Страница 2 из 17
Герцогиня с двумя спутниками быстро уходит. Исмэй медлит. Я закусываю губы, чтобы не закричать во все горло. Не думает же она, будто сумеет помочь обреченным рыцарям? Битва, в которую они так храбро вступают, заведомо проиграна. Тут бессильны даже наши умения…
— Беги, — уже вслух вырывается у меня, но, как и тот смешок, это слово улетает прочь на крыльях резкого холодного ветра — в пустоту, где его никто не услышит.
Ни та, кого я силюсь предупредить, ни те, кто захотел бы наказать меня за измену.
Однако, похоже, некая сила все же передала Исмэй мою тревогу: она наконец-то разворачивает коня и галопом скачет следом за герцогиней. Железная лапа, стиснувшая мои внутренности, чуть-чуть разжимается, возвращая способность дышать. Тяжко будет наблюдать гибель этих людей, но смерти Исмэй я бы просто не перенесла.
Смерти — или, хуже того, ее плена.
Случись подобное, я своей рукой убила бы ее, но не оставила на милость д'Альбрэ, потому что уж ее-то он ни под каким предлогом не пощадит. Ведь она пустила прахом все его планы в Геранде. И самого едва не выпотрошила, как рыбу. С тех пор у него было достаточно времени, чтобы до бритвенной остроты отточить клинок своей мести.
Маячить и дальше на стене было бы непростительной глупостью. Надо уходить, пока меня кто-нибудь не заметил… но я не могу оторваться от зрелища. Воинство д'Альбрэ налетает на защитников герцогини, точно вспененная волна речного разлива. Они сталкиваются с громовым ударом: броня лязгает о броню, пики ломаются на щитах, грохочут мечи…
Ярость, с которой бьются люди герцогини, попросту потрясает. Они рубятся, ни дать ни взять одержимые духом самого святого Камула. Они выкашивают нападающих, точно жнецы — хлебное поле. Каким-то чудом им удается сдержать наседающих врагов. Войско д'Альбрэ не может их миновать, а тем временем герцогиня с охраной успевает укрыться за деревьями. Там, в чаще, среди кустарника и путаницы древесных ветвей, численное превосходство людей д'Альбрэ перестает быть преимуществом.
Тут с востока доносится голос трубы. Хмурясь от неожиданности, я всматриваюсь в ту сторону: неужели д'Альбрэ подготовил еще один отряд верховых? Но нет: на фоне ярко-синего неба отчетливо выделяется черно-белое знамя гарнизона города Ренн. Под этим знаменем в общую свалку врезается еще дюжина бойцов. Герцогиня со спутниками тем временем совсем скрываются из виду… И я в самый первый раз отваживаюсь вздохнуть полной грудью.
Однако даже и подкрепление не приносит обороняющимся победы. Численный перевес все же слишком велик. Мои руки невольно ищут оружие… Но что за польза от ножей на таком-то расстоянии? Мне бы арбалет, но, увы, скрыть его почти невозможно. И остается одно — беспомощно наблюдать.
Между тем д'Альбрэ не рассчитывал на затяжной бой. Западня, устроенная им, должна была быстро захлопнуться: налет, захват желанной добычи — и немедленное отступление. Однако дичь ускользнула, элемент внезапности оказался безнадежно утрачен… — и граф подал сигнал своим воинам возвращаться под защиту замковых стен. Вылазка кончилась неудачей, так не лучше ли обойтись без лишних потерь?
