Страница 68 из 119
Поэтому весь наш с Филей трёп неизбежно накрывает тень великой уайльдовской бесполезности. Все, решительно все может быть оспорено или не услышано, как близко к истине оно бы ни стояло. Мысль заинтересованно бежит, крепнет, разгоняется, пока не упирается в собственный хвост — увы, этот бег был бегом по кругу… Сладкая Стервочка, я сейчас в том удивительном состоянии, когда не согласен с тем, что ты мне наговорила, но согласен с тобой. Ты ведь не глупая душа, ты тоже сражаешься с пустотой, ты тоже проталкиваешься сквозь нее по какой-то своей замкнутой орбите. Пусть на чужом мне языке, но ты тоже просишь света. Никто не лучше, никто не хуже, но нам обоим одинаково есть чему поучиться друг у друга. И меня не хватило понять это до того, как ты дистанцировалась. Мне нужно было опять наворотить космических аналогий и рассуждений о тщете литературы, чтобы мозаика собралась. Опять волчком в погоне за ответом. И другого пути для меня, похоже, нет. Вечно я левой пяткой чешу правое ухо.
Да нет, что и спорить — мужики тоже мочат порой такое, что хоть стой, хоть падай. Как-то в десятом классе мою сестру провожал из школы до дома кавалер. Всю дорогу он осоловело лупал глазами, кряхтел и что-то бормотал себе под нос. Легкости контакта категорически не наблюдалось.
— Чего ты там бубнишь? — не выдержала моя сестра.
— Кать, — выдавил он из себя. — Мне нужно сказать тебе одну крайне важную вещь.
— Так говори, я слушаю.
— Нет… Нет, дай мне сосредоточиться… Я сейчас, сейчас скажу… Уже скоро…
До подъезда они дошли под его стенания и стоны сквозь зубы. Встали. Дальше сосредотачиваться было уже некуда.
— Итак? — спросила сестра. — Ты готов мне сказать крайне важную вещь?
— Да, — встряхнулся он и выдохнул, как каратист. — Я готов!
— Я вся внимание.
Кавалер зажмурился, мотнул головой и сорванным голосом выпалил:
— Послушай! Кать! Ты меня любишь?
Я однажды спросил свою приятельницу Татьяну:
— Скажи, а что в мужчине ты считаешь сексуальным?
— М-м-м… Мне нравятся красивые, в меру прокачанные мужские плечиГ
— А что ты считаешь сексуальным в себе?
— Мне лично нравится моя попка, и большинство мужчин она тоже не оставляет равнодушными.
— Отлично! А теперь вообразим ситуацию: ты общаешься с симпатичным тебе молодым человеком. Плечистым и обаятельным. Вы знаете друг друга всего лишь полчаса, но все идет просто здорово, и ты уже не можешь сдержать себя. Ты кладешь ему руку на плечо, слегка массируешь и, любуясь, произносишь: «Слушай, это сводит меня с ума. Ничего не могу с собой поделать. Ты знал про мои слабости!» Воображаешь?
— Еще бы!
— Но, допустим, наш плечистый красавец угодил в то самое большинство мужчин, которых твоя попка не оставляет равнодушными. И он, тоже устав сдерживать себя, кладет тебе руку ниже талии, чуть сдавливает и выдает не менее жаркий комплимент. Через те же самые полчаса с момента знакомства. Уважаемые знатоки! С вами играет бездельник из Москвы Кирилл Демуренко, которому заняться больше нечем. Внимание, вопрос! Кто в данной ситуации получит по рогам: мальчик или девочка?
— Ну по рогам, не по рогам, а по рукам он точно у меня схлопочет, — отвечает Татьяна.
— Блестяще! Один-ноль в пользу команды знатоков! А я напомню, что наш эфир спонсирует Международный Фонд по Защите Женских Задниц. Теперь объясни мне, почему так?
— Ну ты сравнил: то плечи, а то — попка! Второе интимней.
— Тогда почему же, Танюша, твое гораздо более интимное место сейчас прикрывают джинсы-недомерки? И при малейшем наклоне торса вперед вся твоя интимность прет на всеобщее обозрение, прикрытая одними лишь анекдотической узости стрингами?
— Ну это… Так сейчас модно.
— Истину глаголешь! И заедешь ты своему кавалеру по рукам тоже, потому что так модно, потому. что так принято. Хотя природа никогда не давала приоритет задницам перед плечами.
— Ты прав. Но так просто сложилось.
— А если молодой человек ответит тебе тем же, когда ты положишь ему руку на плечо?
— Я подумаю: «Больной какой-то. Псих». Это нам можно так, а мужчинам так нельзя.
— Тань… Взгляни на это отстраненно, по-новому, очень тебя прошу. Неужели привитые тебе стандарты поведения настолько ценны, настолько отражают твои истинные желания, что ими нельзя поступиться, что в них нельзя усомниться? Неужели это действительно твое, а? Неужели, дав ему по рукам, это будешь истинная ты?
