Страница 52 из 59
Однако он ошибался: пес выстоял.
Пес тоже слышал крик Пола; не имея сил хотя бы поднять голову в знак того, что слышал его, он все же сумел обрести поддержку в его словах, с таким трудом произнесенных потрескавшимися устами, ибо в отчаянном этом призыве заключалась та же чистая светлая сила, что жила и в душе самого пса. И, оглянувшись назад, вспомнив свое давнее прошлое, всю историю своих бесконечных побед и поражений, серый пес в последний раз вышел навстречу волку с таким твердым намерением выстоять и победить, что земля содрогнулась, когда они с налету попытались сокрушить друг друга.
Снова и снова катился по пропитанной кровью земле клубок их тесно сплетенных тел, неразделимых и словно воплощающих бесконечное соперничество Света и Тьмы.
И вот наконец земля повернулась еще немного, и над деревьями взошла луна.
От нее остался всего лишь тоненький серпик, едва различимый на светлеющих уже предрассветных небесах. И все же она еще была в небесах, поражая своей красотой, она все еще служила источником Света. И Пол, подняв к ней глаза, понял вдруг — и понимание этого поднялось из самых потаенных глубин его души, — что как Древо Жизни принадлежит Морниру, так и луна — Богине-матери. И когда тонкий светлый месяц воссиял в небесах над священным могучим дубом, он словно вновь воочию увидел знамя Бреннина и понял смысл, заключенный в его символике.
Молча, испытывая священный трепет и ощущая себя жалким ничтожеством, наблюдал он, как израненные, окровавленные звери наконец ослабили хватку, расцепили свои смертельные объятия, и один из них, хромая и опустив хвост, побрел через поляну к лесу. Когда же он в последний раз обернулся, Пол заметил, что между ушами проигравшего схватку сверкнула серебристая отметина. А потом, — взвыв от бессильной ярости, Галадан скрылся в лесу.
Пес едва держался на ногах, дышал хрипло, со свистом, и было больно смотреть, как тяжело вздымаются и опадают его окровавленные бока. Жизнь едва теплилась в нем; кровь из бесчисленных ран так густо покрывала его тело, что невозможно было найти ни клочка незапятнанной серой шерсти.
И все-таки он был жив! И даже сумел подойти — правда, с огромным трудом, то и дело останавливаясь, — и посмотреть на Пола, подняв свою истерзанную морду навстречу светлой своей помощнице-луне, появления которой он так ждал. И в этот миг, глядя на серого пса, Пол Шафер почувствовал, что его собственная, растрескавшаяся от давней боли и будто высохшая душа вновь приоткрывается навстречу любви.
И во второй раз взгляды их встретились, и на этот раз Пол глаз не отвел и всей душой своей воспринял ту боль, что издавна таилась в глазах серого пса, и те страдания, которые пес вытерпел ради него, и теперь, отчасти напитанный уже могуществом Древа, чувствуя его силу, Пол принял боль серого пса как свою собственную.
— Ах ты, храбрец! — сказал он, обнаружив, что вполне может говорить. — Другого такого храбреца нет и не может быть в целом свете! Что ж, теперь ступай, отдохни. Теперь моя очередь держать данное слово, и я его сдержу. Теперь уж я непременно дотяну до завтрашней ночи — хотя бы ради тебя!
Пес все смотрел на него, и в глазах его, затуманенных пеленой страдания, по-прежнему светился ясный ум, и Пол твердо знал, что пес его понял.
— Прощай, — с нежностью прошептал он.
И в ответ серый пес закинул назад свою гордую голову и завыл: то была песнь торжества и прощания, и звучала она так громко и ясно, что ее слышала Священная роща, а эхо этой песни разнеслось далеко за ее пределы, за пределы даже этого мира, проникнув в извивы времени и пространства, и ее услышали и узнали Богини войны Маха и Немаин.
В тавернах Парас-Дерваля слух о грядущей войне распространялся со скоростью пожара, пожирающего сухую траву. Говорили о том, что видели цвергов, и гигантских волков, и светлых альвов, которые теперь запросто ходили по городу, и о том, что множество альвов было убито близ Парас-Дерваля в сражении с силами Тьмы. Говорили, что принц Дьярмуд поклялся отомстить. И повсюду в столице Бреннина люди доставали из тайников и подвалов свои мечи и копья, долгие годы ржавевшие в бездействии. И Анвил-лейн каждое утро просыпалась от стука кузнечных молотов — это жители Парас-Дерваля спешили подготовиться к скорой войне.
