Уничтожить Париж

— А нам, — что чертовы янки, — сказал Барселона.

— Это гнусная ложь!

— Знаете, что мы однажды видели? — спросил вызывающе Барселона. — Немецкого солдата, привязанного колючей проволокой к башне «черчилля». Будь я проклят, если это называется взятием пленных!

— Я вот что тебе скажу, — ответил капрал. — Спорим на какую угодно сумму, что экипаж этого «Черчилля» состоял из мерзких нью-йоркских извращенцев!

Я внезапно услышал приближающиеся шаги: лейтенант Лёве. Торопливо подал сигнал Порте, тот бесцеремонно столкнул обоих американцев в траншею, чтобы их не было видно. Старик нетвердо поднялся на ноги и оставался в вертикальном положении с явным усилием.

— Никаких происшествий.

В его голосе звучала искренность; лицо было льстивым, открытым.

— Размести свое отделение в деревне, — приказал Лёве. — Одного человека с автоматом для охраны ночью будет достаточно. Остальным советую наверстать недосып и… — Лёве умолк, ноздри его задергались. — Фельдфебель Байер, я чувствую запах перегара!

Один из эсэсовцев явно из лучших побуждений подошел сбоку к лейтенанту с полным котелком выпивки.

— Хотите попробовать? Это вино из бузины.

— Вино из бузины? — переспросил Лёве, глядя на липкую черную жидкость в котелке. — Это больше похоже на машинное масло.

— А вкус отличный.

Лёве с подозрением посмотрел на эсэсовца.

— Ты пьян! — Оглядел нас. — Вы все пьяны! Встать!… Второе отделение, на кра-ул!

Незачем говорить, что эта задача была невыполнима. Мы кое-как поднялись, поддерживая друг друга, неустойчивые, как карточный домик. Грегор в пьяной коме не мог даже открыть глаз.

Лейтенант Лёве снова пришел в ярость. Думаю, в общем, она была оправдана.

— Вы свора пьяных недоумков! Посмотрите на себя — так набрались, что даже стоять не можете! Клянусь Богом, вас нельзя оставить даже на два часа, чтобы вы не превратились в скотов! Черт возьми, всю вашу пьяную свору надо бы отправить в сумасшедший дом для преступников!

Он подошел к Грегору и слегка ткнул его в грудь. Грегор тут же упал на землю и раскинулся, как труп, вытянув ноги.

— Смотрите! — зарычал Лёве, приходя в возбуждение, так как доказал свою правоту. — Что бы вы делали, черт возьми, если б внезапно появился противник?

— Стреляли бы, — оптимистично ответил Малыш.

— Придержи язык, Кройцфельдт! Еще более важно, как бы вы оправдывались, если б майор Хинка вдруг решил прийти с инспекцией?

— Ваше здоровье, — сказал Малыш.

Вряд ли он собирался шутить. Он был так пьян, что ему наверняка это казалось вполне подходящей фразой для приветствия явившегося с инспекцией офицера. Однако Лёве воспринял это как сущую наглость. В ярости подошел к Малышу, и тот, уже ничего не соображая, уронил винтовку.

— Черт возьми! — выкрикнул Лёве, дрожа от гнева. И в бешенстве повернулся к Старику. — Фельдфебель Байер, это самое недисциплинированное отделение во всей роте, и я считаю виновным тебя. Протрезви их немедленно. Плевать мне, как ты это сделаешь. Можешь гонять их всю ночь по свекольному полю, но если через полчаса я найду хоть одного солдата из отделения пьяным, отдам всех под трибунал!

Лёве ушел, распрямив спину и высоко держа голову.

Малыш глубоко вздохнул.

— Похоже, он нас больше не любит.

— Кто может винить его? — угрюмо ответил Старик.

Он наклонился над лежавшим без сознания Грегором и стал хлопать его по щекам, отчего голова моталась из стороны в сторону.

Порта, потихоньку улизнувший во время устроенного лейтенантом разноса, появился из близлежащего дома, торжествующе размахивая аккордеоном и банджо.

— Я нашел оркестр!

— Неси обратно! — рявкнул Старик. — Если начнете играть, музыка будет слышна за пятьдесят километров. И предупреждаю: еще какое-либо нарушение — и нас всех ждут трое суток ареста, когда вернемся.

— Если вернемся, — равнодушно ответил Порта.

Американцы осторожно вылезли из траншеи и удивленно уставились вслед удалявшемуся Лёве.

— Да, круто с вами обходятся, — сочувственно сказал капрал.