Битва под стенами подошла к своему завершению. Лишь один воин еще продолжает сражаться. Он громаден, как бык, и ему явно не хватает здравого смысла, чтобы найти, подобно остальным, быструю смерть. С него уже сбили шлем, в изрубленных латах торчат три стрелы. Его кольчуга вся порвана, раны обильно кровоточат, но он бьется с прежним нечеловеческим упорством и, шатаясь в седле, все так же рвется в гущу врагов. «Дело сделано, — хочу я крикнуть ему. — Твоя юная герцогиня уже спасена. Позволь себе умереть с миром — и тоже будешь спасен…»
Тут он вскидывает голову — чему поспособствовал очередной полученный им удар, — и, невзирая на разделяющее нас расстояние, наши взгляды встречаются. Я невольно гадаю, какого цвета у него глаза. И как скоро затянет их мутная пелена, когда его призовет Смерть…
В это время один из людей д'Альбрэ дотягивается и убивает под ним коня. Рыцарь издает долгий, полный отчаяния рев — и валится наземь. Враги тотчас облепляют его, точно муравьи, добравшиеся до куска мяса. Предсмертный крик достигает моей башни и проникает мне в самое сердце, так что я едва не вторю ему…
А еще я испытываю жуткую зависть. Этому рыцарю повезло: его объяло забвение, в котором мне покамест отказано. Теперь он свободен — как те стервятники, что уже кружатся в небесах. Им легко: они летят куда хотят, они парят высоко над всеми земными опасностями. А я? Мне пора обратно в клетку, сотканную из страха, подозрений и лжи. Я не уверена, хватит ли у меня сил вернуться туда. Она полна таких темных теней, что, кажется, лучше уж смерть…
Я наклоняюсь вперед, опасно перегибаясь через парапет… Ветер развевает мой плащ и подталкивает меня, обещая дать крылья для полета, словно тем птицам или душе убиенного рыцаря. «Разожми руки! — кричит ветер. — Я унесу тебя далеко-далеко…»
Мне хочется смеяться от нахлынувшего восторга.
«Я поймаю тебя, я подхвачу», — соблазнительно нашептывает ветер.
Я смотрю вниз, на острые зубчатые камни. Вот бы знать, будет ли больно? Успею ли я ощутить удар о землю? Я прикрываю глаза и пытаюсь вообразить, как стремительно несусь вниз, вниз, вниз, навстречу погибели…
А получится ли у меня вообще? Помнится, в обители сестры во имя Мортейна тряслись каждая над своими познаниями и умениями, точно нищий над последним грошом. Что до меня, я толком не понимаю особых сил, дарованных мне Смертью. Знаю лишь, что прежде Бог Смерти дважды меня отвергал. Чего доброго, Он и в третий раз так же поступит, и я проведу остаток дней искалеченной и беспомощной, навеки отданной на милость своих ближних? От этой мысли меня прохватывает крупная дрожь, и я торопливо отступаю от края назад.
— Сибелла?
Сердце екает от нового страха, а рука уже нащупывает крест, упрятанный в складках юбок. Это не обычное распятие, а хитро замаскированный нож, нарочно для меня выкованный в монастыре. Оборачиваясь, я успеваю округлить глаза, словно бы от волнения, и приподнять уголки губ, натягивая на лицо самую бессовестную улыбку.
В дверях стоит Юлиан.
— Что ты делаешь тут, снаружи? — интересуется он.
Я подпускаю в свой взгляд искорку удовольствия, словно его появление не напугало меня, а, напротив, обрадовало. Потом вновь отворачиваюсь, чтобы собраться с мыслями. Для начала я поглубже запрятываю свои истинные чувства и помыслы, потому что Юлиан — без сомнения, самый добрый среди д'Альбрэ — далеко не дурак. И до сих пор ему неплохо удавалось читать в моей душе.
— Наблюдала за разгромом, — отвечаю я наконец, и голос звучит так, будто я только что не мурлычу от возбуждения.
Спасибо и на том, что Юлиан обнаружил меня уже после того, как я предупредила Исмэй!
Он присоединяется ко мне у парапета. Стоит так близко, что мы соприкасаемся локтями. Бросает на меня косой взгляд, полный невольного восхищения:
— Тебе захотелось на это смотреть?
Я презрительно закатываю глаза:
— Да какая разница? Птичка-то упорхнула!
Юлиан переводит взгляд с меня на побоище внизу:
— Так герцогиня бежала?
— Боюсь, так и есть.
Он вновь быстро взглядывает на меня, но к моему лицу накрепко прилипло презрительное выражение. Это мой щит.
— Он не слишком обрадуется, — говорит Юлиан.
— Не то слово! А отдуваться будем мы все. — Я словно бы только сейчас замечаю, что он одет не для битвы. — Погоди, а почему ты не за стенами, как все?
— Мне приказали остаться.
Я вновь ощущаю судорогу страха. Неужто д'Альбрэ решил приставить ко мне личного соглядатая?
Юлиан подает мне руку:
— Мы должны спуститься в большой зал прежде него…
Я улыбаюсь — так, чтобы на щеках появились ямочки, — беру его под руку и устраиваюсь поближе, этак уютно, чтобы его рука почти — но все-таки не вполне — коснулась моей груди. Хотя бы такая власть над ним у меня есть: я по чуть-чуть выдаю ему свою женскую благосклонность, чтобы он не испытывал желания распускать руки.