Nevermore

Однако омерзительный вкус варева нисколько не подействовал на аппетит пограничного жителя, который принялся прожорливо очищать свою миску. Что касается меня, я смог проглотить лишь несколько ложек этой пищи, и то лишь запивая каждую из них глотком налитого из графина напитка. Это, к моему удивлению, был вполне сносный, более того — изысканный херес «амонтильядо».

Подкрепившись этим напитком, я, по настоянию Ашера, начал излагать сочиненный нами с полковником по пути предлог для этого визита, а именно: якобы Крокетт, открыв кампанию против политических махинаций президента Джексона, использует поездку в целях рекламы своей книги также и для того, чтобы в каждом городе на своем пути обеспечить себе финансовую поддержку наиболее состоятельных и значительных его обывателей.

— Но ведь вы, полковник Крокетт, если я не заблуждаюсь, и сами являетесь протеже и былым товарищем по оружию нашего славного вождя? — Злобно-иронический тон Ашера безошибочно выдавал его политические симпатии.

— Оно-то верно, — признал полковник, отрывая ломоть меченного грызунами хлеба и подбирая остатки прилипшей ко внутренности миски похлебки, — но мы со Старым Гикори разошлись. Я по-прежнему восхищаюсь им и горжусь, что сражался бок о бок с ним, но теперь от меня требуют принимать всякую его политику, независимо от того, по совести она или нет. С этим я не согласен, и точка. Нет, сэр, — Дэви Крокетт не станет чихать, когда начальник сунет себе в нос понюшку табака!

— Достойная позиция, — кивнул Ашер. — Боюсь, однако, полковник Крокетт, что вы проделали этот долгий путь понапрасну, если рассчитывали получить от меня финансовую поддержку в пользу вашей кампании. — Со стуком уронив ложку в миску, Ашер прикрыл глаза и провел трясущейся рукой по лбу, словно сраженный внезапным приступом мигрени. — Неужели вы думаете, сэр, что я живу в столь тягостных — нечеловеческих — условиях потому, что меня это устраивает? — После краткой паузы он открыл глаза и с непередаваемой горечью уставился на Крокетта. — Хоть имя Ашеров еще звучит на устах людей, богатства, на которых покоилась эта слава, не существуют более!

К тому времени я успел осушить свой кубок и вновь наполнил его содержимым графина. Хотя моя обостренная чувствительность к алкоголю вынуждает меня при обычных обстоятельствах к строжайшему воздержанию, я никак не мог отказать себе в наслаждении великолепным букетом «амонтильядо», чье благодетельное тепло в значительной степени сняло внутреннее напряжение, бывшее итогом долгого, утомительного и полного странных событий дня. После очередного изрядного глотка я почувствовал, как все мое существо преисполняется столь глубоким удовлетворением, что мрачная, запущенная кухня с паутиной на балках и красноглазыми крысами в темных углах начала приобретать более приятный, обжитой и даже уютный вид.

— Смею ли я, — заговорил я наконец, медленно и отчетливо выговаривая каждое слово, — расспросить вас о подробностях постигшего вашу семью несчастья, ибо я неоднократно слышал различные распространяющиеся по этому поводу слухи.

Взмахом руки Ашер отмел мой вопрос:

— Я не желаю это обсуждать. Достаточно будет сказать, что катастрофу навлек своими макьявелльевскими исхищрениями некий злодей по имени Макриди.

— Макриди? — с деланой небрежностью переспросил полковник. — Так звали и злосчастную дамочку, которую только что злодейски прирезали в пансионе на Говард-стрит.

Ашер, едва отхлебнувший глоток из стакана, был настолько потрясен этими словами, что едва не выплюнул вино.

— Зарезали! — воскликнул он. — Когда?

— Два дня тому, — ответил Крокетт. — В среду.

— Какое совпадение, — сказал наш хозяин. — Как раз в среду я проходил неподалеку от Говард-стрит, сопровождал бедняжку Мэрилинн к известному доктору Болдерстону, чтобы проконсультироваться по поводу ее на глазах ухудшающегося состояния.

Услышав это как бы случайное признание, подтверждавшее, что Ашер находился в городе в самый момент убийства, мы с Крокеттом обменялись многозначительными взглядами.

— И кто же виновник сего злодеяния? — полюбопытствовал Ашер.

