Лови день

Она перевела дыхание и ужаснулась тому, насколько это похоже на рыданье.

— Так что я не ходила в школу, — бесстрастно договорила она. — Моя мать научила меня читать. А когда я поступила в отряд Лиз, она вбила мне в голову торговый и основы математики. Чтобы быть наемником, хорошего образования не нужно. Так что, наверное, поэтому я и не знаю, как правильно учат язык. Делаю все, что могу. Извини, если этого мало.

Вал Кон стоял неподвижно и не сводил с нее глаз. На его лице отражалась такая гамма эмоций, что она села — со всего размаху — и сжала зубы, чтобы не застонать под волной отчаяния.

«Ну вот, ты все и испортила, идиотка!» — сказала она себе и судорожно сглотнула, ожидая, что он повернется и уйдет.

— Мири! — Он стоял рядом с ней на коленях, протянув к ней руку, но не прикасаясь к ней.

— Теперь ты понимаешь?

Она говорила хриплым шепотом. Его непроницаемое лицо расплывалось у нее перед глазами.

— Да. — Он медленно приблизил к ней руку, держа ее на виду, словно она была диким зверьком, которого страшно было вспугнуть, и нежно погладил ее по щеке. — Извини, шатрез. Я был глуп.

У нее из глаз полились слезы.

— Нет, это я глупая. Я же тебе говорила.

— Действительно говорила, — согласился он. — И мне бы очень хотелось, чтобы ты поскорее перестала думать, будто мне нужно лгать. — Он пальцами стер с ее щек слезы. — Существует огромная разница между образованием и интеллектом, Мири. Ты не глупая. Как правило. — Он едва заметно ей улыбнулся. — И — как правило — я тоже не глуп. Но, как мне говорили, всем случается ошибаться.

Уголки ее губ чуть приподнялись.

— Я такое слышала.

— Вот и хорошо. — Он сел на пятки, устремив на ее лицо серьезные глаза. — И, сделав ошибки, давай подумаем, как их лучше исправить. — Он приподнял бровь. — У тебя очень болит голова?

Она удивленно моргнула.

— А кто говорил о том, что у меня болит голова?

— У меня до сих пор начинается головная боль, когда я пытаюсь делать перевод с одного языка на другой, — ответил он. — Заговори со мной на любом известном мне языке — и я отвечу на том же языке. Но стоит спросить меня, что слово одного языка означает на другом, и у меня на поиски ответа могут уйти часы. — Он замолчал и откинул волосы со лба. — Ты не можешь кое-что для меня сделать, шатрез?

— Приложу все усилия.

— Их должно хватить, — пробормотал он, так сильно напомнив Мири Точильщика, что она невольно рассмеялась. Он посмотрел на нее из-под ресниц и тоже улыбнулся. — Тебе здесь удобно? Или ты предпочтешь уйти в дом?

— Мне хорошо, — поспешно ответила она, потому что в ее больной голове моментально возник образ разгневанной фру Трелу. Она скрестила ноги и постаралась выглядеть бодро. — Так что ты мне поручишь?

Вал Кон копался в своем кошеле.

— Это просто должно помочь мне придумать, как тебе лучше учить язык.

Его рука начала быстро двигаться, и, проследив за его движениями, Мири увидела, что он бросил на землю несколько предметов.

— Закрой глаза! — приказал он, и Мири мгновенно послушалась. Положив два пальца ей под подбородок, он поднял ее голову так, чтобы ее закрытые глаза смотрели в какую-то точку у него над головой.

— Не открывай глаз, — уже мягче сказал он, — и скажи мне, что ты сейчас видела на земле.

Ее брови дернулись.

— Начиная от тебя и двигаясь на восток: кредитная карточка — металлическая оранжевая с тремя тоненькими голубыми полосками. Одну ее сторону накрыла монета. Потом идет плоский белый камень размером в две монеты, потом — кантра, орлом — соединенные между собой звезды. Ближе всего ко мне лежит корабельный ключ, рядом с ним — стило, потом — короткая проволока, закрученная штопором. Кусок бумаги с надписью, не знаю, на каком языке, но почерк, кажется, твой. А потом мы вернулись к кредитке. — Она помолчала и кивнула. — Вот и все.

Наступившее молчание грозило затянуться. Спустя почти минуту она почти робко спросила:

— Вал Кон?

— Да?

— Мне можно открыть глаза?

