Никита Изотов

Когда мы выходили из флигеля, в петлицах наших костюмов были красные гвоздики Николая Островского. Взволнованный и восхищенный Никита Изотов по дороге к своему «газику» обронил незабываемую фразу:

— Какой Островский закаленный человек! У него действительно стальное сердце коммуниста. Он светится революционным оптимизмом. Мы, братцы, с вами видели настоящего Человека, жизнь которого — сплошной подвиг!

Глава одиннадцатая

Стахановская волна

Знакомый поворот, и вот она, Горловка, зеленый город с выпирающими в небо буграми терриконов.

— Ехали-ехали, наконец доехали, — сказал Изотов. — Рада?

Даже не ответила Надежда Николаевна, так соскучилась по дочкам, по своему дому — жили теперь в просторной светлой квартире, с ухоженным двориком, со своим огородом. Да разве сравнить с чем-нибудь? Дома ждали — телеграммой известили из Сочи, что едут. Подошел после приветствий Никита Алексеевич к календарю, висящему в столовой, стал листки обрывать. Оставил «2 сентября 1935 года», упрекнул Марию Павловну, что за временем не следила.

— Уследишь тут. С дочек твоих глаз не спускала. Две егозы…

Пообедали без спешки, и Никита Алексеевич снял с вешалки привычную свою синюю хлопчатобумажную куртку:

— Гляну, как там на шахте…

— Закрыли без тебя, — не удержалась Мария Павловна — мать часто ругала сына, что дольше всех задерживается на работе. Зато Надюша все правильно поняла. Прижалась к нему, шепнула:

— Сходи, а то, вижу, изболелся за друзей-товарищей. Иди, мой хороший.

Ну как не любить ее, такую?

Зашел перво-наперво доложиться завшахтой. В кабинете у того целое заседание, гул голосов.

— Что за шум, а драки нету? — бросил с порога Изотов.

— Во-от он, вернулся, как новенький рубль сияет, — радуясь встрече, говорил Юхман. — Тут, брат, такие дела заворачиваются… Ты Стаханова знал? С «Центральной — Ирмино»? Русый такой, живой, поменьше тебя, но ловок.

Вроде бы и встречался с ним Изотов в Кадиевке на слете ударников. А может, ошибается. В июне будто бы.

— Все правильно, — подхватил Юхман. — Так вот, послушай. — Он взял «Правду», громко прочитал: — «Рекорд забойщика Стаханова», — глянул на Изотова. — Ты внимательно слушай. — «Кадиевский забойщик шахты «Центральная — Ирмино» тов. Стаханов в ознаменование 21-й годовщины Международного юношеского дня поставил новый всесоюзный рекорд производительности труда на отбойном молотке. За шестичасовую смену Стаханов дал 102 тонны угля, что составляет 10 % суточной добычи шахты, и заработал 200 рублей…»

— Многовато что-то, — усомнился Изотов. — Какой у них пласт?

— Не в пласте дело, — торжествующе произнес Юхман. — Они другое удумали, черт им в пятку. Разделение процесса труда — вот как это называется. Стаханов только рубил, а за ним два крепильщика шли, понял? — Оглянулся на горняков, растерянно сказал: — Почему нам такая простая вещь в голову не пришла? Наверху же лежит, изобретать ничего не надо…

Не просто и не случайно установил Стаханов рекорд. Но и подготовки к нему никакой практически не было, особые условия никто ему не создавал.

Биография у Стаханова на редкость схожа с жизнью Изотова. Подпасок с Орловщины сызмальства мечтал подработать и купить коня. Обязательно белого в яблоках. За тем и подался в Донбасс на заработки. Работал тормозным, потом самостоятельно — коногоном. Тут как раз внедряли отбойные молотки, бывалые забойщики сомневались, не хотели расставаться с обушком. Вызвался Алексей, крепкий русоголовый парень, в механизированную лаву. И пошло-поехало. Сравнялся с опытными забойщиками, стал нормы перевыполнять. В ударники вышел как раз летом 1935 года.

Тут к нему и подошел Мирон Дюканов, партгрупорг их участка «Никанор — Восток»:

— Молодец, Алексей. Не поможешь новичкам?

— Конечно, с нашим удовольствием.

И все же шахта «Центральная — Ирмино» с долгом шла. Позвонили парторгу ЦК ВКП(б) Петрову из редакции городской газеты «Кадиевский пролетарий», попросили с каким-либо почином выступить. Одним словом, плеснули в костер керосинчика. «Раззадорили», — говорил Петров.

