Страница 126 из 179
Вскоре после 14 июня Эдуард III оставил двор в Кентербери и поспешил в Виндзор, к своей возлюбленной Филиппе, которая тремя месяцами ранее родила своего первого ребенка — девочку.
Мортимер выехал в Виндзор 18 июня{1681}, но Изабелла оставалась в Кентербери до 20-го, а потом также выехала в Виндзор. Там 20 июля состоялась пышная церемония, во время которой король — без сомнения, по настоянию Изабеллы — одарил Мортимера драгоценностями.
Через восемь дней двор отправился на запад, чтобы присутствовать на свадьбе двух других дочерей Мортимера, Беатрис и Агнес. Их мужьями стали наследники Норфолка и Пемброка. После того, как Ланкастер впал в немилость, Норфолк примирился с Изабеллой и Мортимером — очевидно, боясь потерять доставшиеся ему от них конфискованные имения Деспенсера. Брак его десятилетнего наследника Эдуарда с Беатрис Мортимер, как и его присутствие на свадьбе, вероятно, не объяснялись искренним желанием поддержать режим, а скорее служили демонстрацией его желания втереться в доверие к Изабелле и Мортимеру.{1682} Для Мортимера этот брак стал вершиной успеха, поскольку связал его с королевским домом и навсегда обеспечил ему и его семье высокий статус.
2 сентября Изабелла совершила необычный поступок: она назначила Мортимера наследником нескольких своих владений и поручила своим душеприказчикам контролировать доходы от Понтье на протяжении трех лет после ее смерти.{1683} Аналогичные распоряжения она делала в прошлом лишь один раз, перед первыми родами, а потому, поскольку нет сведений о том, что она в то время болела, можно предположить, что она была теперь беременна от Мортимера и заботилась о будущем ребенка на случай, если не переживет родов. Стоит удивиться тому, что она не понесла намного раньше, если учесть, что она родила Эдуарду четверых здоровых детей, а жена Мортимера имела их целую дюжину.
Поскольку рождение внебрачного ребенка у королевы вызвало бы грандиозный скандал во всем христианском мире, следовало соблюдать сугубую секретность: Изабелла и Мортимер не были настолько популярны, чтобы их противники воздержались и не извлекли политической выгоды из подобного события. Кроме того, следовало беречь репутацию Короны и чувства молодого короля.
К 3 сентября двор добрался до Леминстера. На следующий день король и королева-мать со своими свитами отправились в замок Уигмор{1684}, где Мортимер в течение трех дней развлекал всех игрой в Круглый стол и турниром в преддверии свадьбы его дочерей, причем сам он взял на себя роль короля Артура.
Выбор темы для игры был весьма знаменателен, поскольку Мортимер подчеркивал свое происхождение от мифического героя, троянца Брута, чье имя, согласно летописям XII века, стало именем земли Британии: он якобы основал Лондон в качестве второй Трои и стал первым королем в артуровской традиции, устроившим Круглый стол. Мортимер также следовал семейной традиции — в 1279 году его дед устраивал Круглый стол в Кенилворте, в присутствии Эдуарда I и Элеоноры Кастильской. Изабеллу эта затея должна была безгранично порадовать, так как она всегда питала особую любовь к легендам о короле Артуре; известно, что она руководила празднеством вместе с Мортимером, а потому возможно, что она исполняла роль королевы Гвиневеры.[139]
Но не крылся ли за этим некий подтекст? Не хотел ли Мортимер хитроумно подчеркнуть свое королевское происхождение и право на власть? Во всяком случае, с этого момента он не упускал ни одной возможности утвердить свое превосходство в государстве.
6 сентября или чуть позже двор покинул Уигмор и к 9 сентября перебрался в Херефорд, где должны были состояться свадьбы дочерей Мортимера.{1685}
Король выдал Мортимеру 1000 фунтов на расходы по поводу свадебных торжеств его кузена Норфолка{1686}, но сам вряд ли особо насладился праздниками. К этому времени, и не без причин, Эдуарда III сильно беспокоило откровенное самовозвеличивание Мортимера, а также то, что решения, принимаемые от его имени матерью и ее любовником, далеко не всегда отражают его собственные взгляды — а иногда и прямо противоположны им.
