Дочь Рагуила

– Только без этого, без свадьбы, – сопротивлялся, но уже слабо Твердов.

Кобылкин лукаво прищурился.

– А уж это вы там как хотите. А отчего бы, в самом деле? Люди молодые… Ваш прообраз, Товий Товитыч, прекрасную партию с дочкой почтеннейшего Рагуила сделал. Вам же отчего бы не последовать его примеру? Впрочем, ваше дело, ваше дело. Супругом – как хотите, а уже женихом-то будьте! Моей старой головой вам об этом сама ее высокопревосходительство госпожа Фемида земно кланяется, – и Кобылкин поклонился Твердову. – Ну, что же, родной? – сказал он. – Надумали? По рукам?

– Знаете ли, откровенно говоря, вы заинтересовали меня, – задумчиво ответил Твердов. – Я никогда не был искателем приключений, но вот сейчас, обдумав положение, вижу, что могу принести некоторую пользу этим добрым, хорошим людям, которые теперь уверены, что их преследует судьба. Ведь они загнаны ею вконец. Вот ради них я и готов отдать себя в полное ваше распоряжение.

– И прекрасно! – даже подпрыгнул в кресле Кобылкин. – Я ни на одно мгновение не сомневался в вашем благородстве.

– Постойте! Когда мы, так сказать, снимем с бедных Пастиных гнет этой судьбы и Вера Петровна, наконец, будет счастлива, став женою и матерью, то мне будет наградой сознание того, что своим счастьем она обязана мне. Чего это вы так смотрите? – с неудовольствием произнес он, заметив, что Кобылкин, опять лукаво прищурясь, глядит на него. – Чего вы?

– Да так, – ответил тот. – Припоминаю пословицу: „С огнем играть – обжечься“. Впрочем, молодой мой друг, некоторые ожоги вместо боли великое счастье человеку приносят.

– Оставьте! Вы опять… Уверяю вас, никакого чувства, кроме жалости, у меня к этой несчастной девушке нет.

– Да верю я вам, голубчик, верю! Доживем, все увидим… Ну, спасибо, великое русское спасибо вам за ваше согласие… Теперь мы этой самой судьбе вдвоем такую кузькину мать пропишем, что она навек перестанет безобразничать.

– Теперь скажите, – перебил его Твердов, – что я должен делать?

– Пока ничего… Или нет, вот что. Вы один живете?

– Один.

– Гм… Ваши средства, кажется, позволяют вам своего собственного слугу, камердинера что ли, иметь. Не позволите ли порекомендовать? Хо-о-роший у меня человек есть на примете! Довольны были бы… право!

– А-а, понимаю! Что же? Пошлите, я с удовольствием возьму вашего человека.

– Прекрасно. Ну-с, вы спрашиваете, что делать? Да как вам сказать? Хорошо бы общество подготовить к вашему будущему предложению руки и сердца нашей бедняжке вдовушке. Вы ведь вхожи в дом к Пастиным?

– Да, я принят у них.

– Ну, начните бывать у них; сперва пореже, потом почаще, а там фрак, букет и все прочее, что жениху полагается. Впрочем, действуйте сами, вам с горы виднее.

– Но с вами я буду видеться?

– Несомненно! Как же иначе? Вот черкнете записочку и передадите своему камердинеру, тому, которого вы по моей рекомендации возьмете, он уже доставит. Итак, мы поладили. Так я поспешу, бедняга мой ждет не дождется, когда я его на место пристрою. Так чем скорее, тем лучше. Лечу! До свиданья… Руку, благородный союзник, и смело вперед!

Твердов проводил своего незваного гостя, приказал подать себе завтрак и задумался.

„Очевидно, этот Кобылкин уже что-то знает, – размышлял он, – он что-то пронюхал, но пока еще ни в чем не уверен и не решается действовать сам. Ну что же? Игра опасная. Перспектива быть зарезанным, сброшенным с поезда, пропасть без вести не из приятных… Да что я? Откуда я знаю, что это – чьи- то преступления? Антонов мог сам зарезаться, Марков – жертва своей неосторожности, Середин мог утонуть, мало ли что? Но Гардин, Гардин… Все-таки что-то или, вернее, кто-то тут есть… Эх, была не была! Эта Верочка, такая миленькая, свеженькая… Я глаз не спускал с нее весь вчерашний вечер, залюбовался просто и даже Гардину завидовать начал. Да что это я? – рассмеялся про себя Твердов. – Уж, не в самом ли деле?… А чудак этот Кобылкин!… Дочь Рагуила. Товий, между ними демон какой-то, демона побоку, и – Исайя, ликуй… Ну, авось до этого не дойдет. А прав Кобылкин, тут не судьба, а если и судьба, то в образе двуногого зверя действует“.

