Легион обреченных

Учтено было и то, что переход уже одной группы вселил уверенность в ряды еще колеблющихся туркестанцев. Немцы, конечно, сразу введут строгости, а обстоятельства могут сложиться так, что и Таганов не избежит ареста. Поэтому он на всякий случай проинструктировал Кулова, как довести до конца задуманную операцию. Если же схватят и Кулова, его заменит Мередов...

Утром в комнату безмятежно спавшего Таганова ворвался Фюрст. Подозрительно оглядел его измазанные грязью сапоги, влажную шинель, висевшую на стене.

— Где вы были ночью? — Фашист сверлил Ашира красноватыми глазками. По его бесстрастному квадратному лицу трудно было понять, что он думает.

— Ездил в Понятово по заданию капитана Брандта. Поезд прибыл поздно, с вокзала добирался пешком. Господин Брандт...

— Этот кретин пропал, его, наверное, уже нет в живых! — взорвался Фюрст. — А где остальные?

— Будь они прокляты, господин Фюрст! Их арестовали...

— Что за ахинею несете? О чем вы?..

— Я говорю о трех автоматчиках, которые сопровождали меня. Их в Понятове арестовало гестапо. — Ашир сладко зевнул. — Штурмфюрер Хорст мне доверительно сказал, что эти бандиты хотели убить меня и уйти к партизанам.

Фашист, молча хлопнув дверью, направился к себе, чтобы переговорить с Понятовом, но связи почему-то не было. Он наорал на командира связистов, молодого лейтенанта. Тот стал оправдываться: партизаны — то польские, то белорусские — разрушают линию. Предложил связаться с Понятовом по радио. На имя Хорста открытым текстом пошла радиограмма с требованием подтвердить арест трех солдат, сопровождавших Таганова. И над ним нависла реальная угроза провала.

Ответ на запрос в тот день, однако, не пришел. Радистом оказался один из участников намечавшегося перехода, и он «ошибочно» заслал радиограмму в Луккенвальде...

Батальон напоминал встревоженный улей. Всюду только и говорили о ночном побеге. Фюрст со своими помощниками носился по лагерю, пытаясь внушить солдатам, что беглецы пойманы и уже расстреляны. Но им мало кто верил.

Туркестанцы знали, что рядом свои, партизаны, рядом — свобода. Видя настроение людей, Таганов посоветовался с Куловым и Мередовым, и они решили ускорить переход оставшейся части батальона — промедление было смерти подобно. О своем решении тут же дали знать в партизанскую бригаду. На другой день к вечеру оттуда прибыл связной.

Таганов собрал отдельную группу все еще колеблющихся туркестанцев, ошарашенных происходящими событиями в батальоне. Разведчик снова рисковал, но поступить иначе не мог.

— Мне рассказывали такую быль. Бежал один туркестанец из плена, прошел уже почти всю Германию. Голоден, холоден, выбился из последних сил. И, отчаявшись, зашел в первый попавшийся дом: что будет, то и будет... А дом полон немцев. Беглец, чуть не валясь с ног, вытянул руку в нацистском приветствии: «Салам алейкум!» Все находившиеся там радостно ответили: «Валейкума эссалам!» Оказалось, то были туркестанцы, также бежавшие из плена... Шутки шутками, — с горечью продолжал Ашир, — а я вот думаю, с чего бы родилась такая почти маловероятная быль? Уж не слишком ли много нас, среднеазиатцев, в плен угодило? Разве мы трусы? Разве мы воевать не умеем? Или Родину свою меньше любим? Еще не поздно исправить ошибку. Вы вернетесь к своим, домой... Сегодня ночью, или никогда! Другой возможности не будет.

— А ты, Ашир, тоже уйдешь с нами? — спросил кто-то.

— Да! — Таганов смотрел спокойно. — Но просто уйти легче всего. Надо уйти так, чтобы фрицам стало тошно!

В полночь над Юратишками прогремели взрывы, затрещали автоматные очереди. Штаб и дом, где жили немецкие офицеры и их холуи, забросали гранатами. Издали донеслись мощные взрывы, раздалась стрельба из пулеметов — это чекисты под командованием Волкова отвлекали немецкий гарнизон.