Она долго размышляла.
— В чем-то ты прав, Кирилл, но ведь… Но ведь… — Мысль она так и не смогла закончить. Я не стал ее торопить с окончанием мысли — пусть задумается. Ее отчаянно цепляющийся за жизнь «но ведь…» — хороший признак. Это забился, в панике заметался подсаженный извне таракан, которого она в своей голове с материнской заботой выпестовала до тропических размеров.
Данный диалог можно было бы и не начинать, ибо всем понятна степень его банальности. Вы разве услышали что-то новое? Увы. Но не банален вот какой момент: описывая любое явление, отражая его — и особенно в дискуссионном, полемическом порядке, — мы неизбежно это самое явление меняем. Подключенный к электрической цепи амперметр измеряет силу тока не в цепи, а в цепи с амперметром. Висящий на стене градусник измеряет температуру не в комнате, а в комнате с градусником, который обладает своей теплоемкостью и таким образом сам по себе, пусть до смешного мало, но влияет на температуру. Отраженная под новым углом зрения ситуация больше никогда не будет прежней. Она изменится. Она сдвинется с мертвой точки, чтобы — несомненно! — уткнуться в следующий барьер, но вместе с тем чтобы — неизбежно! — прогрессировать, обретать смысл. Усомнившаяся Таня, возможно, забудет наш разговор и продолжит бдеть на страже своей полуобнаженной попы. Но уж если низвести последствия нашего диалога до самого минимума, даже при условии, что Таня ничего в себе не изменит, всегда остаюсь я. Вы слышите — я! Я, попытавшийся что-то донести человек. Пусть она бьет по рукам и дальше, но остаюсь я с неразменным минимумом нового в своих взглядах. И я уже никогда не буду прежним, как бы вы ни старались меня осадить. Но возможно — и сколько света в этом «возможно»! — она обнимет понравившегося парня за плечи, он обнимет ее за задницу — и ничего страшного не произойдет. Потому что дело-то не в плечах, не в задницах, а в таланте быть личностью, внутренне свободным человеком.
Разберемся в определениях. Для меня секс и занятие любовью — одно и то же, по двум причинам: слово «секс» попросту короче и гибче, и если мужчина и женщина делают это, то зачастую это не означает, что друг к другу они испытывают любовные чувства. Во многих семьях секс со временем становится повинностью, какая тут любовь? А если у женщины долго не было мужика, а ей его хочется, и она ложится с тем, кто ей симпатичен, какая тут любовь? Как ни крути, в подавляющем большинстве случаев секс (занятие любовью) можно отождествить с получением удовольствия.
Многие сегодня, захлебываясь слюной, наперебой любят цитировать Фрейда. Так вот что товарищ Фрейд пишет про удовольствие (буквально одна фраза, чтобы не усыпить вас):
«Принцип удовольствия — положение, согласно которому в основе поведения человека с раннего возраста лежит стремление достигать удовольствия и избегать неудовольствия». Обращаю внимание на фразу «с раннего возраста» по ходу дела. Перефразировав Фрейда, имею дерзость на своем одноклеточном уровне утверждать, что «удовольствие — то, что нравится, а неудовольствие — то, что не нравится». Разве не права та одна моя единственная клетка? Или в вашей интерпретации любовь — это с удовольствием, а секс — это без удовольствия? В любом случае все, кто заикались о том, что не следует складывать в одну карзину «секс» и «любовь», прикусывали язык при резонном вопросе: «А разница-то в чем?»
Не буду выставлять себя моралистом, скажу честно, сам грешил быстрыми совокуплениями в мало пригодных местах. Однако смею утверждать, что в моей жизни больше было чувственного секса, чем собачьих «перепихонов». А все, что прочувствовано, доставляет массу удовольствия. И в связи с этим часто попросту теряюсь в размышлениях: «Ну что постыдного в сексе? Что в нем есть такого противного, что при малейшем упоминании о нем слышишь укоры в пошлости?». Где же тут пошлость? Ну, объясните мне, где? Я никогда не подходил к девушкам с предложениями типа: «Давай я тебя оттарабаню во-о-о-он там за сараем?!» Я предлагал ПРОСТО знакомство, но допускал при этом, что частью дальнейших отношений будет в том числе секс, при этом не являясь их первопричиной. Однако в глаза мне часто бросали безликие рассуждения о том, «что у меня на уме, когда я подхожу узнать имя!» Бьюсь об заклад, что во всех случаях, когда мой вопрос: «Девушка, могу я с вами познакомиться?» или «Девушка, меня Филипп зовут, а вас?» «аккомпанировался» гробовым молчанием (а по моему телу раскаленным утюгом ползал взгляд ошарашенной собеседницы, и зрачки сужались до размера: «Ты чо, умом тронулся, дядя?»), объекты моего интереса думали (нет, даже были на 256 % уверены), что я хочу их затащить (именно — затащить за волосы) в постель.