Одесситки

— Где? — не унимался кадровик.

— В тюрьме...

— Ну-ну, договаривайте, Дора Моисеевна. Ваша свекровь осуждена как враг народа. Так ведь, а вы? Чем вы занимались во время войны?

Дорка молчала.

— Вы хотите, чтобы мы поверили вам, что каким-то чудом вам удалось остаться живой и невредимой с сыном-евреем?

Он больно схватил ее за плечо.

— С какой целью вы хотите проникнуть па фабрику?

— Мне нужна работа.

Очки у Дорки запотели, она ничего не видела.

— Еремина или как вас там... Идите, и чтобы ноги вашей на фабрике не было.

Дорка не помнит, как выбежала из кабинета. В приемной стояли празднично одетые люди с цветами. Сегодня день рождения у начальника отдела кадров. Она вспомнила, как ей сказал об этом уже знакомый вахтер и что ей обязательно сегодня повезет. Кадровик вертелся у зеркала. Да, седею, от такой работы не только поседеешь. И другой день, думал он, передал бы эту жидовку куда следует, но сейчас у него праздник, пусть эта странная баба считает, что он сделал ей подарок — неохота было возиться.

Дорка быстро прошмыгнула мимо вахтера, он что-то спросил, но она ничего не слышала, бежала домой, как сумасшедшая. Ей казалось, что, пока она здесь, ее сына забирают из рук старушек. Успокоилась лишь, когда заметила у ворот на лавочке Екатерину Ивановну, читавшую Вовчику книжечку. Он приставил маленькую табуреточку к ногам старушки и совсем ее не слушал, вертелся во все стороны; когда увидел мать, бросился к ней с криком: «Мама, мама!» Дорка схватила сына и помчалась, как угорелая, домой. Старушка даже перекрестилась: «Господи, что случилось?», и поспешила за ней, ничего не спрашивая. Вместе уложили ребенка, и, когда он уснул, все рассказала старушкам. Те, как могли, утешали несчастную женщину: «Дорочка, девочка наша, не пропадем. Мы знаем одну женщину, она нам поможет обязательно».

Но та не стала со старушками даже разговаривать. Сконфуженные, они вернулись ни с чем. Правда, через несколько дней Екатерина Ивановна порадовала хорошей новостью: можно подрабатывать в промтоварном магазине, убирать, а главное, магазин рядом, через дорогу. Дорка не спала всю ночь, Екатерина Ивановна предложила помолиться, мол, поможет, но она отказалась: «Я не умею». — «Ничего, Дорочка, Бог един, он поможет». Дорка посмотрела на икону, стала на колени и неумело перекрестилась. Потом еще и еще, как Нина Андреевна. Поцеловала образ Мадонны с ребенком: помоги, Матерь Божья, хоть ты спаси нас.

Директор магазина сидел в маленьком кабинетике. Дорка с Екатериной Ивановной протиснулись к нему

— Здрасьте, — со страхом прошептала Дорка и замолчала, очки ее запотели, она перестала его видеть. Инициативу взяла старушка.

— Семен Осипович, дорогой, вот моя Дорочка, моя спасительница, вы не пожалеете, поверьте моей седой голове. Ей на фабрику; как раньше, нельзя, с ее зрением как работать на станке? Сами понимаете, и малыш... Я вам рассказывала, это же ангел, а не человек.

Екатерину Ивановну нельзя было остановить, да директор и не пытался.

— Ладно, я все понял. Хорошо, пусть работает, а там поглядим.

— Так вы согласны? — никак не могла поверить в свое счастье Екатерина Ивановна.

— Согласен, не волнуйтесь, ступайте домой, а вы, Дора, останьтесь.

В этот день Дорка с еще одной молоденькой девчонкой, ученицей

продавца, разгрузили две машины товара — одну с сукном, другую с обувью. Усталости не чувствовала, хотя сгружали в подвал и спускаться надо было по узким ступенькам. Как не упала? В обеденный перерыв захотелось пить. Ее проводили в большую подсобку, там вкусно пахло отварной картошкой, квашеной капустой и луком. За длинным столом пристроились сотрудники во главе с директором.

— Дора, а почему вы в платье работаете? — спросил он.

