Страница 18 из 110
Жоржи говорит вдохновенно и горячо. Он рассказывает о своих земляках, о друзьях и товарищах. Мы чувствуем, что он гордится своей землей, любит ее и счастлив, что живет и работает именно здесь. Он говорит о жизни людей, преисполненной страдания и горя, ведь подавляющее большинство сынов этой земли — нищие, бедняки, парии. Но при всех неурядицах, лишениях и несчастьях байанам, подобно всем остальным бразильцам и в большей степени, чем остальным бразильцам, присущи оптимизм, жизнелюбие, вера в то, что рано или поздно жизнь изменится к лучшему.
…Жоржи говорил долго, взволнованно, страстно. И мы слушали его с тем же волнением и трепетом, с каким он говорил. И Виталий, слава богу, не раскрывал свою записную книжку и не переспрашивал, как пишется слово «кандомбле» и что означает понятие «террейро». И дона Зелия не предлагала вновь наполнить пустые кофейные чашки. И никто не входил в эту комнату, словно озаренную вдохновением и радостью.
Возвращаясь в гостиницу, мы молчали, потрясенные этой неожиданной вспышкой. А затем в номере, стоя у окна, выходящего на океан, Виталий достал из кармана записную книжку, пролистал ее и сказал:
— Черт знает, отчего это случается: сидишь, задаешь важные и нужные вопросы, слушаешь правильные и обстоятельные ответы, и все вроде бы хорошо, гладко, прямо по учебнику, а потом приходишь домой и видишь, что все не так, все не то. Умно, правильно, но неинтересно. Но кто мне скажет, как заранее узнать, от какого вопроса загорится и разговорится твой собеседник?..
Вскоре я понял, что именно в этом — в умении «разбудить», зажечь своего собеседника — и кроется высшее искусство и, может быть, главная тайна журналистики. С Жоржи Амаду я больше так и не встретился там, в Бразилии. Но продолжал следить за его творчеством, читал все, что выходило из-под его пишущей машинки (я не сказал: «из-под его пера», ибо знаю, что он пишет только на машинке), собирал рецензии и интервью, которые брали у него бразильские и зарубежные журналисты. И, разумеется, размышлял о его книгах, о его героях. Пытался постичь причины его феноменального успеха в своей стране и за рубежом. И спустя уже много лет после той единственной встречи с писателем в Баие, к 70-летию со дня рождения Мастера, появился очерк. Нечто вроде попытки понять, в чем секрет неотразимого профессионального обаяния «сеньора Жоржи» и неугасимого интереса, который вызывают у людей его романы. И все, что он пишет. Я хочу процитировать его в этой книге.
«Несколько лет назад на Цейлоне (это было в те времена, когда государство это еще не называлось Шри Ланкой) Жоржи Амаду и его жена, находившиеся проездом в том далеком уголке света, случайно встретились за утренним кофе с единственным, кроме них, постояльцем маленькой гостиницы. Как всегда бывает в таких ситуациях, за учтивыми поклонами и скупыми замечаниями о погоде последовали взаимные представления. Узнав, что имеет дело с бразильцами, исландец пришел в волнение и спросил, не знакомы ли они случайно с великим писателем из их страны — Жоржи Амаду. Дело в том, что он только что прочитал изданное недавно на исландском языке „Мертвое море“, пришел в восторг и был бы счастлив выразить свою признательность соотечественникам автора этой поистине выдающейся книги…
Итак, бразильский роман на исландском языке на острове Цейлон! Согласитесь, что трудно представить себе иную ситуацию, которая столь наглядно рисовала бы поистине безграничную популярность писателя, произведения которого печатаются почти на четырех десятках языков мира: от английского до вьетнамского, от китайского до арабского. Десять лет назад, когда Жоржи Амаду отмечал свое 60-летие, бразильский журнал „Вежа“ сообщил, что только на родине книги его изданы тиражом два с половиной миллиона экземпляров. И это в стране, где более половины населения неграмотно и где книге крайне трудно оторвать человека от экрана телевизора, транслирующего бесчисленные футбольные матчи!
