Страница 26 из 72
Впрочем, я знаю, что Энди, спрашивая о позировании, на самом деле имеет в виду кое-что другое — общую техническую организацию съемки. В последние дни я сама задавалась этим вопросом десятки раз. Отвечаю, что нужно еще обсудить массу вопросов с арт-директором и фоторедактором, выяснить, какова их концепция. Лично у меня уже есть идеи.
— Думаю, фотографии будут в спокойных, сдержанных тонах, — делюсь я мыслями с Энди. — Мне кажется, так будет уместнее, ведь в статье речь пойдет об участии Дрейка в борьбе со СПИДом.
— Ты будешь снимать в помещении или на улице? — интересуется муж.
— Я предпочитаю естественный свет, ты же знаешь. Поэтому съемка будет проходить либо на улице, либо в каком-нибудь просторном зале с множеством окон. Может, я попробую использовать световую фокусировку.
— Световую фокусировку? А что это такое? — спрашивает Энди.
Вот и я так иногда прошу его растолковать мне значение непонятных юридических терминов.
— Ну, это такая техника съемки, когда фотографируемый объект ярко освещен — например, полуденным солнцем, а фон затемнен. Ты наверняка видел что-то подобное, — объясняю я.
Энди кивает и начинает фантазировать:
— А если организовать съемки на террасе отеля? Мне кажется, должно получиться неплохо. Где-нибудь возле бассейна. Или даже в бассейне! Я бы на твоем месте предложил мистеру Уоттерсу поиграть в пляжный волейбол!
Я смеюсь, представляя Дрейка в плавках. Похоже, предстоящая съемка занимает Энди едва ли не больше, чем меня, — возможно, потому, что в отличие от меня мой муж все эти годы не переставал быть поклонником Уоттерса. Но в гораздо большей степени потому, что жизнь знаменитостей всегда привлекала Энди в отличие от большинства жителей Манхэттена, в упор не замечающих никого из звезд и относящихся к ним с безразличием и даже презрением (которое я нахожу забавным, а Марго — просто убийственным). Какой смысл ньюйоркцу восхищаться известными людьми, если он точно знает, что его жизнь не менее интересна, да к тому же в ней нет ненужной суеты и шумихи? Энди, однако, не из таких. Помню, как он обрадовался, когда увидел Спайка Ли у банкомата в Вест-Сайде, потом — Кевина Бэйкона и Киру Седжвик, когда они занимались бегом в парке («две звезды по цене одной!»), а еще Лив Тайлер, покупавшую канцтовары, и (о, чудо!) Дастина Хоффмана, выгуливавшего своего черного лабрадора в Ист-Хэмптоне. Миновав последнего, Энди признался мне, что едва сдержался, чтобы не произнести вслух какую-нибудь популярную фразу из фильма с участием актера. Я представила, что бы могло получиться в результате, и рассмеялась. Возможно, впрочем, Дастина это бы тоже повеселило.
Но случайная встреча с Дастином Хоффманом — это одно, а профессиональная фотосъемка Дрейка Уоттерса — совсем другое. Поэтому, когда Энди почти на полном серьезе просит взять для него автограф звезды, я отвечаю решительным отказом:
— Даже не мечтай.
— Ну пожалуйста, — канючит муж, а сам в это время тянется через стол к моей тарелке, чтобы утащить еще кусочек фуа-гра: это блюдо сегодня воистину бесподобно. — Пусть напишет что-нибудь вроде: «Моему другу и вдохновителю Энди с теплотой и благодарностью. Дрейк Уоттерс». Меня даже устроит, если он просто поставит подпись «Дрейк» или «мистер Уоттерстайн». Я на все согласен.
Я улыбаюсь. В самом деле, с тех времен как я читала подростковые музыкальные журналы, настоящая фамилия Дрейка начисто стерлась из моей памяти. А ведь когда-то мне также нравилось делиться с друзьями деталями жизни звезд: «Знаете, как настоящая фамилия Дрейка? Какую еду предпочитает Роб Лоу? В кого влюблен Рики Шредер? Какой породы новый щенок Ривера Феникса?»
Энди выглядит — или просто притворяется — разочарованным.
— Значит, оставишь меня без автографа? Неужели сможешь так поступить?
— Смогу, — отвечаю я.
— Ну что ж, — в шутку обижается он, — видно, такова моя судьба.
