Страница 45 из 76
Она суетливо задвигалась в тёмной прихожей, сама не зная, куда вести Сергея: то ли в кухню, то ли в комнату, где, видно, был ещё непорядок. Сергеи придержал её под локоток, притянул поближе к себе, сказал в ухо:
— Спешу я, бабушка, бежать надо. А дочке скажите, после праздников заскочу, сделаю. Платить не надо, за те же деньги сделаю.
Старуха растроганно замотала головой:
— Господи, господи, дай тебе счастья, сыночек. Говорила Катеньке, хорошие люди, не могло так закончиться. Вот и вышло по-моему. Спасибо тебе, спасибо за доброту. А пол, — она махнула кулачком, — бог с ним, с полом. Мы там фанерку положили. Мышей у нас вроде нет, тумбочку поставим, и не видно будет.
— Сделаю, — сказал Сергей, чувствуя, как от жалости к старухе, вообще к этой семье, делается ему не по себе: стыдно, горько, досадно. И он повторил вдруг осевшим голосом: — Сделаю.
На этот раз открыла кислицынская молодуха Наталья — высокая, гибкая, красивая. Откинула длинную тонкую руку, как в цирке — алле, на манеж пожалте! И головой тряхнула — гордо так, по-актёрски.
— Прошу вас, ждём. — Голос глуховатый, глубокий, приятный. Глаза большие, иссиня-серые, спокойные. Брови чёрные, крутыми дугами, никаких красок — сама вся светится. Халат в обтяжечку, из-под халата — брюки, на другой бы нелепо смотрелись, а ей всё к лицу.
Познакомились, пожали руки, пошли по квартире. Наталья, как гид-экскурсовод, то туда покажет, то сюда: "Это кухня, там кладовочка, ниша, коридорчик, спальня родителей, кабинет, наша комната…" После каждой остановки и беглого осмотра неизменно спрашивала: "Понятно, да?", — обращаясь при этом к одной лишь Надюхе. И Надюха кивала с готовностью, бормоча: "Конечно, конечно".
Вслед за ними в маленькую комнату осторожно вошёл Павлик, неся перед собой шахматную доску с расставленными фигурами.
— Ну вот, явление народу, — насмешливо сказала Наталья.
Павлик остановился перед Сергеем.
— Давайте блиц. Они боятся со мной. Я их всех обыгрываю.
— Ой хвастун! Какой же ты хвастун, — совсем не сердито сказала Наталья. — Дедушка тебя обыгрывает и папа, когда захочет.
— Это когда я захочу, тогда они выигрывают. Жалею их. — Павлик поставил шахматы на стул, потеребил Сергея. — У вас разряд? Какой?
— У меня высший разряд — строительный! — сказал тот, подмигнув Наталье. — Мы с тобой сыграем потом. А сейчас извини, брат, не могу. Работы, сам видишь, навалом.
— Блиц же, — заканючил Павлик. — Две минуты.
— Павел! — строго сказала Наталья. — Выметайся! Лучше сам… — многозначительно предупредила она.
Павлик засопел, как-то по-взрослому поправил очки, взял шахматы и удалился, ни на кого не глядя.
Чуть не сбив его, в комнату влетела Христина Афанасьевна.
— О, пришли! Рада, рада. Вас Надеждой зовут? Значит, Надюша? Можно так? Ну, отлично. Видели наши хоромы?
— Прекрасная квартира, — сказала Надюха.
— Прекрасная, пока не берёшься за уборку да за ремонт, — пожаловалась Христина Афанасьевна. — А для нас с Наташенькой она ужасная! Сколько мы тут потрудились. Правда, Наташа?
Наталья закатила глаза и развела лёгкими руками — получилось это больше в шутку, чем всерьёз.
Христина Афанасьевна без всяких переходов заговорила о деле. В первую очередь, по её мнению, надо браться за маленькую комнату, привести в порядок, побелить, поклеить обои и всем дружно наброситься на книги: протереть, пропылесосить, перенести в чистую маленькую комнату. Затем ремонт кабинета — полностью, до последнего гвоздя, чтобы потом уже не беспокоить Андрея Леонидовича. Ну, а дальше — как угодно: то ли комнату молодых, то ли спальню — всё равно.
— Всё ясно. Надежда займётся комнатой, я — плиткой, — решил Сергей. — Вы поможете разметить стену под плитку?
— Ну разумеется! Итак, вы приступайте, а мы с Наташенькой пойдём складывать книги из спальни. Всё равно же надо будет освобождать!
