Страница 39 из 72
— Лео, у меня есть деньги.
— Ну и что?
По крайней мере, в этом Лео и Энди похожи: никогда не позволят девушке платить за себя. Энди всегда платит из рыцарских соображений, а Лео — из гордости. Он сует мне банкноты:
— Возьми!
— Этого много, — спорю я. — На счетчике еще только четырнадцать.
— Эллен, возьми деньги, — настаивает он. — Пожалуйста.
Я не хочу ссориться с ним из-за нескольких долларов, поэтому беру купюры и говорю:
— Ладно. Спасибо.
Он одобрительно кивает:
— Спасибо за все… Спасибо… за прошлую ночь.
Слова звучат сухо, но интонация выдает его. Это не просто слова, Лео и впрямь так думает. Ему было хорошо мной в самолете, так же как и мне с ним.
Таксист скептически смотрит на нас в зеркало заднего вида, потом выходит из машины и закуривает.
— Мы, наверное, производим странное впечатление? — спрашивает Лео.
Я нервно смеюсь:
— Пожалуй.
— Ладно, — продолжает Лео. — Так на чем мы остановились?
— Не помню, — отвечаю я, чувствуя головокружение и невыразимую грусть.
Лео смотрит куда-то вверх, потом на меня.
— Кажется, мы пришли к выводу, что тебе не стоит заходить ко мне?
— Кажется, так, — соглашаюсь я.
— Тогда пора прощаться — говорит Лео, пронзая меня взглядом. — Вот и все.
— Да, пора.
Лео медлит, как и тогда, в ресторане, и мне кажется, что он вот-вот обнимет или даже поцелует меня. Но он лишь улыбается как-то вымученно и грустно, а затем выходит из машины. Дверь захлопывается. Лео перекидывает лямку рюкзака через плечо, переходит улицу, торопливо направляется к своему подъезду и взбегает на крыльцо через две ступеньки сразу. Лео не оборачивается на прощание, просто толкает дверь и скрывается за ней. Когда такси отъезжает от дома Лео, у меня на глаза наворачиваются слезы, и я снова и снова мысленно повторяю его слова: «Вот и все».
Глава 18
Пока мы едем из Куинса в Манхэттен, я успеваю пережить целую гамму чувств: от уныния и одиночества до ностальгии и грусти, оттого что между мной и Лео все уже в прошлом. В то же время это представляется первым шагом на пути к исправлению и раскаянию. А когда я открываю дверь своей квартиры и вижу, как Энди в его любимой зеленой клетчатой пижаме сидит на кухне и тщательно намазывает маслом поджаристый тост, на меня накатывает невыносимое и самое что ни на есть искреннее чувство вины. Странно, но от угрызений совести становится как-то легче. Создается впечатление, что я не успела зайти слишком далеко и, следовательно, по-прежнему остаюсь верной женой.
— Привет, дорогая, — говорит Энди, бросая нож на стол и заключая меня в объятия.
Как же он рад видеть меня! Вдыхаю сладкий юношеский запах его тела, такой не похожий на мускусный запах Лео.
— Привет, Энди! — отвечаю я, чувствуя некоторую официальность обращения к мужу, ведь обычно супруги называют друг друга по имени, только когда ссорятся или зовут свою половину из соседней комнаты.
Я только усугубляю собственное паршивое состояние: вместо того чтобы радоваться объятиям мужа, спрашиваю его обвиняющим тоном, почему он не спит. Если бы не это, я бы легче адаптировалась к обстановке.
— Я скучал по тебе, — признается он, целуя меня в лоб. — Мне без тебя толком не спится…
Улыбаюсь и говорю, что тоже скучала, но подсознательное чувство, что я лгу, и на самом деле ни чуточки не скучала по мужу, заставляет меня не просто испытывать вину, а паниковать. Утешаюсь мыслью, что то же самое могло случиться, даже если бы я не встретила Лео. В конце концов, поездка была короткой и насыщенной, а в свободное от работы время я встречалась с сестрой. В конце концов, и фотографировала самого Дрейка Уоттерса! Да Боже мой! При таких обстоятельствах совершенно нормально не тосковать по мужу, это объяснимо. А тому, кто остается дома один, всегда тяжелее переносить разлуку, чем тому, кто уезжает. До сих пор я всегда по-настоящему тосковала по Энди, когда он был в командировках.
