Уничтожить Париж

— Что здесь происходит, лейтенант?

Лёве быстро ввел его в курс дела. Серые глаза бригадефюрера сузились, крепкая челюсть агрессивно выпятилась.

— Отказывается брать ваших раненых?

— Отказывается брать наших раненых, — подтвердил Лёве, все еще очень бледный. — Генерал-майор, по его словам, не может загромождать машину окровавленными телами.

«Танк-Майер» обратил холодный, ясный взгляд на генерал-майора, теперь беспокойно подергивающегося.

— Я еду в свою дивизию, — торопливо сказал он. — Этот болван лейтенант не только повредил мою машину автоматным огнем, но и задерживает меня дерзким разговором вот уже пятнадцать минут.

— В какую дивизию, генерал?

— В Двадцать первую танковую.

— Вот как? — «Танк-Майер» поджал губы и задумчиво приподнял брови. — Странно слышать. Я только что расстался с генералом Байерлингом, который, как вы, очевидно, знаете, командует ею. Могу только сказать, генерал, что вы едете совсем в другую сторону[79].

Генерал-майор беспокойно потрогал монокль.

— Вы обвиняете меня в дезертирстве?

— Да, пожалуй, — негромко ответил Майер, словно эта мысль только что пришла ему в голову. И кивнул Лёве. — Займитесь им. Вы знаете, что делать.

Лёве в свою очередь кивнул Малышу, которому второго приглашения не требовалось. Под испуганными взглядами двух фельдфебелей он грубо потащил генерал-майора к телеграфному столбу на обочине и привязал его собственным блестящим кожаным ремнем. Лёве взглянул на «Танка-Майера», но тот лишь слегка пожал плечами и отвернулся.

Умер генерал-майор отвратительно. Вся его надменность улетучилась, он громко вопил, моля о пощаде, пока пули из нагана Малыша не вошли ему в сердце[80]. Оба фельдфебеля покинули его в первый же удобный миг; мы позволили им скрыться и сосредоточились на погрузке оставшихся раненых в удобный «мерседес». Колонна тронулась, «Танк-Майер» пожал руку Лёве и тоже укатил в туче пыли.

Мы пошли пешком, внезапно почувствовав подавленность после вспышки возбуждения. Оставались мы одни недолго. С рычанием подъехал мотоцикл и остановился возле нас. На нем был Вернер Крум, один из мотоциклистов связи. Он привез сообщение, что показались танки противника и нам приказано удерживать дорогу до последнего человека и последнего патрона. Лейтенант Лёве поправил повязку на голове и что-то пробормотал под нос.

— Второе отделение, колонной по одному за мной, — приказал Старик, взяв на ремень автомат.

Мы пришли в деревушку, состоявшую из нескольких беспорядочно разбросанных домов. И первым, что увидели, был разлагающийся труп парня. Мундир его был новым и сравнительно чистым, но плоть гнила.

— Давайте похороним беднягу, — предложил Старик. — Я не смогу жить здесь под его взглядом.

Вырыть могилу в той мягкой, тучной земле было не трудно. На соседнем поле росли свекла и цветная капуста; это зрелище так очаровало меня, что я стоял и смотрел еще долго после того, как остальные засыпали могилу и скрылись. Когда, наконец, я неторопливо вернулся, то застал всех следящими с испугом и возбуждением за деятельностью двух прикомандированных к нам эсэсовцев. Они что-то варили в большой кастрюле, но я не мог понять, что. Эсэсовцы так замазали крышку по краям, что она стала герметичной; неподалеку оттуда я увидел присевшего за тележкой Хайде, робко поднимавшего над ней голову.

— Что это с тобой? — спросил я.

— Ничего. Просто соображения у меня чуть побольше, чем у некоторых, — раздраженно ответил он.

— В чем дело? Что там у них в кастрюле? Динамит?

Хайде презрительно скривил губы.

— Когда она взорвется, поймешь, что это не смешно.

Я подошел к державшемуся в отдалении Барселоне.

— Что у них в кастрюле?

— Выпивка! — лаконично ответил он.

— Выпивка? — переспросил я. — А зачем наливать ее в кастрюлю?

— Там кипятится забродившая бузина с сахаром… Мы ждем, что кастрюля взорвется.

— Эй! — внезапно крикнул Малыш. — А для чего там термометр?

Эсэсовцы равнодушно поглядели на этот прибор.

— Если температура поднимется выше красной отметки, — объяснил один из них, — эта штука может взорваться.

— Вы спятили! — завопил Малыш, бросаясь вместе с нами в укрытие. — Она уже десять минут выше отметки!

Эсэсовец пожал плечами.

— Очень может быть, но у нас мало времени. Вы что, не хотите выпить до появления янки?

Мы хотели, но не ценой жизни. И благоразумно оставались в укрытии, пока опасность не миновала и жидкость была объявлена готовой к употреблению. Учитывая то, как мы вели себя, я счел, что со стороны винокуров было очень щедро дать нам ее хотя бы попробовать, тем более прикончить вместе с ними. Когда она иссякла, мы были всецело готовы рискнуть головой и сварить еще кастрюлю, но за этим занятием нас прервали. Малыш внезапно указал на свекольное поле.

— Вон идут освободители! На выпивку у янки определенно хороший нюх!

Мы в испуге подскочили, но американцев было всего двое, они беззаботно шли по грязи, совершенно не догадываясь о нашем присутствии.

— Придется взять их в плен, — сказал Старик.

— Шутишь? — запротестовал Порта. — Кому охота приниматься за дело после этого легкого возлияния?

Неохота было всем, но, как непременно напоминал какой-нибудь обормот, шла война. Охмелевшие, нетвердо стоявшие на ногах, мы спрятались в рощице и наблюдали за приближением двух ничего не подозревавших американцев. Один из них был капралом, другой рядовым. Разговаривая и смеясь, они подошли к траншее, которую мы вырыли для себя, и спрыгнули в нее. Мы небрежно вышли из своего укрытия и подошли к ним.

— Вы арестованы! — крикнул Хайде.

Они выскочили из траншеи так, словно туда бросили гранату.

— Черт возьми, что вы здесь делаете? — спросил капрал.

— Дышим воздухом, — ответил Порта. — Возражения есть?

— Еще бы. Нам сказали, что здесь нет ни единого треклятого фрица!

— Начальство скажет что угодно, если ему это на руку.

— Усаживайтесь и чувствуйте себя, как дома, — предложил Барселона. — У нас готовится выпивка.

Оба эсэсовца, совершенно потеряв интерес к происходящему, уже поставили на огонь вторую кастрюлю. На сей раз мы жадно наблюдали за термометром и поднимали громкий одобрительный крик всякий раз, когда температура повышалась на градус.

— Ваши друзья, — с надеждой спросил Хайде, — должно быть, далеко отсюда?

— Друзья! — выкрикнул капрал с неожиданной яростью. — Даже не напоминай мне об этих тварях!

Мы так и не узнали, где находились остальные и что явилось причиной ссоры. Казалось, она была связана каким-то непостижимым образом с местом рождения. Капрал с рядовым были из Джорджии, а их бывшие друзья — из Нью-Йорка.

— И паршивый фриц мне больше по душе, чем гнусный нью-йоркец! — выкрикнул рядовой.

Мы тепло поблагодарили его и почувствовали к нему полное расположение.

— Гнусные нью-йоркцы — безмозглые кретины! — крикнул он.

Когда приготовилась новая порция выпивки из бузины, отношения у нас установились прекрасные. Два часа спустя мы вовсю обнимались и хвалили друг друга.

— Куда… куда вы… шли… когда мы… напали на вас? — спросил Порта, глаза его округлились от усилий произносить каждое слово.

Капрал обратился к рядовому за помощью.

— Куда мы шли?

Тот пожал плечами.

— Не знаю. Вроде бы не шли ни в какое конкретное место.

— Ты прав. Не шли ни в какое. — Капрал повернулся снова к Порте. — Мы не шли ни в какое место. Заблудились.

Порта сочувственно рыгнул.

— Поневоле заблудишься в этой чертовой стране. Все треклятые дороги выглядят одинаково.

— Эти треклятые живые изгороди сбили меня с толку. Как их, черт возьми, отличить одну от другой?

— Слушай! — неожиданно сказал рядовой. — Почему мы с тобой еще живы?

Капрал почесал коротко стриженую голову.

— Не знаю. Нам постоянно твердили, что треклятые фрицы не берут пленных.

79

В описываемый период 21-й танковой дивизией командовал генерал-майор Эдгар Фойхтлингер — действительно довольно блеклая и бездарная личность. В генерал-лейтенанты был произведен 1 августа 1944 г. Монокля он, кстати, не носил. Далее, Майер имеет в виду генерал-лейтенанта Фрица Байерлейна, но при этом сам ошибается — Байерлейн командовал воевавшей в Нормандии учебной танковой дивизией, а не 21-й танковой. — Прим. ред.

80

За время войны не было ни одного случая расстрела генерала на фронте — только по решению трибунала и в тюрьмах. — Прим. ред.