Будучи все еще несовершеннолетним, Эдуард почти ничего не мог поделать с этим, но твердо решил обойти власть Мортимера. Для этого он обратился за помощью к папе. 12 сентября он отправил Уильяма де Монтегю в Авиньон, чтобы побеседовать с Иоанном XXII о его проблемах. Вместе с ним отправился брат епископа Бергерша Бартоломью — а значит, у Мортимера были свои подозрения насчет этой миссии.
Однако Монтегю удалось получить приватную аудиенцию у папы, и они договорились об условном знаке, по которому понтифик мог распознать подлинные послания от короля: Эдуард должен был собственноручно приписать слова «Peter Sancte» в конце своих писем. Все остальные письма следовало считать инспирированными Изабеллой или Мортимером и поступать с ними соответственно.[140]
Осенью 1329 года граф Кентский также явился в Авиньон, якобы «по поручению короля»{1687}, и поделился с изумленным папой своим убеждением, что Эдуард II все еще жив, и он намерен освободить его{1688}.[141] Согласно более позднему заявлению Кента, он поведал понтифику, что к нему в Кеннингтонский дворец явился монах-доминиканец из Лондона и сообщил, что «произвел заклинаниями вызов некоего духа» (Мьюримут называет его попросту дьяволом), и тот открыл ему тайну, что бывший король не умер. Лэйнеркост считает, что этот монах был не кем иным, как Стивеном Данхевидом, доминиканцем, который дважды пытался освободить Эдуарда в 1327 году. Возможно, Кент входил в число тех знатных особ, которые тогда помогли Данхевиду скрыться, — в таком случае Данхевид вполне естественно мог снова обратиться к Кенту.
У Данхевида были наибольшие возможности узнать о спасении Эдуарда II. Тот охранник, который, согласно Фиески, помог Эдуарду бежать, мог быть членом группы Данхевида или сочувствующим; именно он мог обеспечить им проникновение в замок Беркли в тот день, когда они разорили его и увели с собой короля. После его водворения обратно Данхевид залег на дно — но имеется вероятность, что он сам или его уцелевшие товарищи по заговору помогли Эдуарду после бегства или по крайней мере слышали о нем.
Но кто бы ни был тот монах, Кент вскоре убедился, что его рассказ правдив. Он придавал достоверность слухам, которые к этому времени уже разошлись по всей стране — что Эдуард II жив; этим слухам Кент, очевидно, верил.{1689} Совесть никогда не переставала мучить его из-за того, что он предал Эдуарда, и легко можно согласиться, что он с готовностью должен был поверить такому известию: если его брат жив, то у него появлялся шанс искупить тот вред, который он причинил. Папа, по его позднейшему утверждению, благословил его замысел, «обязал его приложить все силы и старания для спасения Эдуарда» и пообещал свою моральную и финансовую поддержку; однако Иоанн XXII впоследствии отрицал это.{1690}
Заехав на обратном пути в Париж, Кент встретился с Генри де Бомонтом и Томасом Росселином, еще одним ланкастерцем в изгнании, и обсудил с ними вопрос о восстановлении на престоле Эдуарда II. Эмигранты пообещали ему связаться с графом Дональдом Маром, также бывшим участником заговора 1327 года, и уговорить его вторгнуться в Англию с северо-восточного побережья.{1691} Затем Кент вернулся в Англию, чтобы заручиться поддержкой своего плана.
139
«Брут»; Мортимер; E. 101; Роберт из Эйвсбери; Мьюримут; Бейкер; Найтон; Гриффин [Griffin] (оба). Иногда ошибочно утверждается, что этот турнир проходил летом 1328 года в Бедфорде — но двор в это время не посещал Бедфорд. Некоторые хронисты явно запутались из-за двух двойных свадеб в семействе Мортимера.
140
Крамп [Crump]. Одно письмо, помеченное этим условным знаком и подписью Эдуарда, находится в паше время в архивах Ватикана.
141
У Мьюримута говорится о признании Кента. Бейкер, очевидно, расцветил факты некоторыми подробностями, незафиксированными ни в одном из современных источников.