— Проголодалась? — спрашивает Энди.
Киваю, думая, что это тоже вполне закономерно, когда за бессонную ночь съедаешь только упаковку арахиса.
— Вот попробуй, — говорит он, протягивая мне тост.
— Нет, это твой, — твердо говорю я.
Даже у аморальности должны быть границы. Одно дело — всю ночь держаться за руки с бывшим парнем во время романтического перелета, и совсем другое — отнимать тост у голодного мужа.
— Бери, — настаивает Энди, нанося на тост сиропом букву «Э».
Я вспоминаю, как легко согласилась взять деньги за такси у Лео, и понимаю, что, приняв сорок долларов от бывшего бойфренда, нельзя слишком долго отклонять предложение мужа.
— Ладно, спасибо, — говорю я, выбираю вилку из нашего шкафчика для посуды, сажусь за стол и откусываю от тоста. Энди смотрит, как я жую.
— Вкусно? — спрашивает он серьезно, как будто он повар и от моего ответа зависит судьба его нового кулинарного шедевра.
Я успокаиваюсь и улыбаюсь, ощущая, что по-настоящему счастлива, и думая, как здорово Энди удается искренней заботой и настоящей любовью превращать обычное утро в праздник.
— Пальчики оближешь, — выношу я вердикт. — Самый вкусный тост в моей жизни…
Он гордо улыбается, потом принимается жарить тост для себя и наливает нам два больших стакана молока.
— А теперь расскажи мне о съемках, — просит Энди.
Я ем тост и рассказываю о поездке, всячески избегая упоминаний о Лео. Я рассказываю о гостинице, о сестре, о ресторане, о том, как у меня захватило дух, когда я увидела Дрейка, о том, как довольна своей работой.
— Жду не дождусь, когда увижу твои снимки, — говорит Энди.
— Думаю, они тебе понравятся.
«Намного больше, чем статья».
— Когда будут готовы? — спрашивает он.
— К вечеру, — отвечаю я, думая, удастся ли мне продержаться на ногах весь день после бессонной ночи. — Хочу приняться за работу сейчас же…
Энди потирает руки:
— Потрясающе! А автограф? Автограф взяла?
Я виновато смотрю на него и думаю: если бы я знала, что мы полетим обратно вместе с Лео, наверняка попросила бы у Дрейка автограф. Все, что угодно, лишь бы заглушить угрызения совести, которые я сейчас испытываю.
— Извини, милый, — искренне говорю я. — Не было подходящей возможности.
Он вздыхает, как герой мелодрамы, и допивает последний глоток молока, отчего в уголках рта появляются белые усы. Несколько трогательных секунд он стоит вот так, с этими смешными усами, потом берет салфетку и вытирает их.
— Ничего страшного. — Он мне подмигивает. — Я как раз я не ставлю под вопрос твою верность.
Хотя его шутливый тон очевиден, слова кинжалом пронзают мне сердце. Несомненно одно: я лгунья, никудышняя жена. Может, меня пока и не поймали с поличным, но репутацию свою я изрядно подмочила. На секунду представляю, как во всем сознаюсь, до самой последней, предательской, совершенно неоправданной поездки на такси в Асторию. Но такой вариант развития событий перестает казаться возможным, потому что Энди убирает тарелку, щелкает пальцами и расплывается в какой-то уж слишком мечтательной даже для него улыбке.
— А теперь хочешь узнать, чем вчера занимался я?
— Конечно! — говорю я и представляю, как Энди отлынивает от работы в своей конторе, гуляя вместо этого по игрушечным магазинам, какТом Хэнкс в фильме «Большой».
— Я быстренько купил билет на самолет и полетел отдохнуть на денек в полном одиночестве.
Сердце едва не выскакивает у меня из груди. Я чую неладное, на душе становится тревожно.
— Что ты сделал?
— Так вот. — Он делает паузу, и в наступившей тишине у меня в голове стучит барабанная дробь. — Я слетал в Атланту… Решил взглянуть на наш дом.
Я смотрю на Энди, натянуто улыбаюсь и думаю: «Наш дом».
Энди кивает:
— Он потрясающий, Элли! Это то, что надо. И Марго понравился. И моей маме. И тебе понравится, вот увидишь. Дом просто совершенство… даже лучше, чем на картинке.