Зоя Космодемьянская

В разведывательный отдел Егор Егорович Епанчин угодил случайно. Всю службу провел в кавалерии, душой привязан был к своему романтичному и лихому роду войск. А жена, окончив институт, преподавала немецкий. Когда вышел приказ о том, что командному составу, сдавшему экзамены на звание военного переводчика, прибавляется определенная сумма к денежному содержанию, на семейном совете решили: Епанчиным то и карты в руки. Даже на курсы Егору не надо ходить, дома осилить можно. Они установили три дня в неделю, когда разговаривали между собой только по-немецки. За полтора года Епанчин в языке сравнялся со своей благоверной и успешно сдал соответствующий экзамен. Его хвалили за чистое берлинское произношение. И справку дали, и в личное дело занесли, и оклад увеличили. Радовался Епанчин вместе с женой.

Едва началась война, припомнил кто-то его отличное произношение. Дивизия кавалерийская ушла на фронт, а капитана откомандировали на краткосрочные курсы. С курсов — в армейский штаб. И не было у него ни опыта в новой работе, ни интереса к ней…

За ночь в шинели и хромовых сапогах Егор Егорович промерз, как говорится, до самых костей. Даже, казалось, мускулы и хрящи в нем заледенели и похрустывали, когда шевелился.

Среди дня связной от разведчиков явиться не мог. Поэтому капитан оставил саперов, имевших полушубки и валенки, в условленном месте возле болота, а сам со спокойной совестью отправился в штаб ближайшего полка, чтобы подкрепиться там, согреться доброй стопкой и раздобыть на время теплую амуницию. Саперам же сказал, что вернется в семнадцать ноль-ноль.

Однако саперы сами разыскали его еще до наступления темноты. Привели паренька с расцарапанной щекой и заплывшим глазом. Связной где-то грохнулся на бегу, зацепившись за корни. Егор Егорович прочитал донесение, присланное Крайновым, полистал немецкие документы и, пожалуй, впервые понял важность той работы, которой теперь занимался.

Пошел к начальнику штаба полка:

— Связь с дивизией есть?

— Тебе кого?

— Самого Полосухина.

— Сейчас соединят.

— И еще, будь другом, скажи, чтобы коня мне приготовили. И сопровождающих.

— Дорогу не найдешь, что ли?

— Тут такие сведения, что хоть эскадрон с собой в охрану бери!

Выводы напрашивались сами собой. Если враг подтянул непосредственно к линии фронта ударные танковые части (а он подтянул именно их), значит, наступление начнется в самое ближайшее время. И второе.

Противник сосредоточил танки на участке дивизии Полосухина, на стыке двух обороняющихся советских армий: 5-й и 33-й. Замысел фашистов ясен: надеются пробить брешь — ведь стыки по праву считаются наиболее уязвимым местом.

Что же, решительного наступления гитлеровцев Виктор Иванович и без того ожидал с часа на час. Предполагал: неприятель особенно сильно будет давить на левый фланг дивизии, на стык с соседями. Сведения, полученные от Крайнова, лишь уточняли и конкретизировали то, о чем думал полковник Полосухин, о чем размышлял командарм-генерал Говоров, о чем совещались, наверно, неподалеку отсюда, в Перхушкове, в штабе Западного фронта. Во всяком случае, обстановка теперь прояснилась, и надо еще раз взвесить, какие принять меры, чтобы отразить готовящийся удар.

Виктор Иванович Полосухин не мог сказать, что он чувствует себя спокойно в преддверии вражеского наступления. Нет, у фашистов больше сил. Им помогает уверенность в успехе и опыт, накопленный за несколько лет войны. А для полковника Полосухина, для его поредевшего соединения предстоящая битва будет лишь вторым крупным сражением с немцами, вторым испытанием — после битвы на Бородинском поле.

Он еще раз прочитал донесение, полученное от Крайнова. Что можно сделать для укрепления стыка с соседней армией? Направить туда саперов, пусть возводят инженерные заграждения. Противотанковый узел в деревне Акулово усилить ротой фугасных огнеметов. Хорошо бы поставить артиллерийскую батарею на высоте 201,9, которая как раз на стыке с соседями. Но батареи нет. Пусть начальник артиллерии выделит туда хотя бы два орудия. Снимет с другого участка. И еще — противотанковые ружья. Не ружья, а ружье. Один расчет есть в резерве.