Энди уже в третий раз за вечер называет меня то Энни, то мисс Лейбовиц, намекая на знаменитого американского фотографа, и я опять чувствую болезненный укол совести. Как будто я предаю мужа, скрывая, каким образом получила этот заказ. Не говоря правды, я не только умалчиваю о встрече и разговоре с Лео, но и даю понять всем, включая себя, что, как талантливый профессионал, вполне достойна таких заказов. Пытаюсь убедить себя, что истинные намерения Лео (искупление вины передо мной? простое человеколюбие? признание моего таланта? попытка соблазнить?) не имеют значения. Я получила заказ, смогу выполнить его хорошо. И не стану трепетать перед Дрейком или журналистами «Платформы». И чувствовать себя обязанной Лео тоже не буду, даже если именно этого он и побивался.
В конце концов, я обнадеживаю Энди:
— Ладно, я буду иметь в виду твою просьбу. Если съемка пройдет хорошо и нам с Дрейком удастся пообщаться, я, пожалуй, так и быть, попрошу у него автограф для своего инфантильного мужа. Договорились?
— Договорились, — охотно соглашается Энди, с исключительным спокойствием игнорируя оскорбительный эпитет.
Я улыбаюсь, размышляя над тем, что способность не относиться к себе чересчур серьезно делает мужчину гораздо сексуальнее.
Официант с профессиональной точностью наполняет наши бокалы шампанским: золотистая пена поднимается до самого края, не проливаясь. Энди указывает на почти пустую бутылку, желая узнать у меня, хочу ли я еще шампанского. Я киваю в ответ, наслаждаясь взаимопониманием без слов и предвкушая, как вечером мы с мужем, захмелевшие и счастливые, будем заниматься любовью. Энди заказывает еще бутылку шампанского, и мы продолжаем обсуждать Дрейка и предстоящую съемку.
Перед подачей основного блюда муж неожиданно становится серьезным.
— Знаешь, — произносит он, — я хотел поговорить с тобой еще кое о чем.
На мгновение меня охватывает паника: не иначе Энди видел мой счет за телефон или еще как-нибудь узнал, что я опять общаюсь с Лео.
— Ну же… — тороплю я.
Он в нерешительности теребит салфетку и робко улыбается мне. Будь он женой, а я мужем, можно было бы решить, что мне вот-вот сообщат, что у нас будет ребенок.
Я никогда еще не видела, чтобы у Энди был такой торжественный и взволнованный вид.
— Говори, не томи, — не выдерживаю я, радуясь, по-видимому, что новость никак не связана с моим довольно сомнительным поведением.
Энди склоняется над столом и делает признание:
— Наверное, я скоро уволюсь.
Я жду продолжения, поскольку планы мужа сменить работу для меня давно не новость. С самого первого дня в этой компании Энди собирается уйти оттуда, что, видимо, не такая уж редкость для большинства сотрудников крупных компаний.
— Это и есть новость? — интересуюсь я.
— Я имею в виду, что теперь уже наверняка, — говорит Энди. — Сегодня я написал заявление об уходе.
— Правда? — удивляюсь я.
Энди уже не раз рассказывал мне о заявлении, и вот наконец-то! — написал. Он кивает, крепко стискивает стакан с водой, делает большой глоток и подносит к губам салфетку.
— Я не хочу там больше работать. Честно.
— А чем ты будешь заниматься? — осведомляюсь я, всей душой надеясь, что Энди не пожелает последовать примеру своего братца Джеймса, который только и делает, что спит, играет в гольф и тусуется с друзьями.
— Кроме как пребывать на содержании у своей выдающейся жены? — шутит Энди, подмигивая мне.
— Да, кроме этого, — смеюсь я.
— Ну, — говорит он, — хотелось бы продолжить занятия юриспруденцией, но в несколько других условиях. На пример, семейный бизнес…
Я понимаю, куда клонит Энди, но жду, пока он сам мне это скажет.
— Хочу работать в Атланте, с отцом, — наконец признается он.
От волнения сердце вот-вот выпрыгнет у меня из груди. Я делаю глоток шампанского и осторожно спрашиваю:
— Ты думаешь, это твое?
— Мне кажется, да, — отвечает он. — А уж как отец будет счастлив!
— Могу представить, — замечаю я. — Пока мы были в Атланте, он раз пять об этом заговаривал.
Энди смотрит мне в глаза и интересуется: