Nevermore

Чернорясные палачи Инквизиции, дьявольски отточившие каждый известный способ терзать человека, усугубили эту пытку, помещая жертву не на эшафоте, а над бездонным провалом, чтобы несчастный бесконечно долго — вечность — висел над разъятой бездной. Только после жесточайших физических мучений и ужаснейших душевных мук его наконец отпускали — стремглав лететь в эту пропасть.

Полагаю, в своей болезненной одержимости древними орудиями пытки последний эксцентричный глава дома Ашеров сконструировал в своем собственном подвале точную реплику этого бесовского механизма.

— Прощай, брат! — произнесла Ленор, в то время как моя перехваченная ужасом глотка тщетно пыталась испустить отчаянный, молящий крик. Быстрым, уверенным движением она рванула рычаг на себя — и пол провалился под моими ногами.

Протяжный, раскатившийся тысячью отголосков вопль сорвался с моих губ. Левая рука рефлективно взметнулась вверх, ухватившись за большой железный крюк. Спасен! — но лишь на краткое мгновение. Я повис на пальцах и пребывал в смертельной опасности. Из ямы подо мной исходил запах разлагавшейся плесени, я ошущал холод этой бездонной пропасти, я слышал, как далеко внизу простучал отломившийся обломок камня, ударясь в своем полете о стены колодца.

— Ас тобой не так-то просто покончить, дражайший братец, — заявила безжалостная злодейка. — Что ж, позабавлюсь, глядя, как ты барахтаешься.

Барахтаться мне предстояло недолго: мышечное усилие, с каким я цеплялся за цепь единственной здоровой рукой, быстро сделалось почти непереносимым, а страх вызвал обильное потоотделение во всем теле, включая ладони и внутреннюю сторону пальцев, что еще усугубило мое и без того тяжкое положение.

Но вдруг я услышал некий звук — совсем тихий, но в значении его ошибиться было невозможно. То было отдаленное ржание. Сквозь неподвижную тишину ночи оно донеслось до открытой двери на подвальную лестницу, и этот слабый отголосок наполнил мой слух подобно зову ангельской трубы.

— Кто-то едет! — пробормотала Ленор. — Но кто? Разумеется, этот во все сующийся лесоруб. Следовало сообразить, что он окажется тут как тут. — И, уже прямо обращаясь ко мне, она продолжала: — Не сочти меня нелюбезной, брат, оттого что я так внезапно удаляюсь, но приходится предоставить тебя твоей судьбе. Срочное дело безотлагательно призывает меня. — И, резко развернувшись на каблуках, она устремилась к лестнице и почти сразу исчезла из виду.

Я остался в кромешной тьме, отчего мое положение, если это возможно, сделалось еще хуже. Если мне не удастся добраться до края провала, через считанные секунды я провалюсь в бездонную пропасть. Но как спастись? Руками я помочь себе не мог, поскольку левой цеплялся за крюк, а в правой не восстановилось движение. Только ноги еще служили мне.

Внезапно меня осенило. Сперва медленно, а потом все быстрее и быстрей я начал раскачивать нижние конечности взад и вперед, приведя тем самым все свое повисшее над бездной тело в ритмическое движение маятника. Взад-вперед я качался, и дуга, которую описывало мое тело, становилась все длиннее, пока цепь не натянулась до предела, и тогда, с безмолвной, отчаянной молитвой я выпустил крюк — полетел во тьму — и с глухим стуком упал — не в пропасть.

Несколько мгновений я оставался лежать лицом вниз на холодных шершавых камнях, которым был вымощен пол погреба. Падение несколько оглушило меня. Наконец — ибо времени терять было нельзя — я оттолкнулся от пола, поднялся и вслепую начал нащупывать путь по черным подземным переходам, пока не увидел прямо перед собой призрачное сияние лунного света, просачивавшегося сквозь колодец винтовой лестницы. Ускорив шаги, я поспешил вперед, спотыкаясь, одолел ступени и вновь выбрался на поверхность.

В ту же секунду моего слуха достиг перестук копыт — лошадь Крокетта была уже близка. Подбежав к ближайшей бойнице, я высунул голову наружу и увидел, как первопроходец по мощеной дорожке подъезжает к усадьбе. Но где же Ленор?

И тут я услышал сверху еще один звук, в значении которого также невозможно было ошибиться: кто-то взвел курок ружья! Бросив взгляд вверх, я увидел зрелище, от которого кровь застыла в моих жилах. Лунный свет выхватил на руинах разрушенной башни женскую фигуру с неистово развевающимися волосами. В руках она держала длинноствольное ружье из Кентукки — то самое, что Крокетт оставил мне для самообороны: моя безумная сестра обнаружила его, когда вышла из своего логова. Дуло этого грозного оружия было нацелено в сторону моего верного спутника!

Мгновенная реакция не изменила мне. Приложив здоровую руку ко рту, я крикнул:

— Дэви! Берегитесь!

Едва предостерегающий возглас сорвался с моих уст, как тишину ночи сотряс грохот выстрела — и мой товарищ выпал из седла!

Я задохнулся от ужаса. Сверху раздался клич злобного триумфа. Но не долго длилось торжество моей адской родственницы. Обратив взгляд в ее сторону, я увидел, как расшатанные пожаром камни поддались под ее ногами. Она выпустила ружье — долю секунды беспомощно размахивала руками, как будто пытаясь за что-то уцепиться — и сорвалась. С хриплым протестующим криком она полетела вниз, словно огромная чернокрылая нощная птица, и ударилась о землю с ужасным — тошнотворным — стуком.

Слабый стон вырвался из ее уст. Она лежала, поверженная, у подножья разрушенного ею дома. К моему изумлению, она осталась жива после падения с такой высоты, хотя, вероятно, была тяжело, а может быть, и смертельно ранена. Но в ту минуту меня беспокоило исключительно положение моего товарища. Пробежав через главный вход, я устремился к простертой на земле фигуре первопроходца. Мое сердце сжимал невыразимый ужас, но прежде чем я подоспел, Крокетт уже пошевелился, тряхнул головой и, к величайшему моему облегчению, поднялся на ноги.

— Дэви! — вскричал я. — Вы в порядке?!

— И этим обязан вам, старина, — отвечал он, отряхивая приставшую грязь с рукава куртки. — Когда вы так завопили, я дернул головой, и пуля только слегка мне череп оцарапала. Вреда не больше, чем шкуре аллигатора от мелкого камушка.

На его челе я разглядел струйку крови, казавшуюся черной при свете луны, — она сочилась из небольшой царапины у самой линии волос.

— Кто это, гром и молния, стрелял в меня? — спросил Крокетт.

— Пойдемте, — позвал я, — я вам покажу.

Взяв полковника за руку, я подвел его к хрупкому с виду, но яростно неумолимому созданию, которое успело причинить столько горя. Теперь ее израненное тело лежало среди руин разоренной усадьбы. Она распростерлась на спине, глаза были закрыты, дыхание сделалось хриплым и затрудненным. Из приоткрытого рта вытекло довольно много крови, замарав ее подбородок.

Полковник присмотрелся к ее лицу, омытому призрачным лунным светом, и пробормотал:

— Чтоб меня забодали! Это и есть… она?

— Да, — торжественно отвечал я. — Анализ, который я предложил вам нынче вечером перед вашим отбытием, оказался верен во всех деталях. Вы видите перед собой безжалостную и весьма успешную убивицу, которую мы разыскивали.

— И все же, невзирая на многочисленные злодейства, ею учиненные, среди которых значится и только что предпринятое ею покушение на вашу и мою жизнь, я не могу не испытывать скорби о ее неминуемой кончине, ибо это неумолимое, пре ступное существо есть не кто иная, как моя утраченная, неведомая мне сводная сестра — Ленор.

— Чтоб меня пристрелили, да она же вылитая ваша копия! — подивился Крокетт. — Каким образом, черт побери, она здесь оказалась?

Прежде чем я ответил на его практический вопрос, фатально раненная молодая женщина слабо зашевелилась у наших ног — раскрыла глаза — сосредоточила на мне предсмертный взор — попыталась заговорить. Поскольку голос ее был едва слышен, я поспешил опуститься на колени и приблизить ухо к ее губам, и она произнесла фразу, в которой я без труда узнал заключительные слова подчеркнутого абзаца из трактата Джозефа Глэнвилла: