Страница 76 из 77
– Ну, как угощеньице, по нраву ли? – злорадствуя, спросил он, поднося факел к Алёниному лицу. Поглядев ей в глаза, боярин отшатнулся: страшной ненавистью пылал взор голубых глаз, отчаянной решимостью и непреклонной волей дышало лицо.
Боярин протянул руку и сорвал с Алёны нательный крестик.
– Пять боев в полную силу! – приказал он.
Кровь брызнула из-под кнутов, но Алёна не разжала рта.
– Не каждому мужику под силу пятнадцать боев сдюжить, а ей нипочем. Знать верно говорили, что ведунья ты. У Федьки Сидорова и у иных воров были найдены заговорные письма и коренья разные. С пытки сказались мужики, что ты им дала коренья те и ведовству их учила. Так ли?
Алёна сквозь зубы процедила:
– Коренья те от болезней всяческих и иных напастей, а заговорные письма от пули, от ножа.
– Откель письма те у тебя? – впился взглядом боярин.
– Грамоте обучена, сама и написала, – превозмогая боль, ответила Алёна.
Боярин отступил на шаг и только сейчас обратил внимание на ее наготу.
– Ладно тело, похотливо. Замужем была?
Алёна кивнула головой.
– А с ворами, поди, прелюбодейничала? Чего молчишь? Знаю, на такую ладную бабу всегда охотник находится… Может, сам Стенька Разин был в полюбовниках, али Федька Сидоров?
Алёна молчала.
– Гордая, говорить со мной не хочешь, – и, кивнув палачам, Долгорукий приказал: – Ведунью огнем пытать, пока в ведовстве не сознается.
Боль страшная, режущая обрушилась на левую грудь, Алёна вскрикнула и потеряла сознание.
Кто-то осторожно теребил Алёну за руку.
– Алёна! Алёна, ты меня слышишь.
Алёна с трудом приоткрыла глаза. Кто-то темный, большой навис над ней, заслонив свет.
– Кто ты? – превозмогая боль, приподнялась Алёна.
В полосе света мелькнула белая прядь.
– Олег!
– Тише ты, не дай бог услышит кто… – Стрелец, положив возле Алены тяжелую пищаль, звякнул об что-то железом и наклонился к ней.
– Испей, полегчает.
Запекшимися от крови искусанными губами Алёна припала к посудине: приятно бодрящая влага освежила рот, распухший язык, пересохшее от жгучей жажды горло.
– Как же ты так сплоховала? – покачал головой стрелец. – Боярин-то что зверь, кровушкой людской что водицей умывается и тебя, сердешная, не помилует.
– Ежели казнит без пытки, так то для меня избавление от мук, а ежели еще пытать станут… – Алёна зашлась в кашле, судорожно задергалась, застонала. Сквозь пальцы руки, которой она зажимала рот, проступили темные сгустки крови.
Увидев это, Олег с горечью и состраданием подумал: «Загубили женку. Теперь она не жилица на белом свете, все едино помрет».
– Эх, Алёна, Алёна, – помогая ей сесть, шептал, склонившись к самому ее уху, стрелец, – чего токмо сидела ты с войском в Темникове да на засеках – на Арзамас идти надобно было. Подойди ты к городу, весь посадской люд за тобой пошел бы, да и стрельцы арзамасские в шатости. Долгорукий, опасаясь, что мужики к казакам перейти могут, у городского посада поставил караул из московских стрельцов, а женок и детишек тех мужиков, кои в войске, в заложниках держит. Так-то вот! Но не с тем я пришел к тебе. Помочь тебе вознамерился. Один я тебя отсель не вызволю, а с помощниками дело может сладиться. Ты, поди, ведаешь, где Матвей, он в делах этаких большой дока.
– Ведомо мне, где ноня Мотя, да ни к чему все это. Кругом стрельцы, рейтары, на дорогах заставы стрелецкие…
– Одному ему в Темников не пройти, а вдвоем пройдем. Так где же он? – настаивал на своем Олег.
– Тут недалече, в скиту староверческом, что на гнилом болоте.– Знаю где, найду. Ты уж потерпи малу толику. А пока на вот, возьми, – протянул он Алёне узел. – Я тут рубаху припас, зипун. Иззябла, поди, вся.
Алёна покачала головой.
– Не чувствую я холода, одна боль во всем теле.
Стрелец еще раз попоил Алёну, помог надеть на изорванное пыткой кровоточащее тело рубаху, укрыл ее зипуном.
