работа в тылу советских войск. Давайте посмотрим в лицо реальности. Самолеты сбросили парашютистов, верно? Была интенсивная бомбежка, и мы вас проморгали. Очень может быть, что вас видели, и эти люди объявятся позже. Пока мы о них не говорим.
– Я не диверсант, – повторил Белоконь. – К тому же наша зенитная артиллерия не пропустила бы…
Керженцев вздохнул – преувеличенно громко и горестно.
– Снова прокол, – сказал он. – Или просто попытка что-то выведать. Но скажу, раз уж вы спросили… Германская зенитная артиллерия – да, не пропустила бы. А наши зенитчики на этой линии фронта – это четырнадцать человек с семью противотанковыми ружьями. Ружья хорошие, симоновские. К сожалению, они все равно проигрывают многочисленным машинам Геринга. Вы ведь знаете, кто такой Геринг, правда?.. Ну вот. Наша сила – не в технике, а в людях, гер диверсант.
Белоконь ожидал чего-то подобного – прикрывающие пушки зенитчики, которых никто не видел, не внушали доверия.
– Я не диверсант, – снова сказал он. – О том, что противовоздушные с рассвета на позициях, говорил наш командир батареи – лейтенант Еремин. Спросите его обо мне!
– Насколько мне известно, ни одной из наших батарей больше не существует.
Сержант выронил недокуренную папиросу. Керженцев продолжил:
– Ваша легенда – беспроигрышная, потому что мы не можем никого опросить. Вас подводит только подозрительное состояние одежды. Да еще непонятное ранение, на котором вы почему-то настаиваете. Вы ведь просто неудачно сели в овраг или зацепились за дерево, так? Парашют мы, конечно, уже не найдем…
В дверь постучали – видимо, ногой. После четвертого и самого сильного удара она распахнулась, повисла на одной петле. Внутрь ввалился шатающийся человек. Белоконь узнал его по медалям – это был капитан Смирнов.
– Вот ты где, сержант! – сказал Смирнов. – Здрасте, капитан Корж… Э-э-э, виноват, все время забываю вашу фамилию. Привет, Цветочкин! – обратился он к особисту, который сидел позади Белоконя.
– Моя фамилия Лютиков, – четко выговорил тот.
– Ну да, – не стал спорить гость. – А моя – Смирнов… Чего вы тут сидите? Все уезжают…
– По какому вопросу? – раздраженно спросил Керженцев.
Чтобы не упасть, Смирнов ухватился за дверь.
– Да вот, решил зайти… – сказал он.
Речь сильно выпившего капитана прерывалась через почти равные промежутки времени, так, будто он замолкал, чтобы подавить рвоту.
– Сижу я сейчас, готовлюсь к отходу войск. И вижу: идет Дубинский. А рядом с ним тебя, сержант. На носилках несут. Я подошел сказать. Что ты славный малый. А это не ты. Лейтенант какой-то. Тоже рожа вся черная с синим. Вообще не похож, на самом-то деле.
Белоконь подумал, что существование Дубинского означает, что артиллеристы, заочно похороненные капитаном госбезопасности, могут быть живы. И им по-прежнему требуется помощь. Это придало сил.
– У меня поручение к полковнику Дубинскому, – в который раз повторил он. – Я не диверсант!
– Куда уж тебе, сержант! – сказал Смирнов. – Диверсантом надо родиться. Это талант, его не пропьешь…
Он выпрямился, медали на груди звякнули. И продолжил:
– Я им говорю. Где, говорю, сержант. А они: какой? Вот, говорю, такой же. Они: Пырдж… Пыржевальский? Это, значит, ты, – пояснил он Белоконю. – Я им: ясненько. Щас, говорю, будет. Так что я за тобой, сержант.
Белоконь, который до сих пор пялился на капитана Смирнова, обернулся к Керженцеву. И удивился: энкавэдэшник смотрел на него без малейшего интереса. Керженцев погасил папиросу и достал следующую.
– Лейтенант, – сказал он в пространство. – Применение техник на практике понятно?
– Да, товарищ капитан госбезопасности, – отозвался Лютиков. – Восхищен вашим мастерством.
– Сам видишь, что все приемы действуют, – спокойно продолжил Керженцев. – Я тебе тысячу раз говорил: в нашем деле нужна правильная подготовка материала. Если его поработать до такого же состояния, в каком к нам пришел этот сержант, вести дознание гораздо проще и приятнее.
Белоконь слушал капитана госбезопасности открыв рот. Он еще ничего не понял, поэтому пропустил слова Керженцева мимо ушей:
– Ты свободен, сержант. Спасибо за содействие.
Зато они дошли до Смирнова. Он отпустил дверь, шагнул к Белоконю и неожиданно твердо поднял его на ноги за растерзанную гимнастерку.
– Лютиков, проводи товарища артиллериста, – сказал Керженцев. – Не вмешивайся, просто проводи.
Смирнов вытолкал сержанта за порог блиндажа.
– Винтовка! – сказал Белоконь.
Он хотел броситься назад, но оказалось, что Смирнов и ее прихватил. Следом вышел лейтенант Лютиков.
Ситуация снаружи почти не изменилась – все та же суета, пыль столбом… Не было только разрывов и угнетающего психику воя сирен. Люфтваффе сделала свое дело и удалилась.
Белоконь мигом ослеп от солнца.
* * *
Солнце палило. Звенели тысячи мух.
Между стонущими и потерявшими сознание бойцами ходили немногочисленные сестры и санитары. Раненые лежали в пыли, прямо на горячей земле – ровными шевелящимися рядами. Солдат сгружали сюда машинами и повозками. Над ними даже не соорудили навесов. Возможно, растянутые на шестах куски ткани посчитали слишком явной мишенью для бомб. Но скорее всего, просто некому было этого сделать. Единственным укрытием была большая палатка с крестом. В ней работали хирурги – быстро и бесстрастно. У палатки стоял грузовик – в него забрасывали трупы.