Они ушли, и вскоре в спальне загудел пылесос.
Надюха переоделась в старенький сарафан, линялый и тесноватый, в котором бегала ещё школьницей. Застелила в маленькой комнате пол газетами, установила лестницу, полезла со скребком обдирать с потолка отставшую извёстку.
Для разметки стены приглашён был из глубины квартиры Александр. В кургузом своём спортивном костюме, серьёзный, надутый, он принёс чертёж в полватманского листа. У него всё уже было размерено и начерчено, оставалось лишь нанести мелом контур будущей кладки к примерно наметить, где пройдут водопроводные трубы. Проект был хорош, особенно понравилось Сергею то, что Александр "привязал" кухонный гарнитур к имеющейся разводке горячей и холодной воды, так что никаких особых слесарных и сварочных работ не предстояло. Александр тотчас, как только закончили разметку, ушёл.
Сергей сбегал на стройку. За рамами лесов нашёл старую детскую ванночку, захватил и ведро для воды. Вернулся полный нетерпения скорей-скорей взяться за работу. Быстро, вприпрыжку перетаскал из маленькой комнаты на кухню мешки с песком и цементом, пачек десять плитки. Привычной рукой, на глазок сыпанул в ванночку песку, потрусил цемента, ещё прибавил, ещё. Коротким мастерком перемешал, взрыхлил смесь, пальцами размял комки, вылил ведро воды, плеснул ещё, сколько рука отмерила. Тщательно, бережно, неторопливо начал первый замес.
Возле него то и дело кто-нибудь проходил: то Александр, то Павлик, то Христина Афанасьевна — таскали в прихожую увязанные пачки старых газет, журналов, черновиков. Павлик каждый раз останавливался за спиной Сергея или сбоку и молча сопел, глядя, что делает Сергей.
Закончив замес, Сергей напористо, одним натиском отбил молотком штукатурку по намеченному контуру стены, вколотил дюбель с отвесом и сел покурить перед началом работы.
Перекур этот перед первым рядом тоже пришёл не сразу. Чего, казалось бы, ещё: разметил, сел, сигарету в зубы и — пошла, родимая! Нет, есть тут маленькая, но тоже очень многозначительная хитрость. Вот сидишь ты в сторонке, покуриваешь и вроде бы ничего не делаешь, даже не шевелишься, а глаз тем временем вверх-вниз, туда-сюда, как бы рисует, планирует будущую кладку: во-о-он та щель между кирпичами — останется слева, сантиметра на два от края будущей кладки, а вот это место, где выбоина, тут как раз и пройдёт нижняя кромка, замазать выбоину придётся, потолще раствору положить… Вот так посидишь, выкуришь сигарету, а глаз ужо разметил, запомнил, как и что, свыкся с местом. Со стороны поглядеть — сидит мужик и курит, шабашничает, а на самом деле тут, может, и свершается самая главная работа: настройка глаза!
Тут — как и со стенкой: первый ряд уложишь точно, но бечёвке и по отвесу, так и пойдёт, ровно, гладко, красимо, а если поспешишь, спортачишь, её и начнёт вести, кособочить, так до неба и не выведешь ровизну. Поначалу, когда не знал этого, частенько выходили у него "дунайские волны". Ботвин морщился, ворчал: дескать, где же твой глаз, рабочий класс? Кладку, конечно, принимал, куда денется, но Сергею не то чтобы стыдно бывало, а как-то заедало его: что ж, неужели не сможет "стрелкой", как другие каменщики, тот же Кузичев, например? Потом, через много дней сообразил, в чём секрет, и про себя сочинил такое правило: первый ряд — как на парад. Старик тоже знал, что почём, но только словами не мог выразить. А он словами выразил, значит, кое-что да смыслит, не пустой котелок. Когда сказал ему про первый ряд, он: ага, ага, а как же! "Ага, ага", а что же молчал? Так вроде, говорит, само собой ясно. Само собой!
Первый ряд — как на парад! Сразу не задашь глазу точную вертикаль и толщину подмазки — запляшут плитки вкривь и вкось, покатится шов, как по ухабам. Глаз, рука, выдержка. Тут, для работы с плиткой, не всякий характер гож: если каменщик заполошный, торопыга, у него и кладка такая же выйдет: ребристая, неровная, лихоплясная, как у Мартынюка, а если выдержанный, основательный, вроде Кузичева, то и кладочка идёт как зеркало, шовчики струнами, как в Зимнем! Есть там камины, выложены изразцовой плиткой…