— Да.

Мири обнаружила, что он пристально на нее смотрит — и на его лице отражались смех, изумление и… гнев? Она не успела толком этого понять — вся эта смесь уже исчезла, а Вал Кон поднял бровь и кивком пригласил ее посмотреть вниз.

Она бросила взгляд на беспорядочный набор предметов и ухмыльнулась. Ее головная боль внезапно стала меньше.

— Ничего не упустила. Я боялась, что разучилась.

Вторая бровь поднялась вслед за первой.

— Глупа, Мири?

— Но это же пустяк! — запротестовала она, искренне удивившись. — Это же фокус, трюк. Его может выучить любой — он не имеет никакого отношения к мозгам!

— Понятно. Полезный трюк, правда? — Он подобрал предметы и как попало запихнул обратно в кошель. — И сколько ты можешь это помнить?

— По-разному. Этот набор скорее всего забудется к концу дня, если тебе не нужно, чтобы я помнила дольше. Но если нужно, лучше скажи мне прямо сейчас, потому что тогда я должна… — Она неопределенно взмахнула рукой. — Ты вроде как делаешь в памяти пометку, чтобы не забыть, что это надо помнить.

— Понятно, — снова пробормотал он, словно в ее объяснении не было ничего неясного. — А со звуками ты то же самое сделать можешь? Сделать на них пометку, чтобы не забыть?

Она покачала головой.

— Это получается, когда я вижу то, что мне следует запомнить: картину, узор или запись. — Она прикусила губу. — Я почему так мучаюсь с этой тарабарщиной? Потому что не умею помечать звуки? Потому что не соображаю, как это выглядит.

Похоже, она склонна была сурово себя за это осудить. Вал Кон с улыбкой покачал головой:

— У большинства людей есть некоторый предпочтительный… канал входящей информации. Я, например, настроен на звук. Я редко забываю услышанную музыкальную пьесу или слово. Это, наверное, природная склонность — почему-то мне всегда казалось, что звуки важнее, чем все остальное. — Его улыбка стала шире. — И поэтому, когда я стал кадетом, мне пришлось потратить много часов на коррективные занятия, пока я наконец не научился помечать визуальные системы и восстанавливать их в памяти.

Он передвинулся, слепо глядя на пожухшую траву между ними. Мири ждала, чувствуя, что в ней снова накапливается напряжение. Когда Вал Кон повернул голову и посмотрел на нее, она сильно вздрогнула.

По его лицу скользнула тень тревоги, и он подался вперед, чуть сжав ее пальцы.

— Шатрез? — Он начал двигать пальцами, нежно растирая ей кисти. — Ты так напряжена, Мири. В чем дело?

Она фыркнула, не понимая, хочется ли ей отстраниться.

— Фру Трелу… — начала она.

— Подождет. Она была расстроена, когда говорила со мной. Думаю, ей тоже полезно посидеть спокойно.

Вал Кон сел рядом с ней на траву и взял ее за руку. Почему-то это заставило ее напрячься еще сильнее.

— Зачем ты это делаешь? — огрызнулась она.

— Мне приятно к тебе прикасаться, — мягко проговорил он. — Мне этого не делать?

«Да, не делать! — хотелось закричать ей. — Будь ты проклят — уходи, если собираешься уйти, пока все не стало еще хуже или…»

— Мне страшно, — призналась она ему, наконец определив чувство, которое ею владело.

— Страх — это неприятно, — ласково согласился Вал Кон. — А ты знаешь, что тебя пугает? Может быть, это что-то такое, с чем мы с тобой сможем справиться.

Мири сделала глубокий вдох и сжала его руку:

— Мне страшно застрять здесь — одной.

— О! — В его глазах отразилась тревога. — Я тебя брошу, Мири?

— Откуда мне знать, что ты сделаешь? Месяц назад я тебя в глаза не видела! Но тебе был бы прямой смысл действовать одному, разве нет? Сможешь быстрее учиться, будешь мобильнее, устроишься раньше и лучше. Ты — разведчик, а я никто…

— Нет… Мири. — Он приложил палец к ее губам. — Я не разведчик. Сейчас — нет. Сейчас я — человек, который пытается, с помощью своей напарницы и подруги, сделать так, чтобы они могли жить долго и радостно, вместе. А эта напарница, — добавил он с кривой улыбкой, — боится, что я от нее убегу.