Страница 19 из 179
Эдуард отправил Мортимера в Ирландию осенью 1308 года. Тем самым он сам лишил себя ценного союзника, так как частые отлучки в течение многих лет не позволяли Роджеру поддержать Эдуарда в борьбе с баронами.
Когда 28 апреля в Вестминстере открылась сессия Парламента, вельможи явились туда вооруженными «ради самозащиты», опасаясь предательства{180}, и потребовали изгнания Гавестона на том основании, что он захватил средства, принадлежащие казне, для удовлетворения своих прихотей и отвратил короля от преданных советников, то есть от них самих. Эдуард увиливал, отчаянно пытаясь выиграть время, но хотя он все еще пользовался поддержкой Ланкастера и Хьюго Деспенсера, сын Деспенсера, Хьюго-младший, стоял на стороне баронов, и именно он вместе с Линкольном составил документ, в котором лорды в хитроумных и дерзких выражениях заявили, что «более высок наш долг перед Короной, чем перед особой короля. Изначальным долгом знатных лиц является поддержание достоинства Короны, даже если это потребует неповиновения королю».{181} Парламент также поднял вопрос о сумме содержания королевы, вернее, об отсутствии его, и 3 мая Большой совет баронов попытался заставить Эдуарда заранее согласиться на любые меры, какие он предложит.
К апрелю Филипп IV начал испытывать все большую озабоченность событиями в Англии: они могли плохо повлиять на судьбу его дочери и политического союза. После коронации, очевидно, возмущенный рассказами Эвре и Валуа, он послал клирика Ральфа Росселети (будущего епископа Сен-Мало) доставить Изабелле личную печать и впредь следить за ее входящей и исходящей корреспонденцией.{182} Возможно, Филипп опасался, что Гавестон может вмешаться в дела, которые по закону касались только ее; более вероятно, что он просто хотел установить канал связи с дочерью. Но вне зависимости от его мотивов не может быть сомнений в том, что Росселети действовал как шпион, и Филипп получал намного больше сведений о положении своей дочери, чем известно нам сейчас.
По-видимому, жалобы Изабеллы на Гавестона возымели действие, поскольку 12 мая некий аноним сообщил об отправке в Англию послов Филиппа, а двумя днями позже в другом письме утверждал, что этим послам поручено «довести до всеобщего сведения: буде Пирс Гавестон не покинет королевство, их повелитель станет преследовать как своих смертельных врагов всех, кто поддерживает указанного Пирса».{183}
Есть также сведения, что по наущению отца и братьев Изабелла тайно предложила поддержку врагам Гавестона. Утверждалось{184}, будто королева была в то время одним из руководителей дворянской оппозиции, но с учетом ее весьма нежного возраста это представляется маловероятным. Более правдоподобно, что бароны с великой радостью использовали ее горести ради достижения собственных целей.{185} Весьма возможно также, что Росселети служил связным между Филиппом и Изабеллой в этих секретных переговорах, и Изабелла сыграла в борьбе против Гавестона более активную роль, чем нам когда-нибудь удастся выяснить.