Она растерялась, покраснела, не знала, что ответить. Это же ее самое нарядное платье. Все засмеялись. Уставшая Дорка от перенапряжения стала неестественно улыбаться, потом расплакалась. Ее усадили за стол, Семен Осипович объявил, что это новая сотрудница и зовут ее Дора Моисеевна. После обеда ей выдали халат, удобные тапочки и показали ее «резиденцию» — крохотную комнатенку, где хранились ведра, веники, швабра. Там она переодевалась и немного передыхала. Приходила на работу первой и ждала директора или его зама. Вечером Семен Осипович звал Дорку в кабине т и клал в карман деньги.

Очень скоро все сотрудники поняли, что Дорка безотказная: кто позовет, бросает швабру и несется помогать. То товар на прилавок выставить, то что-то перетащить с места на место. И надо ведь успеть еще со своей работой управиться — вымыть полы, туалет, сбегать на рынок купить к обеду продукты. Сварить, накрыть на стол, правда, тарелки, вилки и кружки сотрудники мыли сами. Целый день она вертелась, как волчок, к вечеру приходила домой, не чувствуя ног, и замертво плюхалась в кровать. Екатерина Ивановна смотрела на Дорку, и мысль, что так она долго не выдержит и нужно что-то предпринимать, не оставляла ее в покое. Поразмыслив немного, старушка решила действовать. Теперь во время обеда она с Вовчиком заглядывала в магазин, объясняя, что мальчуган скучает по маме, которую совсем не видит. Вид пожилой женщины и малыша вызывали сострадание; Екатерина Ивановна научила Вовчика жалостным одесским песенкам из репертуара исчезнувших навсегда кафешантанов. Он стоял посреди магазина и тоненьким голоском пел: «Мама, мама, что мы будем делать, когда настанут сильны холода...» Старушка подпевала, дуэт имел успех, и растроганные продавщицы угощали «артистов» кто чем. Вовчик все это запихивал в висевшую на плече сумочку с тесемкой вместо ремешка, которую ему сшила баба Лиза. Набив ее угощением, мальчишка с Екатериной Ивановной удалялись.

Сегодня Дорку вызвал директор и предупредил: «Завтра не приходи, будет проверка, а ты не в штате, понимаешь? Когда закончится, я за тобой пришлю. Хорошо?» Дорка не находила себе места, все выглядывала в окно, однако никто не объявлялся. Так, в ожидании, минуло еще пару дней. Екатерина Ивановна не выдержала и пошла гулять с Вовчиком мимо магазина. На двери было приклеено объявление — «Закрыто на учет». Сколько это продолжится, никто не знал. Хотелось кушать, и старушки с Вовчиком поутру отправлялись на «охоту». Свою добычу они съедали за ширмочкой, оставляя небольшие ломтики хлеба для Дорки. Ей в магазине подарили два отреза на платье, но она так их и не пошила. Вот теперь пригодятся, нужно продать.

На базар двинули втроем. Екатерина Ивановна не доверяла такое серьезное дело Дорке.

— Ой, да ты такая доверчивая, обдерут, как липку, еще во что-нибудь вляпаешься, и видишь плохо, обсчитают, — причитала она, торопясь по Торговой на Новый рынок.

Старушка так ловко пробиралась сквозь толпу, что Дорка с сыном все время ее теряли из вида. Екатерина Ивановна запретила ей вынимать товар из сумки, пока не подаст знак. Она прикидывалась, что ищет отрезы, узнав цену, покачивала головой. Игра Дорке довольно быстро надоедала, и Вовчик устал. Наконец Екатерина Ивановна махнула ей. Она достала материал, перекинула его через руку, и здесь же Екатерина Ивановна громким театральным голосом заорала на весь рынок: «Ой, какая прелесть! Мадамочка, я ваш покупатель. Все-все... Я первая». Она делала вид, что вырывает ткань из рук опешившей Дорки, та от неожиданности ничего не могла понять. Моментально вокруг образовалась толпа, перекрикивая друг друга, люди прицеливались. Дорка просила сумму, которую заранее согласовала с Екатериной Ивановной, — и ни рубля меньше. Старушка принялась с ней азартно торговаться, злилась, ругалась. Дорка ни в какую не уступала. И вдруг одна молоденькая женщина сунула ей деньги и выхватила ситец.

Дорка спрятала деньги в лифчик, подхватила сынишку на руки — и ходу «Ах ты, вонючая торговка, — с наигранной свирепостью на лице кричала ей в спину старушка. Екатерина Ивановна догнана их в конце продуктовых рядов. Счастливые, они тащили с базара две полные сумки, Вовчик тоже был счастлив — в его котомке лежали любимые разноцветные леденцы...