Сабелла

— Наверное… должна была слышать… — вообще-то я никогда не смотрела марсианские новости с тех пор, как умерла мать — если не считать нескольких дней после огненного погребения Сэнда Винсента.

— Это оказалась могила. Захоронения находили и раньше, но это были урны с прахом. А здесь — здесь оказался саркофаг. Как у земных египтян или плутонидов… вы понимаете, о чем я, мисс Холланд?

— Да.

— Черт побери! — воскликнул человек с собачьими ушами, потом взглянул на алтарь и поспешно извинился: — Прости меня, Господи. Мисс Холланд, сегодня музей уже закрыт, но я виноват перед вами — ведь я напугал вас до полусмерти. Так что если вы хотите посмотреть…

Я хотела отказаться.

— Да, — сказала я. — Мне действительно хотелось бы взглянуть.

— Тогда лучше будет, если вы снимете ваши очки, — просиял он. — Освещение внизу обеспечивает генератор, а он сейчас работает на половинной мощности.

Я сняла очки, и вечернее солнце обрушилось на меня сквозь витражи церкви.

— Как странно, — сказал органист, пока я шла за ним мимо ангелов в комнату за алтарем. — Последний человек, который интересовался экспозицией до вас… у вас случайно нет брата, мисс Холланд?

— Нет.

— Странно, — повторил он. Мы прошли рядом с ангелом, и я увидела тонкие стержни, вделанные в его челюсть. — Это был высокий мужчина, и, я бы сказал, было в нем нечто пиратское. Конечно, он значительно более массивного сложения, чем вы, и брюнет, но, знаете, такое удивительное сходство…

Он говорит о Джейсе? Неужели мы с Джейсом похожи? Нет, не хочу думать о нем, только не сейчас — ни о нем, ни о Касси, ни о чем. Они ровняли площадку, когда начинали строительство этих непонятных куполов, обнаружили лаз, в который я когда-то забралась, и выпотрошили его. Но что бы они ни отыскали там, одну вещь они точно не нашли — ту, что бьется сейчас у меня на груди, как второе багряное сердце.

Мы пришли в каморку органиста. Отсюда вела дверь в ризницу, а вниз, под пол, уходил эскалатор, который сейчас был отключен. Табличка на стене утверждала: «Копии останков».

— Не слишком ли гнусное издевательство над словами? — сказал мой провожатый, кивнув на табличку. Он жестом пригласил меня встать на эскалатор и включил его на спуск, не переставая рассказывать: — Раньше там была ризница. Когда откопали саркофаг, было решено, что это самое надежное место для его хранения во всем Восточном. Или, скорее, самое надежное место из тех, чьи хозяева согласились взять на себя ответственность. Потом, когда подлинники улетели на Землю, в хранилища Федерации, сюда прислали копии. Здесь они и остались. Разумеется, на них претендовал Арес, но мы отстояли свои права. Знаете, я думаю — хорошо, что мы продержались все это время. Мы были хранителями подлинных находок и заставили Федерацию изготовить эти несчастные копии…

Должно быть, Касси побывала здесь, но это было год назад. Что она видела — оригиналы или копии? Копии могут быть столь совершенны, что совсем не отличаются от подлинника. И все же, если бы кулон, что сейчас висит у меня на шее, лежал в хранилище на Земле, а у меня на груди пульсировала бы копия — что бы это изменило?

Как и предупреждал меня смотритель, в бывшей ризнице, ныне музее, царил полумрак. После солнечного ливня из церковных витражей мне было приятно очутиться в скудно освещенном подвале. Вдоль стен стояли экспозиционные модули из тех, что используются во всех музеях — они позволяют хранить экспонаты в неприкосновенности и в то же время дают возможность осмотреть их со всех сторон.

— Тут очень темно, — сказал провожатый. — Но модули, конечно, подсвечиваются. Вот, смотрите, — мы подошли к первому из них, и он тут же засиял — неярко, словно заря.

Плита, которая когда-то преградила мне путь. Гладкая, как шелк, и почти лишенная примет, за исключением того, что там, Сабелла, была трещина, которую ты никогда прежде не видела своими глазами, ты нашла ее ощупью. Трещина, в которой, словно горный хрусталь, лежала твоя судьба.