Видимо, было бы не очень этично безапелляционно присвоить Жоржи Амаду „звание“ лучшего писателя Бразилии: в конце концов на вкус и цвет, как говорится, товарища нет, бразильская литература очень богата талантами и яркими именами, да и вообще литература — это не спорт с его объективными показателями, выраженными в голах, очках и секундах. Давно уже не секрет, что даже астрономические тиражи книг далеко не всегда способны служить пропуском на литературный Олимп и в сердца людей, понимающих толк в хорошей литературе. Вспомним, например, авторов „комиксов“ типа Микки Спиллейна или даже таких, претендующих на звание писателя книгопеков, как Ирвин Уоллес. Обо всем этом можно спорить бесконечно долго, но в любых литературных спорах дискуссия сразу же угасает, когда произносится имя Жоржи Амаду. И когда неожиданно осознаешь, какой глубокий символ несет в себе фамилия писателя: ведь „Амаду“ в переводе на русский означает „любимый“… Да, он действительно любим и почитаем. Безусловный авторитет этого имени у критиков и читателей сомнению не подлежит. И хочется спросить: почему?
В чем же причина этой не знающей границ и языковых барьеров читательской любви? Почему Габриэла, Педро Арканжо, дона Флор или Тереза Батиста с такой легкостью завоевывают сердца и души русских и японцев, французов и австралийцев, мексиканцев и англичан? Пытаясь найти ответы на эти вопросы, можно, вероятно, говорить о величайшем таланте писателя, о его доведенном до филигранной тонкости владении всеми секретами литературного ремесла, о силе его воображения, способного с одинаковой легкостью зажечь и увлечь и книжника-сноба, ищущего утонченных литературных эмоций, и бесхитростного читателя, привыкшего довольствоваться хитроумной интригой или щедрыми сексуальными сценами. Правомерно, видимо, было бы отметить и еще одно обстоятельство: подавляющее большинство героев Жоржи Амаду — простые люди, воплощающие в себе самые типические и характерные черты бразильской нации, ее страстный темперамент, неугасимый оптимизм, умение не сгибаться под тяжестью лишений и всегда сохранять наивную, но чистую веру в обязательное, хотя, может быть, и не очень скорое торжество добра над злом.
Все это будет правильно, и в каждом из этих соображений безусловно содержится что-то немаловажное и существенное для ответа на поставленный вопрос. Но ведь, с другой стороны, мы можем вспомнить немало писателей, отличающихся многими из вышеуказанных достоинств, в совершенстве владеющих литературной техникой, подымающих на страницах своих произведений самые актуальные и важные проблемы современности, но не сопоставимых с Жоржи Амаду ни по своему авторитету, ни по тиражам, ни по бесспорности читательского признания.
Размышляя на эти темы, я подумал, что одно из возможных объяснений кроется в удивительной эмоциональности Жоржи Амаду, которой мы заражаемся, читая его книги. Именно об этой особенности его натуры и его творчества хотелось бы сказать несколько слов.
Свидетельства очевидцев, изыскания биографов, предания и анекдоты, всегда сопутствующие писателям на их творческой стезе, говорят о том, что каждый из них по-своему отмечает завершение работы над книгой. И что в подавляющем большинстве случаев это событие носит торжественный, праздничный характер. Рассказывают, например, что Александр Дюма имел обыкновение, закончив очередной роман, падать на постель, охваченный приступом счастливого смеха. Утверждают, что Габриэль дʼАнунцио отмечал эти мгновения вакхическими празднествами с обязательным участием своих самых красивых и жизнерадостных подруг. Машаду де Ассиз, поставив слово „конец“ на последней странице книги, брал бумагу и начинал писать десятки писем своим друзьям, сообщая о радостном событии. А Хемингуэй, как утверждают некоторые из его биографов, телеграфировал или звонил из любой точки планеты в Мадрид хозяину своего любимого кабачка „Каса де лос торерос“ с просьбой угостить каждого из находившихся в тот момент посетителей двойной дозой коньяка „Фундадор“. Ничего подобного с Жоржи Амаду не происходит. В его доме завершение работы над очередным романом всегда овеяно меланхолией, если не грустью.