Ударники давали на молоток тонн пятнадцать — вдвое больше нормы. Еще 29 августа не был решен вопрос о том, идти ли на рекорд. Сомневался завшахтой, колебался начальник участка. А выбор на Стаханова пал потому, что в соревновании на звание лучшего забойщика он показал хороший результат. Пришли к нему домой парторг Петров и начальник участка Машуров, предложили:

— Такое вот дело, Алексей. Из газеты попросили нас с инициативой выступить. Что, по-твоему, надо, чтобы хороший забойщик блеснуть мог?

Развел руки Стаханов, засмеялся:

— Да что вы, Константин Григорьевич. Инженер я, что ли? И так две нормы даю…

— А три кто мешает дать? — Парторг моложе Стаханова, но смотрит сурово, словно предчувствуя всю значимость этой встречи.

— Да не кто, а что… Три часа рубаю уголь, остальное время креплю или лес жду. Откатка еще задерживает…

Вмешался в разговор начальник участка Машуров:

— Подожди, Алексей. А если все в порядке будет? Сколько возьмешь?

— Уступы короткие, — сказал Стаханов, показывая жене Дусе, чтобы шла домой и не вмешивалась в мужской разговор. Но Дуся с крыльца не уходила, ворчливо приглашала:

— В хату тогда идите, чего вы тут перепалку устроили.

— Да не перепалку, — успокаивал ее Петров. — Хотим мужа в лучшие ударники вывести.

— Он и так ударник, — отрезала Дуся. — Погодите, погодите… Вы что ж, в выходной его запрячь хотите? Дайте человеку дома побыть…

— Вот и первый противник технического прогресса, — пошутил парторг.

— Нет, ты скажи, — допытывался Машуров. — Сколько возьмешь угля, если все в ажуре будет?

— Ты, Николай Игнатьевич, не наседай… Я б сам лаву за смену прорубил, если б не крепить…

Эта фраза и заронила мысль разделить процесс отбойки угля. Остальное известно. Впрочем, о мировом рекорде Стаханова 2 сентября напечатала информацию лишь «Правда», да и то на последней полосе. Зато позвонил в Главуголь, в Кадиевку Серго Орджоникидзе, лечившийся в Кисловодске, дал сразу точную оценку: «Великое дело родилось в Донбассе».

В то время сменная производительность на отбойный молоток равнялась в среднем семи тоннам. Забойщики Свиридов (шахта № 10 «Артем»), Мурашко (шахта «Красный Профинтерн»), Гришин (шахта № 4/2 «Ирмино») в отдельные дни давали до 40–50 тонн угля, и это считалось рекордом. А тут 102 тонны! Весь Донбасс заговорил о достижении молодого забойщика, интересовались подробностями.

30 августа в десять вечера группа горняков спустилась в шахту на горизонт 450 метров. Стаханов рубил, Петров освещал ему «надзоркой» уступ, начальник участка Машуров на штреке организовывал бесперебойную откатку угля, Щиголев и Борисенко крепили лаву. За 5 часов 45 минут Алексей Григорьевич нагрузил 102 тонны, выполнив 14 норм.

В шесть утра, как только выехали наверх, Петров собрал членов шахтпарткома. Обсудили один вопрос: «О производительности труда у забойщика Стаханова А.Г.». А через час, перед первой сменой, Петров уже выступал на собрании горняков, зачитывал решение: до 2 сентября на всех участках проработать опыт тов. Стаханова; созвать совещание забойщиков и заслушать доклад тов. Стаханова; развернуть соревнование на лучшего забойщика. Тут же, не сходя с трибуны, Петров записал сорок забойщиков, вызвавшихся помериться силами со Стахановым. Кадиевские журналисты первыми обыграли «надзорку» в руках парторга. «Он от лица парторганизации шахты освещал ударнику Стаханову путь к рекорду», — писали они в городской газете. И никто пока не предполагал, что родилось новое могучее движение в стране — стахановское.

Поскольку в то утро, 31 августа, в нарядной собралось много народа со всех участков, то обсуждение вопроса о рекорде Стаханова официально объявили пленумом. В последнем пункте решения прямо указывалось:

«Пленум шахтпарткома считает необходимым заранее указать и предупредить всех тех, кто пытается клеветать на тов. Стаханова и его рекорд как на случайный, выдуманный и т. д., что партийным комитетом они будут расценены как самые злейшие враги, выступающие против самых лучших людей шахты, нашей страны, отдающих все для выполнения указаний нашей партии о лучшем использовании техники.