— Видите крошечную ложбинку вон там? — услужливо пояснял смотритель. — Никто так и не догадался, для чего она могла предназначаться. Чтобы разрезать такую плиту, требуется мощный лазер, не меньше. Взгляните, далее объект представлен в разрезе.

Осветился следующий модуль. Саркофаг, расколотый, будто грецкий орех.

Сердце бешено заколотилось. Просто невозможно остаться в живых, если сердце бьется так часто.

— А вот здесь мы будто попадаем внутрь…

Включилась подсветка третьего модуля. Да, вот оно. Чем бы оно ни было. Это было похоже на пучки желтых струн и серой проволоки. А потом я поняла, что передо мной череп — совсем как человеческий, совершенно обычный и вполне мертвый.

— Здесь перед нами марсианин, — провозгласил смотритель. — Точнее, новомарсианин. Не прах, но кости. Теперь взгляните на одеяния, в которые было задрапировано тело покойного, — он устремился к следующему модулю.

Кости истлели, но саван — нет. Это был кусок ткани, больше всего похожей на очень хороший искусственный шелк и лишь самую малость потускневшей от времени. Рисунок или, возможно, вышивка на ней была четкой, как фотография: мужчина склонился, чтобы испить из чаши, которую подавала ему женщина. Оба были обнаженные, безволосые, но очень красивые. Рядом с первой была изображена еще одна пара — или, скорее, те же самые мужчина и женщина, как рисуют в комиксах, развивая сюжет. Женщина целовала мужчину в шею. Оба рисунка выглядели очень мирно и невинно, если не считать капли кулона на шее у женщины. На первом рисунке капля была бесцветной, как белый бриллиант, на втором — красной.

— Боюсь, теория здесь несколько хромает, — произнес смотритель. — Вам интересно? Одно время шли жаркие споры, стоит ли хранить подобные экспонаты в подвале церкви, если теория верна. Однако, бесспорно, лучшее место для зла — прямо под оком у Господа. Если, конечно, это и вправду зло.

— Было бы интересно послушать.

— Ну, прежде всего, сюжет этих изображений не содержит ничего особенного — исполнение супружеского долга, семейный быт. Потом за дело взялись специалисты по визуальной семантике. Идея состояла в том, что поскольку нам показаны два достаточно специфических действия, между ними должна быть определенная взаимосвязь. На первом рисунке женщина подносит мужчине чашу, и он пьет. На втором он дает напиться женщине, — смотритель умолк и с опаской покосился на меня. После того, как я сорвалась, услышав ангела, он боялся моей излишне нервной реакции на его слова. — Я имею в виду, что она пьет кровь из его сонной артерии. Следовательно, если теоретики не ошибаются, мы имеем дело с вампиризмом. Скорее всего, в этом нет ничего сверхъестественного, возможно, это просто ритуал. Мы так мало знаем о новомарсианах… — и он ударился в рассуждения, как еще можно трактовать изображение на саване.

Я стояла и вызывала в памяти тот приезд Касси в гости к матери. Тетушка вообще не обращала на меня никакого внимания — пока не перечитала материнские письма с недоговорками и намеками. Мама, наверное, ты видела камень и рассказала о нем своей сестре. Я знаю, ты видела его, и когда он был чист и прозрачен, и когда бывал кровавым. И этого хватило, чтобы Касси уловила связь между копиями в церковном подвале, которые, как она считала, показал ей сам Господь — и мною…

— Но суеверие подобно вину — от пристрастия к нему очень трудно избавиться, — тем временем говорил мой гид. — Худшие времена для нашей экспозиции наступили, когда строительный робот извлек из-под земли кости.

Я кое-что поняла про этого человека. Невзирая на то, что он волновался за меня, причем вполне искренне, он все же привел меня сюда, вниз, потому что после случая с ангелом был уверен, что моя реакция на его экскурс будет крайне эмоциональной, возможно, даже истеричной. Много месяцев у него не было посетителей, перед которыми он мог бы потешить самолюбие, и когда я закричала в церкви, где-то в глубине темной стороны его души нарисовалась картина, как я еще немного повизжу среди экспонатов. А я вот не стала. И теперь он ждал. Пора было хоть что-нибудь сказать.