Легион обреченных

И вот этот «сюрприз». Каракурт увеличивал шансы Фюрста. С помощью предателя гестаповец мог провалить Таганова, попытавшись втянуть в какую-либо авантюру, и сделать себе карьеру на разоблаченном им советском разведчике и трупах туркестанцев.

— Что хочет от меня Центр? — спросил Таганов после некоторого раздумья.

— Возвращения... — Связной не сводил с Ашира внимательных глаз.

— Это приказ?

— Вам дано полное право вернуться домой... Центр считает, что вам на месте виднее, и будет согласен с любым вашим решением. Под угрозой ваша личная безопасность.

— Передайте Центру, — Таганов говорил четко и кратко, — что я благодарю за доверие. Постараюсь его оправдать. Возвращаться с полпути не могу. Надеюсь, меня поймут.

Ашир больше всего боялся высоких слов, тем более обращенных к своим. Разве надо Мелькумову и Касьянову говорить о том, что он не может оставить людей, надеявшихся на него, связывавших с ним свое возвращение на Родину. Бросить их, значит, предать дело, которому отдано столько сил.

Центр был прав, беспокоясь за жизнь разведчика, и Таганову, действительно, угрожала опасность, но с другой стороны.

Из зондеркамеры выпустили Джураева. Он шел озираясь. Ему надо пройти через весь лагерь, чтобы добраться до спасительных дверей канцелярии Фюрста. Когда оставалось каких-нибудь два десятка шагов, не выдержал, побежал. Но что-то просвистело в воздухе, и Роберт с воплем повалился на ступени крыльца. Меж лопаток у него торчала рукоятка тяжелого немецкого тесака.

На шум выскочили Фюрст, Брандт и несколько фашистских офицеров с автоматами. Они молча глядели на корчившегося у их ног провокатора, который вскоре откинул голову, ощерившись золотой челюстью, и уставился остекленевшими глазами на гитлеровцев. Неподалеку угрюмо стояла толпа солдат.

Окрик застрял в горле у Фюрста. Не решаясь повернуться спиной, он попятился назад, в канцелярию. Офицеры открыли огонь поверх солдатских голов. Туркестанцы расходились молча, нехотя.

Несколько позже, когда Фюрст и Брандт остались вдвоем, командир батальона схватился за голову:

— Как мы будем вдевать с такими солдатами? Это же бандиты, басмачи! Это почти партизаны! Нет, я не могу отправляться воевать с таким батальоном!..

— Постарайтесь уж как-нибудь, — вяло усмехнулся Фюрст. — Впрочем, приказы фюрера не отменяются, капитан.

На исходе был май 1944 года. С полей Западной Белоруссии давно сошел снег, лили холодные дожди. Но запоздалая весна брала свое, хотя минувшая зима была суровой, как и все военные зимы. Над землей струился пар и деревья выбросили уже клейкие зеленые листочки поляны и опушки леса покрылись изумрудным разнотравьем.

От станции Юратишки батальон «остмусульманцев» черной лентой растянулся по шоссе, направляясь в отведенные казармы. В нем насчитывалось свыше восьмисот солдат, хорошо вооруженных и специально обученных для борьбы с партизанами, Среди немецких офицеров в штабе и отделе разведки было и несколько рьяных предателей из числа туркестанцев, выслуживших у врага офицерское звание.

По сведениям фашистской разведки, в этом районе вели активные боевые действия ряд партизанских отрядов, в том числе особый чекистский отряд «Неуловимые» под командованием майора Морозова. Таганову нужна была связь с ним. И он решил навестить семью Пашкевич, жившую на отшибе, в третьей хате от леса. Почти все взрослые — отец, два сына и дочь — ушли в партизаны.

Таганов не сразу заявился туда. Зашел в один дом, в другой... И всюду разворачивал сверток, предлагал теплую пуховую шаль и вязаные немецкие перчатки из козьего пуха.

— Хочу сменять на сало и бутыль самогона, — лицо у Ашира было измученное. Щеки ввалились, под глазами мешки. Ему стоило невероятных усилий вести двойную жизнь. — Задарма отдаю...