Впрочем, дубильщика Карша куда больше тревожили сейчас совсем другие новости, затмевавшие для него даже слухи о войне. Он был настолько поглощен своими переживаниями, что каждый день напивался до бесчувствия и с невероятной щедростью, совершенно для него нехарактерной, готов был угостить каждого, кто попадался ему на глаза.
И все, разумеется, соглашались с тем, что причина напиваться у него была действительно серьезная. Ведь не каждый день дочь простого дубильщика посвящают Богине-матери и приглашают в Храм! Не говоря уж о том, что дочь Карша призвала служить Богине сама Джаэль, Верховная жрица!
Это была великая честь, и собутыльники хором поздравляли Карша, вновь и вновь, впрочем, сбиваясь на разговоры о войне. А сам Карш, отвечая на поздравления, говорил так: для человека, у которого целых четыре дочери, посвящение одной из них Богине — настоящее благо. Вот Боги и благословили его девочку. Точнее, Богиня, тут же поспешно поправлялся он. И, насупясь, как филин, он снова и снова угощал всех на те деньги, которые до сих пор бережно откладывал дочери на приданое.
А в святилище Богини-матери самая юная из послушниц буквально с ног валилась от неимоверной усталости. За все свои четырнадцать лет она ни разу не испытывала такого напряжения, как в тот день. Слезы и гордость, внезапный ужас и неожиданное веселье — все это сегодня она пережила, и не раз.
А еще она участвовала в церемонии, смысл которой едва понимала, потому что ей дали какое-то питье, и купол Храма сразу начал потихоньку вращаться у нее над головой, хотя ощущение это и оказалось довольно приятным. Она помнила также топор, пение жриц в серых одеяниях, чьи ряды она вскоре пополнит, и холодный властный голос Верховной жрицы, с головы до ног одетой в белое.
Она, правда, так и не смогла вспомнить, когда именно ей сделали надрез на запястье, но ранка, прикрытая чистой повязкой, была там и болела, и ей объяснили, что сделать это было необходимо: клятву Богине связывают собственной кровью.
Это Лила прекрасно знала и без их объяснений, но говорить им об этом ей было лень.
Далеко за полночь Джаэль проснулась; вокруг была застывшая тишина Храма. Будучи Верховной жрицей Бреннина, одной из морм Гуин Истрат, она, разумеется, услышала — хотя никто другой в Парас-Дервале этого услышать не мог — вой пса, только что завершившего при свете ущербной луны свой сверхъестественный поединок на поляне у Древа Жизни.
Услышать его она сумела, но не сумела понять и теперь металась в постели, сердясь на себя и собственную недогадливость. Там явно происходило нечто важное! На свободе оказались самые разные силы, и Джаэль чувствовала, что силы эти собираются вокруг ее Храма подобно грозовым тучам.
Ах, как нужна ей была сейчас ясновидящая! Она готова была в этом поклясться всеми славными именами великой Богини. Но в данный момент доступна была лишь проклятая старая карга, что давным-давно продала себя. И в темноте своей спальни Верховная жрица до боли стиснула свои прекрасные длинные пальцы. Горькое чувство захлестнуло ее: ясновидящая нужна ей была в силу высшей необходимости, но прибегнуть к помощи ЭТОЙ ясновидящей она никак не могла! И сейчас чувствовала себя слепой.
И смысл происходящих событий мог навсегда ускользнуть от нее! Джаэль проклинала себя, Исанну и сложившиеся обстоятельства. Теперь она уже не могла больше спать и пролежала до рассвета без сна, всем сердцем чувствуя приближение сил Зла, а те темные грозовые тучи все собирались и собирались над ее миром.
Кимберли думала, что ей опять снится тот же сон, что и две ночи назад, когда вой пса помешал ей как следует рассмотреть и расслышать Пола и Айлиля. Однако на этот раз, услышав вой, она не проснулась. А если б проснулась, то непременно увидела бы, как грозно сияет камень бальрат у нее на руке.