Уже весной 1308 года всем было хорошо известно о противостоянии королевы и Гавестона, а также о ее союзе с его врагами. Монах по имени Роджер Олденхем, столкнувшись с избранием на пост аббата в Вестминстере кандидата, выдвинутого Гавестоном, призвал своих братьев воззвать к королеве Изабелле, признавая, что она из ненависти к Гавестону сделает абсолютно все, чтобы отменить это избрание, прибегнув к поддержке короля Франции и папы римского; «ибо во всем, что касаемо Гавестона, королева, графы, папа и король Франции желали бы препятствовать».{186}
Филипп был сердит на зятя не только из-за Гавестона, но и из-за плачевного финансового положения Изабеллы. Помимо возмутительного нежелания Эдуарда обеспечить ее постоянным содержанием, она не получала даже небольших сумм на ежедневные расходы из казны или королевского Гардероба. Не имея отдельного хозяйства, она оказалась в полной зависимости от короля. К обиде практической добавилось еще и оскорбление, поскольку за все время супружества муж не преподнес ей ни одного подарка и не выказывал никаких знаков внимания, если не считать трех случаев, когда ради нее он помиловал осужденных преступников.{187}
Со своей стороны Филиппу пришлось собрать, повысив налоги, сумму в 200 000 фунтов, обещанную в приданое Изабелле. Эта мера вызвала много жалоб в стране, многие подданные отказывались платить.{188} Но от мужа королева явно не получила ни гроша, хотя он не прекращал осыпать Гавестона землями, дарами и денежными пожалованиями. Не удивительно, что Филипп негодовал и был готов способствовать объединению противников Гавестона в мощную партию.{189}
Как ни оттягивал решение Эдуард II, но у него и без того было достаточно проблем, и приобрести нового врага в лице тестя ему не улыбалось. Потому 14 мая он назначил графства Понтье и Монтрейль в качестве источника доходов для Изабеллы с тем, чтобы «дражайшая супруга Изабелла, королева Англии, была обеспечена, как того требуют честь и приличия, всем необходимым для жизни, равно как и средствами для приобретения драгоценностей, даров и всего, что может потребоваться». Кроме того, он направил Ричарда Роксли «сенешалем в эту провинцию, дабы доверенные лица королевы могли мирно вступить во владение поместьями».{190}
Сделано это было весьма своевременно, поскольку в тот же день анонимный автор письма доложил, что король Филипп и его сестра, королева Маргарита, отправили Линкольну и Пемброку 40 тысяч фунтов на финансирование кампании по изгнанию Гавестона.{191} Маргарита и сама пострадала от алчности фаворита; живя в Уилтшире, вдовствующая королева, по-видимому, следила за событиями при дворе, и то, что ей довелось услышать, несомненно, побудило ее лично написать Филиппу, высказывая озабоченность ростом влияния фаворита и отрицательным воздействием этого на положение племянницы. Однако, как и рассчитывал Эдуард, Филипп несколько смягчился, узнав, что дочь теперь хорошо обеспечена.
Вмешательство французского короля сказалось и с другой стороны: 18 мая Эдуард, осознав, что оппозиция теперь стала слишком могущественна, чтобы ее игнорировать, уступил требованиям Парламента, согласившись лишить Гавестона титулов и изгнать его из королевства в день середины лета, 24 июня.{192} Для того, чтобы не дать Эдуарду увильнуть от исполнения слова, архиепископ Уинчелси предупредил, что если Гавестон останется в Англии хотя бы на час дольше, то будет отлучен от церкви.{193}
4 июня Эдуард, Изабелла и Гавестон вместе уехали в Лэнгли — но Изабелла, похоже, пребывала там в одиночестве, поскольку в оставшиеся до срока дни ее муж проводил с Пирсом почти все время.
Лэнгли, поместье, прежде принадлежавшее Элеоноре Кастильской, было любимой резиденцией короля; приятный загородный дом располагался на невысоком холме над берегом реки Гэйд, в 6 милях от Сент-Олбенса, окруженный парком площадью 8 акров и 120 акрами сельскохозяйственных угодий. В 1308 году Эдуард основал в парке приорат доминиканцев. В садах произрастали плодовые деревья и лозы, а дом, возведенный посреди трех дворов, был устроен со всеми новейшими ухищрениями: личные покои состояли из многих комнат, в королевских спальнях имелись камины. Парадный зал украшали пятьдесят четыре раскрашенных щита, на стенах красовались сверкающие золотом и киноварью росписи, изображающие рыцарей на турнире. Там был даже встроенный орган. Комнаты Изабеллы, вероятно, те самые, где жила когда-то королева Элеонора, выходили окнами на Главный двор — большая комната-спальня, средняя комната и крытая аркада, все выложенные плиткой. Гардеробная примыкала к спальне, этажом ниже располагалась кладовая, была даже ванная комната, устроенная еще в 1279 году для королевы Элеоноры.{194}