– Прощай! Будь в надеже, ослобоним, – ободрил он Алёну. – Ноня воевода в Красную Слободу поехал, значит то, до вечера не вернется, а к вечеру и мы приспеем. Жди!
– Дай-то Бог, – устало проронила Алёна и затихла. То ли сном забылась, то ли сознания лишилась.
Олег заботливо подоткнул полу зипуна ей под бок и поспешил к выходу.
– Ну, как она? – участливо спросил Олега стрелец, охранявший вход в подвал, в который отдельно от остальных повстанцев бросили Алёну.
– Плоха очень, видно, помрет скоро, кровью харкает. Поди, все нутро женке-то отбили. И то сказать, огнем пытали, железом раскаленным жгли. Как она токмо стерпела такое? Ты уж поимей сострадание к женке, как застонет, дай водицы испить.
– Добро. Токмо мне смена скоро.
Олег понимающе кивнул головой.
– Коли загину, ты уж не оставь моих детушек участием, соседи как-никак…
– Ты что задумал? – встревожился стрелец.
– Я так, всяко может статься…
– Лучше бы я не пускал тебя к старице, – осуждающе покачал головой стрелец. – Ей не жить, сам сказал, а за нее и ты головой пойдешь.
3
Под вечер, грохоча сапогами, в подвал спустились стрельцы. Подхватив Алёну под руки, они выволокли ее наверх, где их поджидал кузнец с молотом и наковальней.
Тоскливо отозвались в сердце Алёны удары молота: железные обручи стянули запястья рук, щиколотки ног, тяжелые цепи потянули к земле.
«Знать, не судьба», – тяжело вздохнула Алёна, подумав о том, что Олег с товарищами уже не поспеет ей на выручку.
Алёну повели.
Идти было трудно: каждый шаг отзывался болью во всем теле, цепи волочились за ногами, мешая ступать.
– Ножные-то железа в руки возьми, все легче идти будет, – посоветовал кто-то из стрельцов.
Алёна последовала совету, идти стало легче. Прошли Губную избу, воеводский двор минули.
«Значит, не на пытку ведут, куда же?» – терялась в догадках Алёна. Улицы города были пустынны. Вот и прошли крепостные ворота, впереди взгляду открылось поле, огромная гудящая толпа темниковских мужиков и баб, чуть поодаль стоящие стройными рядами стрелецкие полки, Алёна насчитала их четыре, и над всем этим угрожающе возвышающиеся горбатыми спинами виселицы.
«Казнь! – мелькнуло в голове. – Вот и отмучилась!»
Когда Алёну подвели, толпа расступилась, давая дорогу.
– Алёну, Алёну ведут! – пронеслось над толпой темниковцев и окрестных сел и деревень крестьян.
– Матушку нашу, заступницу ведут!
– Бабоньки, гли, что деется-то, – истошно закричала какая-то баба, – женку босу по снегу ведут, изверги!
Народ зашумел, задвигался. Стрельцы, стоявшие настороже, подобрались, покрепче взялись за бсрдыши, готовые в любой момент двинуться на мужиков.
Алёну ввели в круг, образованный двумя рядами стрельцов. В середине круга возвышалось шесть виселец, а рядом с ними громоздился сруб, выпирая концами разных по длине бревен, внутрь которого был навален сушняк, а в середине торчал высоченный столб. У сруба еще копошились, стуча топорами и молотками, мужики, сооружавшие помост и ступени.
Пленные повстанцы стояли рядом с помостом, обреченно взирая на народ, виселицы, стрельцов. Здесь же, чуть поодаль, стояли воеводы: Долгорукий, Щербатов, Лихорев. Среди стрелецких голов и рейтарских полковников Алёна разглядела темниковского воеводу князя Щеличева. Почти у самого помоста, ближе к пленным повстанцам, прямо на снегу сидел покалеченный нищий. Раскачиваясь из стороны в сторону и мелко тряся головой, он причитал:
– Спаси и сохрани, Боже! Спаси и сохрани…
Алёна хотела подойти к повстанцам, но сопровождавшие ее стрельцы преградили дорогу. Уперев конец сабли ей в грудь, один из них рявкнул:
– Не велено!
Алёна издали поприветствовала повстанцев, те ответили на приветствие позвякиванием цепей. Лица у многих просветлели: ибо видели мужики, что не бросил их атаман в последний час жизни, разделил судьбу с ними поровну.
Наконец мужики закончили возиться у помоста и, оттащив ненужные бревна в сторону, с виноватым видом юркнули в толпу темниковцев.