Страница 75 из 77
– Выходи! – рявкнул стрелецкий десятник, просунув голову в дверь.
Алёна переступила порог и отшатнулась: в глаза больно резанул солнечный свет, падающий снопами лучей через окна и играющий бликами на еще мокром после мытья полу.
– Чего взбрыкиваешь, что кобыла перед жеребцом? Не бойсь, не казнить ведем. Воеводу Долгорукого встречать крестным ходом намерились, оттого и ты занадобилась. Пошли. Во дворе уже все колодники в сборе, токмо тебя не хватает…
Выйдя во двор, Алёна увидела окруженных плотным кольцом стрельцов до двух десятков повстанцев, многие из которых были закованы в цепи. Алёна поклонилась поясно своим товарищам и молча встала рядом со всеми.
– По двое в ряд становись! – раздалась команда, повстанцы задвигались, зазвенели цепями, колонна двинулась за ворота воеводского двора.
– А Федор где? – не утерпела с вопросом Алёна, обращаясь к идущему рядом незнакомому чернобородому мужику.
– Побит сильно, оттого и нет его с нами. Стрельцы больно злобствовали, когда в полон взяли, больше всех над Федором измывались, сапогами топтали, – тихо рассказывал мужик. – Многих до смерти забили, а иных вдоль дороги на деревьях повесили.
– Кто? Щербатов? – удивленно воскликнула Алёна.
– Он самый.
– Все они одним миром мазаны! – подал голос впереди идущий молодой русоволосый парень и осекся, получив в бок удар древком бердыша.
– Молчать! – заорал стрелец. – Зарублю, коли трепать языками станете! – пригрозил он.
Колонна вытянулась за ворота. Теперь Алёна видела весь крестный ход. Впереди, в окружении священников и дьяконов приходских церквей, шествовал протопоп темниковский отец Мавродий. За ним шли темниковские всяких чинов люди, уездных церквей священники, крестьяне и все со крестами, с иконами. В окружении стрельцов, с трудом переставляя ноги, плелись пленные повстанцы. За ними, опять плотной толпой, шли темниковские мужики, бабы, работный люд с будных майданов, а далее стройными рядами двигались стрелецкие сотни, вышедшие встречать своего набольшего воеводу.
Щербатов и Лихорев, в сопровождении полковников Волжинского и Лукина, отмежевавшись от крестного хода, ехали поодаль от растянувшейся колонны полем на лошадях.
В двух верстах от города крестный ход остановился: впереди, конно, по четыре в ряд ехали рейтары, за рейтарским полком краснели кафтаны московских стрельцов.
«Долгорукий идет!» – пронеслось над колонной темниковцев.
Лучшие градские люди, шедшие впереди колонны, пали ниц. Их примеру последовали остальные темниковцы, и только протопоп размашисто осенял большим серебряным крестом подходивших царских рейтаров и стрельцов. Пленные повстанцы спин перед Долгоруким не согнули.
Когда Долгорукий в сопровождении стрелецких голов и рейтарских полковников подъехал ближе, вой поднялся над колонной коленопреклоненных мужиков и баб: винились темниковцы.
Возвыся голос, Долгорукий бросил в толпу:
– Говори, кому доручено! Слушаю.
С земли поднялись два сына боярских: темниковского уезда вотчины князя Одоевского стольник Василий Федоров и вотчины князя Черкасского стольник Михаил Петров. Оба они, подойдя к боярину Долгорукому, поклонились поясно и со слезливой дрожью в голосе запричитали:
– Государь, отец родной, воевода Юрий Олексеевич, не оставь нас, людишек малых, милостью своей, челом тебе бьем и слезно умоляем, пожалей ты неразумных, не гневайся на нас, дозволь покаяться во грехах, что не по воле своей, а принуждением с ворами в городе были, их зрели и супротив них не стали. А воровские люди нас зорили и животов забирали, а женок наших силили…
– …а еще воры всех в круг согнали и в казаки всех поверстали, а кто не хотел в казачество, того в воду бросили…
– …а тех, государь, градских и уездных людишек, кои с ворами заодно были, мы переловим и тебе приведем…
– …дозволь нам, благодетель наш Юрий Олексеевич, передать тебе воров, коих мы переимали. Воры те супротив твоих, воевода, ратных людей боем бились и бунты многие заводили, и дома грабили, и женок силили, а иных до смерти запытали.
