Страница 34 из 68
Мама окончила курсы медицинских сестер, но работала нерегулярно. Слишком много забот доставляли ей мы, сыновья, особенно я: часто болел. Я был у отца и матери любимчиком (младший!). Правда, делами моими и увлечениями никто особенно не интересовался. Не потому, что родителям это было безразлично, а потому, что все их время, вся их энергия уходили на то, чтобы прокормить нас и хоть как-то одеть.
Мой брат Борис старше меня на четыре года. Учился он так себе, вечно где-то пропадал. Я, наоборот, хорошо учился, много читал. Мать меня чуть ли не силком выгоняла на улицу, погулять. С братом мы хоть и были друзьями, но часто ссорились, дрались, правда, быстро мирились. Он был веселым и контактным. А я не такой. Наша мальчишеская компания в свободное время где-нибудь бродила: то пешком, то ездили на велосипедах по окрестностям или на нашу речку Воронеж — купаться. По дороге он, а иногда и я (учился у него), рассказывали сочиненные тут же на ходу истории о приключениях и путешествиях. Когда ему пошел шестнадцатый год, начала ощущаться разница в возрасте, у Бориса появились другие интересы: знакомства с девочками, танцы, он начал от меня отдаляться, отношения наши стали сходить на нет.
В 1939 году, когда он уже заканчивал девятый класс, в школу приехал агитатор из артиллерийского училища. Сильное он, видно, произвел впечатление: в гражданском, хорошо одет, ладное пальто, в шляпе: хорошо в армии живут командиры! И имел успех: после окончания девятого класса чуть ли не все мальчишки их класса (сумасшедшее дело!), и Борька тоже, ушли из школы и поступили в Сумское артиллерийское училище. Выпустили их, девятнадцатилетних, лейтенантами 11 июня 1941 года, за десять дней до начала войны. Назначение он получил в Западный военный округ. Написал нам об этом с дороги, и больше о нем мы ничего не знали до конца войны. Только после войны в ответ на бесчисленные запросы получили извещение: Борис Петрович Феоктистов пропал без вести на Западном фронте в сентябре 1941 года. Но боюсь, что это была просто отписка.
У меня был еще один брат — сын мамы от ее первого брака — Сашка, добрый, очень сильный и крутой парень. Мы-то с Борькой были еще маленькие, крутились около дома, а он был уже большой, с мальчишеской компанией, которая пробралась в какой-то ларек и попалась с поличным. Сашка взял вину на себя и загремел в Сибирь. Несколько раз убегал, добирался до Воронежа, здесь его опять хватали и отправляли назад. Наконец ему надоело бегать, он овладел профессией экскаваторщика и уже перед войной законно вернулся домой, окончил курсы, получил права водителя и был призван в армию. С первых дней войны Сашка был на фронте, попал в окружение, в плен, но, как и раньше, сумел удрать, перешел через линию фронта, но не явился в первую же воинскую часть: понимал, что его в лучшем случае посадят, а в худшем — просто поставят к стенке. Сумел добраться до Воронежа: рассчитывал на маму — она была еще и общественным деятелем. Она сама привела его в военкомат, все обошлось благополучно, и его просто вернули на фронт. И от него мы больше никакой весточки не получили. Уже после войны встретил как-то одного из его товарищей, который рассказал, что в последний раз Сашку видели на Курской дуге — он был военным водителем грузовика.
Когда началась война, мне было 15 лет. Помню, 22 июня слушал по радио речь Молотова; дома, кроме меня, — никого. Был совершенно уверен: «Какой дурак! Сотрем мы этого Гитлера в порошок в два счета. Хорошо бы на фронт как-нибудь попасть, пока война не кончилась». Война не кончалась. Занятий в девятом классе уже не было. В словах «наши отступают» сосредоточивался, казалось, весь смысл жизни тех дней. Еще летом в городе объявили запись в истребительные батальоны: ловить парашютистов-диверсантов. Мы с приятелями тоже пошли записываться. Но меня не взяли — не комсомолец. Куда деваться, пришлось подать заявление в комсомол (а до начала войны мучился — как бы от этого дела увернуться!).