Он взял у Порты банджо и сделал несколько аккордов. Барселона тут же схватил аккордеон. Порта достал свою флейту, а Малыш — губную гармошку.

— Черт возьми, — сказал Старик. — Неужели никогда ничему не научитесь?

— Поздно приобретать новые привычки, — ответил Порта. — Давай попробуем сыграть «Три лилии»… Готовы? Раз, два, три.

— Drei Lilien, drei Lilien, — громко запели мы, — Die pflanzt ich auf mein grab…[81]

Вдали, словно бы в ответ на нашу песню, открыла огонь артиллерийская батарея. Мы проследили за яркими следами снарядов, явно летевших на Кан. Через несколько секунд услышали разрывы. А еще через несколько все небо осветилось и воздух наполнился шрапнелью. Порта, держа флейту у губ, весело плясал возле траншеи, словно дикарь, совершающий какой-то ритуал в день летнего солнцестояния. Остальные благоразумно укрылись. Американский рядовой лег на землю. Барселона бросился головой вперед в кучу навоза. Винтер, один из эсэсовцев, попытался найти убежище в курятнике и застрял на полпути в дверном проеме. Его вызволил Малыш, потянув за ногу и обрушив все хрупкое строение ему на голову. Куры в перепуге разлетелись во все стороны.

— А теперь здесь что такое, черт возьми?

Это произнес вернувшийся Лёве. Я спрятался под грудой пустых мешков и молился о том, чтобы стать невидимкой. Порта продолжал плясать, играя на флейте, к нему присоединились американский капрал с банджо и Малыш с губной гармошкой; все трое, как сумасшедшие, скакали возле траншеи.

— А этот янки здесь откуда? — спросил лейтенант.

Он пошел, обходя обезумевших кур, и тут обстановка внезапно, невероятно изменилась. Ночь разорвали громкие пулеметные очереди. Я почувствовал, как пули сорвали с меня мешки, и в панике бросился к развалинам курятника. Американский капрал громко вскрикнул, завертелся на месте и упал в траншею. Я увидел на фоне горизонта силуэты бегущих людей и с ужасом понял, что нас атакуют англичане. Я видел их поблескивающие штыки и занесенные руки с гранатами. Искать убежище было бессмысленно. Близилась рукопашная схватка, где каждый сам за себя.

Мы защищались всем, чем придется: ножами, вилками, лопатами, голыми кулаками. В этой свалке трудно было помнить о какой-то цели, кроме главной: сохранить жизнь, но я в конце концов прибился к тому месту, где был замаскирован наш пулемет. Ко мне присоединился Малыш, и вдвоем мы его установили. В нескольких шагах от нас Винтер нагнулся, чтобы поднять гранату, мирно катившуюся в нашу сторону. Но прежде, чем успел бросить ее обратно в противника, она взорвалась в его руке. Теперь к нам уже катилась оторванная голова Винтера. Барселоне пуля пробила правое легкое, и Грегор, пыхтя, обливаясь кровью из раны в голове, оттащил его в сравнительно безопасное место за нашим пулеметом. Хотя мы и беспокоились о Барселоне, времени, чтобы осведомиться о его состоянии, у нас не было. Его жизнь, наши жизни, жизни всего отделения, если на то пошло, теперь зависели от МГ.

Едва мы его установили, Малыш крикнул, чтобы я начинал стрелять. Побуждать меня к этому не было нужды. Англичане одерживали победу и знали это, но от частого огня МГ тут же отступили, и мы смогли отойти с тяжелыми потерями людей и снаряжения, держа путь через открытые поля под прикрытием живых изгородей, которые клял убитый американец. Заняли новую позицию среди каких-то развалин километрах в двух. Барселона был жив, однако находился в тяжелом состоянии. Было ясно, что он нуждается в срочной медицинской помощи, и пока искали транспорт, мы собрались вокруг его носилок и стали выкладывать все сигареты и деньги, какие были при нас. Барселона, слабый от потери крови, жалобно всхлипывал и просил не отправлять его в госпиталь.

— Кто я, по-вашему? — пробормотал он. — Маленький ребенок?

— Ведешь ты себя определенно как ребенок, — строго сказал Лёве. И положил руку ему на плечо. — Сам прекрасно знаешь, что место тебе только в госпитале. Почему бы не возблагодарить свою счастливую звезду, что еще жив и что тебя ждет приятный долгий отдых? Многие из нас были бы рады оказаться на твоем месте.

81

Три лилии, три лилии, / Я посажу их на своей могиле… (нем.). — Прим. пер.