Размышления Николая Васильевича были прерваны появлением слуги.

– Вас спрашивает какой-то человек, – доложил он.

– Кто? – спросил Твердов.

– Не могу знать, простой какой-то, говорит: по рекомендации.

– А, знаю, зовите! – приказал Николай Васильевич.

В кабинет вошел мужчина, крепкого сложения, с маловыразительным, но приятным лицом.

„Мой телохранитель“, – подумал Твердов и спросил:

– Вы по рекомендации?

– Так точно! Прослышал, что вашей милости камердинер требуется.

– Собственно говоря, не камердинер, – ответил Твердов, думавший в то же время: „Ну что мне с ним говорить? К чему эта комедия?“ – а человек, который был бы при мне постоянно и соединял бы в себе сразу несколько обязанностей. Можете вы?

– Точно так. Мне говорили, что у вас место хорошее.

– Прекрасно! А ваши условия?

– Помилуйте! Столько времени без места… Что положите, за все буду благодарен. Не извольте беспокоиться.

„Зачем это он? – думал Николай Васильевич. – Но все-таки, надо сознаться, ловко играет свою роль – любому актеру впору. Что-то дальше будет? А пока попробую испытать его“.

Он с улыбкой принялся разглядывать стоявшего перед ним человека. Тот был невозмутим.

– Как вас зовут? – спросил Твердов.

– Василий Андреев, по фамилии Савчук.

– Малоросс?

– Так точно… из Черниговской…

– Так, так… А скажите, Василий, я как будто вас где-то видал? Да, да, вот где! – и Николай Васильевич назвал фамилию кухмистера, у которого происходил так трагически закончившийся накануне свадебный бал.

– Все может быть, ваша милость, – невозмутимо ответил Савчук, – я вчера там по вольному найму прислуживал. Что делать, кормиться нужно.

– Ага, стало быть, я прав! Так, так…

Николай Васильевич не видал этого человека в числе слуг кухмистерской и сказал наобум, но это убедило его, что перед ним человек, посланный Кобылкиным.

– Так, так, – повторил он. – Ну, когда же вы, Василий, можете начать вашу службу у меня?

– Когда прикажете, барин, каждую секунду, вот хотя бы сейчас.

– Как это так? Вы ведь будете жить у меня?

– Так точно. Лицо, рекомендующее меня вам, уверило меня, что я поступлю непременно. Я имел смелость забрать все пожитки и явиться сюда с ними.

– Вот как! Очень хорошо! Ну, тогда с Богом! В добрый час! – произнес Твердов, а сам подумал:

„Скоро же действует Кобылкин! Правду сказать: кажется, я уже под надежной охраной“.

IV

Савчук в несколько минут устроился у Твердова так, как будто жил у него долгие годы. Николай Васильевич следил за ним и только удивлялся расторопности этого человека. Не прошло и четверти часа, как он уже явился и сказал:

– Осмелюсь предложить, Николай Васильевич, вы изволили сказать мне, чтобы я был около вас безотлучно, то есть я понял это так, что коли вы меня в глухую полночь потребуете, так я и тогда должен предстать пред вами.

– Так, так. Ну и что же?

– Рядом помещеньице для меня есть; номерочек крохотный и дверью с вашим апартаментом – с гостиной вашей – сообщается. Очень недорогой. Не разрешите ли?

– Это очень хорошо будет! Пожалуйста, пожалуйста, устраивайтесь, а я сейчас уезжаю.

– Когда изволите вернуться?

– Не знаю, право… Вы можете распорядиться обедом, чаем – всем, что вам угодно, я сделаю распоряжение. Даже, – взглянул Твердов на часы, – вы совершенно свободны до семи часов вечера. Я не вернусь ранее этого времени… Теперь помогите одеться.

Василий оказался камердинером на редкость. Туалет прошел так, что у Твердова не возникло повода быть недовольным своим новым слугой.

Перед уходом он спросил у Савчука, есть ли у него паспорт. Тот показал ему документ, в подлинности которого можно было не сомневаться, только от наблюдательного Николая Васильевича не укрылось то, что документ выдан в тот же день, когда к нему явился Савчук. Все это успокоительно подействовало на Твердова.