Страница 90 из 92
Исторический опыт предоставляет современному обществу универсальные рецепты, убеждая в возможности влияния на деструктивные импульсы и, соответственно, постановки таких ограничителей, которые могут, воздействуя на индивидуума извне, помочь ему держать в узде свои нездоровые склонности. По всей видимости, это можно было бы считать одной из ключевых опор цивилизации. Если ребенок знает, что вслед за проступком неминуемо последует наказание, он будет стараться не совершать его или, по крайней мере, попытается скрыть содеянное. Знание с раннего детства четкой формулы того, что является запрещенным и пагубным для общества, может резко снизить иррациональную силу внутренних побуждений. Хотя несомненно, что и сама задача, и ее результат окажутся отличными от теории, поскольку невозможно абсолютно унифицировать среду обитания и способы воспитания ребенка. Кроме того, ограничители вступают в жестокий конфликт со свободой, а значит, их жесткость заметно ограничивает созидательное творчество самовыражающейся личности. Поэтому сама по себе технология введения суровой внешней системы ограничений явно не является совершенной. Ведь всем известно, что практически не существует вещей полностью черных и полностью белых. В силу этого становится очевидным, что при минимальном наборе ограничителей необходимо в большей степени сосредоточиться на развитии у человека мотиваций совершенствования своих личностных качеств, то есть на изменении внутреннего мира человека, чем на создании обществом и государством универсальной машины управления мотивациями. Человечество уже сталкивалось с подобными перегибами, когда медицина пыталась «лечить» гомосексуальные импульсы приверженцев однополой любви электрошоком. Из этого, как известно, ничего хорошего не вышло, а «лекарям» пришлось приносить извинения за свои негиппократовские методы.
В то же время в руках мирового сообщества есть огромные возможности влияния в виде создания специфических стимулов. Нобелевская премия, национальные конкурсы, стимулирование развития духовных ценностей и даже коммерциализация духовного возрождения вполне возможны и действенны. Но, к сожалению, пока в планетарных масштабах власть конструктивных систем все еще выглядит несбыточной мечтой, и человек должен пользоваться старыми избитыми методами.
Государство, независимо от того, опиралось ли оно на власть единоличного правителя, созданные веками традиции или сформированные законы, во все времена выступало универсальным ограничителем поведенческих реакций своих граждан в силу подавляемой природы человека, которую Вильгельм Райх выделял как особую предрасположенность, заключающуюся во внутреннем запрете «бунтовать против Божественного промысла, «авторитета государства» и его представителей».
Государство всегда обладало несопоставимым с отдельным индивидуумом ресурсом, позволявшим манипулировать обществом или его частями при помощи специфических рычагов влияния. Средства массовой информации всех видов, всепоглощающий Интернет, могущественные носители современных технологий, специальные фискальные органы современных государств или просто неприступная машина репрессий образца ранних стадий развития общества всегда служили для ограничения или мобилизации всех, кто включен в сферу его влияния. Нередко государственная машина контролировала и частную жизнь граждан, ведь до недавнего времени государство грозно возвышалось над индивидуумом.
Одним из уникальных и противоречивых опытов в истории управления поведением человека при помощи государственной машины может служить советский период. Захватив власть в 1917 году, большевики до 1991 года при помощи единственного, но развитого до невероятных масштабов механизма управления заменили другие апробированные веками рычаги влияния, прежде всего религию и авторитет общества. Создав емкую лучезарную вывеску в лице партии, государственная машина подавила церковь, загнала общество в такие жесткие рамки, когда жизнь развивалась исключительно в пределах дозволенных и отработанных стереотипов. Особое развитие нашло внедрение в массовое сознание эталонов и навязывание идеальных моделей поведения и образа жизни. Самым феноменальным рычагом давления на советского человека стало создание совершенного механизма борьбы преуспевших биологических роботов с теми членами общества, у которых чувство свободы существовало на генетическом уровне и оказывалось неистребимым. Интересно, что усилия и ресурсы, направленные государством на создание новой морали, настолько закрепились в сознании притесняемого человека, что стали бессознательно передаваться новому поколению, прежде всего в силу отсутствия альтернатив и создания замкнутой по границам государства системы. Итак, государство сумело узурпировать власть над всеми составляющими развития личности: общественной моралью, семьей, школой, всем пространством. Государство присутствовало повсюду, проникая в поры сознания через специальные организации, контролирующие различные слои населения и даже профессиональные группы, настроенные на творческий или научный поиск. Вместо древнейших шаманов и средневековой церкви уже медики стали объявлять наиболее свободолюбивых индивидуумов вне закона: чтобы зараза в виде ростков инакомыслия не распространялась в обществе, возмутителей спокойствия объявляли сумасшедшими, навешивали жуткие ярлыки и изолировали от общества.
Но массовые убийства, решительное истребление непокорных, психические и физические увечья привели не только к манипулятивному, марионеточному управлению, но и к резкому спаду генерирования конструктивных новаторских идей. Государство сумело почти повсеместно подавить деструктивное, но одновременно было выдавлено из человека и свободное творческое мышление. Хотя надо признать, что деструктивное в тщательно закамуфлированном виде расцветало у той незначительной части советского общества, которая от имени государства управляла им. С точки зрения воздействия на человека, такое государство мало чем отличалось от примитивного правления образца времен Чингисхана, в котором все, что мешало правителю, без раздумий подавлялось и истреблялось.
Таким образом, есть смысл отметить некоторые уроки и последствия этого исторического опыта. Во-первых, деструктивная часть личности, имея прочную прямую связь с ее свободой и независимостью, развивается параллельно с сильными конструктивными, или созидательными, идеями. Во-вторых, ни одно даже самое тепличное общество не может избежать динамичного развития деструктивного у той его части, которая находится вне досягаемости законов. Потому что само деструктивное находится над законом и вне закона, заставляя хмелеть и упиваться властью и безнаказанностью всех тех, кто способен избежать карающей десницы государства. Советская власть, подавив все альтернативные институты влияния на сознание, не стала источником вдохновения для поставленного на колени общества. Творческая мысль оказалась почти полностью парализованной и не погибла только благодаря тем счастливчикам, которые сумели выбраться из человеческого зоопарка и использовали шанс самореализоваться. Не стоит рассматривать почти безбрежный диапазон построения формул власти государства, поскольку ключевой точкой может быть следующее утверждение: государство, даже в одиночку, может справиться с подавлением деструктивных импульсов, однако его несовершенство неминуемо проявится в иной плоскости. Государство в борьбе с деструктивным подавляет и свободу, а с нею и перспективу результативного созидательного творчества. Кроме того, в ряде случаев государство способно увлечь общество собственным иррациональным потоком, используя могучую систему фальсификаций, искажений информации и неверной интерпретации событий. В этом убеждает опыт даже такой зрелой демократии, какой является американская модель. Формально отстаивая права и свободы граждан, власть США благодаря отлаженной и отменно действующей информационной машине легко может увлечь общество деструктивной идеей – под ловко скроенным лозунгом «освобождения народов», «предупреждением зла» или просто «обеспечения безопасности». Ибо агрессия одного государства, примененная для организации смены власти в Югославии, Афганистане или Ираке, даже с натяжкой не может вписываться в конструктивную идеологию поддержания миропорядка, а эксперты в действиях Соединенных Штатов легко усматривают реализацию их политических и экономических интересов. Так было всегда, и в этом смысле США конца XX – начала XXI века не так уж сильно отличаются от Франции времен Наполеона или Германии времен Бисмарка. Но вопрос в другом: как действовать маленькому человеку, настроенному на творческий поиск, если государство сталкивает его с необходимостью убивать?