По знаку Василия Федорова стрельцы подвели пред боярские очи пленных повстанцев.
– Ты кто будешь? – кивнул боярин стоявшей впереди всех Алёне.
– То вор-старица Алёна, – опередил ее с ответом Михаил Петров. – Главная заводчица воровских казаков. Сама мужиков на твоих, воевода, ратных людей водила.
Долгорукий махнул рукой, чтобы Петров замолчал и, приблизившись к Алёне, спросил:
– Верно, что ты рать водила боем биться?
– Водила, боярин, дело не хитрое, – глядя Долгорукому в глаза, спокойно ответила Алёна.
– И что же, слушались тебя мужики?
– А почто им супротивиться. Я их не на разбой водила – землю добывать, волю…
– Хватит! – перебил Алёну боярин. – Мужиков и бабу эту – в Пытошную, я сам поспрошаю…
Повстанцев увели.
– Что еще? – теряя терпение, выкрикнул боярин, видя, что дети боярские все еще стоят перед ним.
– Не прогневайся, боярин Юрий Олексеевич, на скудость нашу, зорили часто лучших градских людей воры, от того вносим мы в казну государеву токмо триста сорок рублев.
– Прими, – кивнул Долгорукий стоявшему позади него дьяку Михайлову. – Перечти и внеси в казну! Все теперь?
– Все, государь, – дети боярские поклонились, пятясь задом, отступили на десять шагов и опустились на колени.
Долгорукий сел в седло и, подъехав ближе к темниковцам, крикнул:
– Решение мое таково: тех мужиков, кои с ворами были и кровь на ком, сыскать и спрос учинить строгий, остальных же города Темникова жильцов и иных уездных сел и деревень крестьян привести к вере в соборной церкве, чтобы впредь к воровству или к какой иной шатости не приставали.
Боярин махнул рукой, и два десятка рейтаров двинулись вперед, грозя затоптать коленопреклоненных мужиков и баб, расчищая боярину дорогу.
Протопоп темниковский отец Мавродий, тянувший ранее руку с крестом, призывая всем своим существом боярина Долгорукого стать под благословение, отброшенный крупом рейтарской лошади на обочину дороги, сидел обливаясь слезами, заслонивши рясой лицо, в которое из-под лошадиных копыт летели комья мокрого снега и грязи, и причитал:
– Спаси и сохрани, Боже! Спаси и сохрани!
2
В Пытошную Алёну привели за полночь. Вскоре пожаловал и Долгорукий. Кутаясь в соболью шубу, он сел на лавку к столу и, кивнув на Алёну, строго спросил стрелецкого сотника, на коего была возложена охрана повстанцев:
– Почто не в цепях?
Побледнев, сотник упал на колени и, склонивши голову, еле слышно ответил:
– Недоглядел, прости, боярин, нерадивого.
– Встань! Прощаю. Все ли готово к пытке?
– Все, государь.
– Начнем.
Заплечных дел мастер подтолкнул Алёну поближе к столу, за которым сидел Долгорукий.
– Как зовут и какого чину будешь? – спросил боярин.
– Алёна, города Арзамаса Выездной слободы крестьянская дочь.
– Говорят, что ты старица?
Алёна подтвердила:
– Была в монастыре, да ушла.
– Почто же так?
– Богу везде молиться можно, он услышит.
– Ведомо ли тебе, сколь тяжкий грех свершила ты, уйдя из монастыря?
– Ведомо, – спокойно ответила Алёна, – а еще мне ведомо, что еще более тяжкий грех совершается там, в стенах монастыря, без оглядки на Бога.
– Не порочь святого места, еретица, – возвысил голос боярин. – Анафеме предана ты за проступок свой, отлучена от Церкви и от Бога.
Алёна вскинула голову.
– От Церкви отринуть вы во власти, а от Бога – нет! Бог в сердце моем!
– Вырву и сердце! – крикнул боярин. – Вырву и собакам брошу!
Он подал знак. Палачи только этого и ждали. Привычно они сорвали платье, затянули дыбный хомут, подняли на дыбу.
– Десять боев вполсилы! – приказал боярин.
Палачи принялись за дело: тело Алёны покрылось багровыми полосами. Алёна, стиснув зубы, даже не застонала, что очень удивило Долгорукого, великое множество раз побывавшего на допросах и видевшего немало. Боярин, выхватив из настенного светца факел, подскочил к Алёне.