В июне сорок второго призвали в армию отца (до этого у него была бронь), и, хотя у него в тот день было ущемление грыжи, он ушел в армию. Прошел отец всю войну, от Сталинграда до Берлина, сапером. Тогда же, когда отец ушел на фронт (в конце июня), немцы начали бомбить Воронеж. Тогда мое детство и кончилось. Стало понятно — идет тяжелая война. Не где-то далеко, а прямо здесь, у нас дома. Бомбили несколько раз вдень, в городе начались пожары. Многие стали покидать город, и мать решила, что нам тоже надо уходить. Дом у нас был свой. Забили мы окна и двери досками, взяли с собой корову и пошли вместе со всеми через Чернавский мост на левый берег реки Воронеж и дальше на восток. Наша собака Дружок пошла за нами, а кот Билли Боне не пошел, остался дома, хотя с собакой очень дружил, даже спали они рядом. Потом, когда я уже пробирался в оккупированный город через линию фронта и зашел как-то домой, кот наш выскочил из кустов. Узнал меня, жалобно промяукал, потерся о ноги и снова скрылся в кустах.
Мне очень хотелось находиться в прифронтовой полосе. Но жалко было мать оставлять одну. И все же решил: дойдем до безопасного места, и я вернусь. Двое суток мы шли в потоке беженцев, а на третий день, когда мать ушла в соседнюю деревню менять вещи на еду, я написал ей записку, что должен быть там, в Воронеже, и ушел. Еще весной мальчишка из параллельного класса нашей школы Валька Выприцкий (он был на год старше, выше меня, крупнее) под большим секретом рассказал, что «выучился на разведчика» и что, если я тоже хочу выучиться ходить в разведку через линию фронта, должен обратиться в школу разведчиков. Конечно, я туда тотчас же помчался. Принял меня подполковник, мы поговорили. То ли фигурой я не вышел, то ли еще чем, но меня не взяли. «Разведкой мы не занимаемся. Если бы немцы были на территории нашей области, тогда другое дело».
И вот теперь, по дороге в Воронеж, мне повезло: в Рождественской Хаве я встретил того подполковника. Звали его Василий Васильевич Юров. Я напомнил ему о себе. Меня приняли в разведгруппу при Воронежском гарнизоне. И тем же вечером, вернее ночью, мы выехали на машине в сторону Воронежа. В городе уже были немцы. На рассвете 6 июля на левом берегу реки Воронеж, в молодом леске на границе с открытой заросшей травой поймой реки Воронеж шириной два — три километра, на полянке нашли что-то вроде штаба. Здесь получил первое задание: пробраться в город и выяснить, что там происходит. Дело в том, что четкой линии фронта вблизи города не было, и в городе — было слышно — шел бой. Последним инструктировал меня молодой генерал в кожаной куртке, кажется, танкист: «Посмотри, есть ли в городе танки, где они, сколько. На случай встречи с немцами придумай легенду».
Было раннее очень ясное утро, но город, лежащий на высоком правом берегу реки, горел, и над ним растянулась черная страшная пелена дыма. Зрелище жуткое. Несколько километров прошел по пойме (сейчас она залита Воронежским водохранилищем), дошел до хорошо знакомого мне места (когда-то мы с отцом и братом там ловили рыбу) у излучины реки против Архиерейской рощи, расположенной на окраине города. Снял сапоги и куртку, спрятал их на берегу в кустах, заприметил место. Поплыл. Ширина реки — метров двадцать — тридцать. А за ней опять пойма. Когда подходил к левому берегу, немцы из Архирейской рощи, с высоты, меня, очевидно, заметили и стали стрелять, но сбоку, с горы, издалека. Подплыл к правому берегу — пули стали ложиться довольно близко. Выскочил из воды и залег. Потом побежал, но опять началась стрельба. До откоса, на котором начинался город, было еще далеко. Я сделал несколько перебежек. Пока лежал, смотрел вверх, на город, на Архиерейскую рощу и насыпь железной дороги, ведущей из Воронежа к станции Отрожки. Вдруг вижу: танки на большой скорости идут прямо по железнодорожной насыпи. Этот район я хорошо знал (там жил мой школьный приятель). Танки скрылись за деревьями, и там, куда они направились, сразу же началась интенсивная артиллерийская стрельба. Смотрю — возвращаются, и два из них дымят. Наши! Они шли на прорыв! Но прорваться не удалось! Потом, уже на улицах города, в разных местах я увидел несколько подбитых и сожженных наших танков: оказывается, это были наши танки! Впрочем, может быть, речь шла и о немецких, но и потом, в другие походы через линию фронта, в городе я немецких танков не видел, хотя автомобилей, мотоциклов было полным-полно.