Виктор Иванович вздохнул: вот чем приходится заниматься командиру дивизии. Самому поштучно распределять стволы.

Повернулся к адъютанту:

— Где паренек, который пришел от разведчиков?

— Обедает, проголодался. Говорит, должен возвратиться в свою часть.

— Отправьте на машине. И передайте майору Спрогису и его подчиненным большое спасибо.

ПОЧЕМУ МОЛЧАЛИ МИНОМЕТЫ…

Зоя проснулась от холода. Замерзли ноги. До боли, до ломоты в суставах. Пальцы будто распухли, такое впечатление, что кровь в них застыла, превратилась в острые льдинки-кристаллики, и они покалывают изнутри.

Сзади ровно дышала Вера Волошина, согревавшая своим телом Зоину спину. У Клавы даже дыхания не слышно. Все трое лежали на правом боку, притиснувшись друг к другу. Да и остальные тоже. Каждую капельку тепла сберегали. Вот уже двое суток не разводили костер, не ели горячего. Дым костра увидит или учует враг.

Неподалеку, на востоке, круглые сутки грохотали разрывы, сотрясая подмерзшую землю. Фашисты начали наступление. В прифронтовой полосе немцы заполнили все деревни, занимали все строения, отдельно стоящие дома, бараки, сараи, риги. Даже в лесу можно было наткнуться на них.

Гитлеровцы охраняли перекрестки дорог и мосты, патрулировали шоссе. Никуда не сунешься. И это как раз в такое напряженное время, когда фронт гнется под нажимом фашистов, когда нашим особенно нужна помощь.

Можно было уйти дальше от передовой, в большие можайские леса, разбить лагерь, обогреться. И оттуда делать вылазки, пытаться уколоть немцев в одном или другом месте. Но Борис Крайнов не делал этого. Отряд переходил с места на место, таясь от гитлеровцев, ничем не выдавая себя, но и не принося почти никакой пользы. Все устали, намерзлись, лица почернели от холода и бессонницы. Наконец Крайнов привел разведчиков среди ночи на песчаный взгорок и разрешил отдыхать.

Ребята разыскали старую поленницу — метровые плахи, пролежавшие лето и успевшие подсохнуть. Из плах сделали настил, густо набросали елового лапника и улеглись плотно, будто спрессованные. Зоя на правом боку заснула, на правом же и проснулась.

Осторожно, не разбудив соседок, соскользнула она с жесткого ложа, встала на непослушные негнущиеся ноги. Хмуро и неуютно было в лесу. Утро ли, день ли в разгаре — не разберешь. На зеленых космах молодых елок тускло поблескивали замерзшие капли. Оледеневшая трава позванивала, как тонкий фарфор, ломаясь под сапогами.

Крайнов, говоривший о чем-то с постовым, обернулся на звук шагов.

— Космодемьянская? Выспалась?

— Ноги закоченели.

— Не мала обувь-то?

— На номер больше брала. Да это у меня всю жизнь так: ноги и руки стынут. С кончиков пальцев.

— Крови маловато. Или насос слабо качает, — знающе пояснил постовой.

— Шагай, шагай, знаток анатомии, — шутливо подтолкнул его Крайнов. — За просекой приглядывай.

И к Зое:

— Очень замерзла?

— Как ледышка.

— Садись на пень, разувайся.

Она послушно выполнила его совет. Левый сапог снялся с трудом, а правый еще хуже: портянка сбилась комом на щиколотке.

— Тебя же один носок греет… Ну кто тебя учил так портянки наматывать?

— Никто не учил.

— Я думал: одна из всех сапоги выбрала, значит, привычная.

— Это мне Гайдар посоветовал.

— Кто? — удивился Борис. — Гайдар? Писатель?

— Аркадий Петрович, — с улыбкой подтвердила Зоя. Ей легко и приятно было говорить с Крайновым, особенно если они оставались вдвоем. С другими парнями совсем неинтересно, а с Борисом — очень.

— Ты знакома с ним?

— Случайно. В санатории. Он в сапогах по снегу ходил, я и сказала: холодно, мол. А он объяснил, что сапоги — самая незаменимая обувь, особенно на войне. Валенки могут промокнуть. Оттаят с мороза — и сырые. А уж оттепель и подавно не для них. Зато в сапогах, если на шерстяной носок и на теплую портянку, ни холод не страшен, ни сырость.