— Чтоб меня повесили, если я знаю, — ответствовал полковник.

На мгновение Ашер погрузился в раздумье. Наконец глухим голосом, словно рассуждая с самим собой, он сказал:

— Значит, конец пришел этой подлой семейке! Хорошо! Хорошо! Но как странно, что это случилось именно теперь, когда я сам подумываю… — Не закончив свое загадочное высказывание, он резко встряхнул головой и словно очнулся. — Довольно мрачных мыслей! — с насильственной веселостью воскликнул он. Потянувшись к графину, он долил до краев наши стаканы и поднял свой, провозглашая тост: — Ваше здоровье, джентльмены!

Поднеся стакан к губам, он запрокинул голову и одним глотком осушил его.

К тому времени я уже потребил изрядную дозу «амонтильядо» и полностью погрузился в пристальное созерцание серебряного канделябра. Три горевшие в нем свечи поплыли перед моими глазами, словно три прелестные феи с золотыми кудрями в белоснежных нарядах из прозрачного шелка.

Ослепительное видение полностью поглотило меня, и далеко не сразу моего сознания достигли настойчивые вопросы нашего хозяина.

— Прошу прощения? — пробормотал я и сам почувствовал, как нечетко выговариваю слова.

— Я поинтересовался вашей профессией, мистер По.

— Мне до сих пор неизвестно, какую цель преследуете вы в жизни.

— Преследую? — переспросил я, подкрепляясь очередным глотком вина. — Я преследую редчайшую, вечно ускользающую цель: красоту.

— Неужели! — ответил Ашер тоном одержанной, однако достаточно очевидной издевки. — И с каким же оружием вы охотитесь на эту редкостную добычу?

— С одним лишь оружием, — горделиво отвечал я, — с пером в руках.

— Ясно! — воскликнул он. — Значит, вы — писатель.

Легким наклоном головы я признал справедливость его догадки.

— И что именно вы пишете?

— Сказки — стихи…

— И самые заковыристые книжные обзоры по эту сторону ада! — вставил полковник.

— Великолепно! — вскричал Ашер, не обращая внимания на реплику Крокетта. — Наша страна отчаянно нуждается в поэтах.

— Слушайте! Слушайте! — воскликнул я, обеими руками хватаясь за край стола и пытаясь встать. — Выпьем за музу Эрато, богиню лиры!

К несчастью, я недооценил расслабляющее воздействие пьянящего напитка Ашера на свою нервную систему. Когда я попытался встать, намереваясь произнести тост, ноги мои запутались в ножках стула, и я опрокинулся навзничь, причем тяжелые деревянные балки потолка принялись вращаться надо мной с угрожающей скоростью.

Словно издали я услышал восклицание нашего эксцентричного хозяина:

— О боже!

Я напрасно пытался подняться с пола, который как-то странно раскачивался, наподобие застигнутого штормом корабля, но тут увидел, что Крокетт поднялся с места и склонился надо мной, протягивая мне руку.

Хватайтесь за меня, старина! Похоже, вы перебрали чуток.

Я дотянулся до руки нашего славного первопроходца и ухватился за нее, и он одним сильным рывком помог мне подняться. Тревожно вглядываясь в меня, наш хозяин стал расспрашивать, не ушибся ли я.

— Все в порядке, — заверил я его. — Напротив, я полон энергии и готов немедля пуститься в обратный путь.

— И слушать не желаю! — заявил Ашер. — Вы оба останетесь сегодня здесь, у меня в гостях — я настаиваю на этом. Пойдемте. — И он, взяв в руки тройной подсвечник, пригласил нас следовать за ним.

— Пошли, старина, — сказал Крокетт, покрепче ухватив меня под руку, — помогу вам доплыть.

Я вверился пограничному жителю и позволил ему увести меня из кухни, потом через очередной сложный лабиринт коридоров и пещерообразных комнат огромного и мрачного особняка. Хозяин шел чуть впереди, высоко воздев горящий светильник. Мои чувства и способность к восприятию, обычно столь обостренные, находились в состоянии такого алкоголического отупления, что я получал лишь самое общее и расплывчатое впечатление от окружавшей меня обстановки: темная массивная мебель, тяжелые, глухие ткани — призрачные фигуры в доспехах — общая атмосфера глубокого, сурового, неисцелимого уныния, висевшая надо всем и проникавшая во все.