Операция началась удачно. Таганов организовал вокруг лагеря круговую оборону из надежных людей, отправил Кулова с группой автоматчиков на опушку леса, поближе к позициям соседней немецкой части, — вдруг понадобится прикрыть огнем.

С первыми выстрелами запылали казармы, хозяйственные постройки; люди хватали оружие, ящики с боеприпасами, грузили их на подводы... Среди оставшихся в живых связанных немецких офицеров в одних подштанниках был и Фюрст. Повзводно двинулись к лесу. В лагере еще раздавались одиночные выстрелы, это солдаты вылавливали и расправлялись с провокаторами и фашистскими прислужниками.

Таганов лично руководил всей операцией. В эти минуты от него особенно требовалась железная воля. Он действовал решительно и непоколебимо, приказал поскорее углубиться в лес, переправиться через реку и держать путь в расположение партизанской бригады. Сам Ашир ушел с последней группой, которая подожгла склады с боеприпасами и горючим.

В ночной тишине, изредка разрываемой далекими выстрелами, раздавался негромкий окрик:

— Пароль?

— «Москва»!

— «Ашхабад». Проходите, товарищи...

Когда все собрались, Таганов построил людей. Партизанский связной вынул ракетницу. В небе зажглись и поплыли три красные звездочки...

Вскоре из-за леса донеслось дружное «ура!».

— Наши атакуют станцию, — сказал связной. — Ну что, поможем, товарищи? Тогда пошли.

Командование бригады приняло решение окончательно разгромить крупный немецкий гарнизон в Юратишках. И тут большой подмогой стали Таганов и его товарищи, прекрасно знавшие расположение оборонительных сооружений и огневых точек у гитлеровцев. Партизаны захватили богатые трофеи, сожгли целый эшелон с горючим...

Утром следующего дня из чекистского отряда «Неуловимые» в Москву, в Ставку Верховного Главнокомандующего, была отправлена радиограмма. В ней лаконичным военным языком сообщалось о ночном бое, об уничтожении и пленении свыше трехсот гитлеровских солдат и офицеров, о переходе на нашу сторону теперь уже бывшего «Ост-мусульманского батальона СС».

На партизанских тропах, начальником разведки чекистского отряда завершал свою военную биографию Ашир Таганов. Воевал, пока не была очищена от врагов вся Белоруссия. Отличился во многих боях, сам ходил брать «языка», когда штабу требовались срочные данные о противнике, пускал под откос эшелоны гитлеровцев.

...Отгромыхала последними залпами кровопролитная война. Солдаты вернулись с ратного поля домой, к мирному труду. Но для воинов «бесшумного фронта» битва еще не окончилась. Тайная, незримая, она шла всюду — и там, где еще вчера умирали в бою солдаты, и там, где никогда не гремели выстрелы.

Немало сил и труда пришлось затратить Аширу Таганову в послевоенное время. Он многие годы ездил по городам и селам страны, разыскивая засланных фашистских агентов, многих из которых знал в лицо. Иные ему были известны лишь по кличкам, приметам, других запомнил по адресам и фамилиям их родственников Год, проведенный советским разведчиком в глубоком тылу врага, стал как бы шифром его памяти.

Старый каракурт полз к своей норе и наткнулся на лужу, разлившуюся после ливня. Увидев поблизости черепаху, взмолился:

— Голубушка! Перенеси меня на тот бережок. Чем хочешь одарю!..

— Какая еще награда за добро?! — Черепаха степенно высунула голову из панциря. — Да только ты убьешь меня, недаром тебя прозвали черным пауком.

— Аллах с тобой, не причиню тебе я зла. Спаси только!..

Черепаха переправила каракурта к самой его норе. Выбравшись на сухое место, черный паук запустил смертоносное жало в доверчивую черепаху.

— Какой же ты, каракурт, коварный, — сказала, умирая, черепаха. — Слово-то свое не сдержал...

— Не обессудь, подружка, характер у меня такой! — вздохнул паук. — Ты же не сразу согласилась меня перенести...

По утрам конвоир доставлял Каракурта в кабинет Ашира Таганова, где на небольшом треножнике, приставленном к столу, арестованного ждал прикрытый салфеткой пузатый чайник с крепко заваренным зеленым чаем. Нуры Курреев кивком головы здоровался с чекистом, привычно садился на стул, молча наливал в пиалу душистый напиток и, сделав несколько шумных глотков, ждал начала разговора.