Не очень-то приветливо встречали его в крестьянских избах: «Басурман, а сала с самогоном захотел? Ишь ты!», «Немчуре уже полицаев мало, так они раскосых к нам подсылают». Другого приема Ашир и не ожидал.

Но вот он наконец у Пашкевичей. Поздоровался, снял фуражку. Хозяйка Ефросинья Степановна, в годах, но еще крепкая, нехотя ответила незнакомцу в фашистской форме, неприязненно оглядела его с ног до головы. У печи на низенькой табуретке сидела сухонькая старушонка с живыми глазами.

— Вроде ты не немец, а говоришь по-нашему... — окинула она Ашира острым, настороженным взглядом.

— Свой я, бабуся, — доверительным тоном сказал Ашир. — Не смотрите, что в чужую форму вырядился.

— Свой, а небось своих всю войну к стенке ставишь! — бросила Ефросинья Степановна, беря в руки ухват.

— Не спорить я с вами пришел, а по делу. Передайте в лес, в отряд майора Морозова, привет от Мамеда. Скажите, что Стрела ищет цель — и все!

— У бога дён много, у Христа — четыреста. В какой из этих дён побежать в лес? Можа сейчас? Да дороги в лес не знаю.

— Учтите, это очень важно...

— Вот что, парень, — Ефросинья Степановна, не выпуская из рук ухват, с угрожающим видом направилась к Таганову. — Христом-богом прошу, не мели! Не знаю я никого — ни тебя, ни твоего Морозова. Не то позову полицаев... Забирай свое барахло и проваливай!

— Поверьте мне, Ефросинья Степановна... — Ашир правой рукой зачем-то взбил свою и без того пышную шевелюру. — Ну, зачем мне говорить вам все это, если я враг. Разве я похож на провокатора? Передайте в лес. От этого зависит не только моя судьба, но и жизнь сотен людей, наших, советских... Не забудьте — привет от Мамеда.

Когда за Тагановым закрылась дверь, женщина устало присела на скамейку.

— Что за черт? Свой аль ворог?

— Свой он, Ефросиньюшка, — прошамкала старушка бескровными губами. — Глаза у него добрые... Уж поверь моему сердцу! — Видя, что та сидит не шелохнувшись, стрельнула в дочь глазами: — Пошто уселась копна копной? Иди, доченька, иди...

И Пашкевич, не мешкая, стала собираться в лес.

Небольшая группа партизан, переодетых в немецкую форму, выстроилась в одну шеренгу. Ими руководил кряжистый командир, который поверх эсэсовского кителя надел черный резиновый плащ. Он взглянул на трофейные часы — и подал знак трогаться в путь.

Группа бесшумно подошла к окраине большого белорусского села. Тихо на улицах. Где-то вдали проурчал немецкий тягач, и снова воцарилась тишина. В темноте едва слышны крадущиеся шаги партизан. Вдруг из переулка вынырнул парный, патруль: «Хальт!» В лицо командира ударил яркий луч карманного фонаря. Патрульные, увидев «своего», тут же погасили свет, но не успели даже спросить документы — как подкошенные свалились под ударами прикладов.

Группа добралась до высокой избы, стоявшей у трех елей на краю села, и затаилась вокруг. Вскоре здесь с тремя рослыми автоматчиками появился Таганов. Оставив одного во дворе часовым, Ашир с остальными вошел в избу. Ждать пришлось недолго — он вышел на условленный стук, раздавшийся в окошко. Рядом с часовым, крепко прижавшим к себе автомат, какая-то фигура в плаще.

— Вам привет от Мамеда, — забасил командир группы.

Наконец-то! Это был связной из отряда Морозова...

В ту же ночь Ашир переправил к партизанам сто пятьдесят девять туркестанцев. В качестве живого трофея им удалось захватить капитана Брандта со всеми документами, хранившимися в его сейфе. Там же был обнаружен и длинный список туркестанцев, подлежавших уничтожению. Первым в списке был Таганов.

Ашир встретился с капитаном Волковым, возглавившим оперативную группу чекистского отряда. Молодой, в круглых очках, он внимательно выслушал разведчика, предложившего конкретный план вооруженного выступления туркестанцев. Они обстоятельно обсудили все детали.

Задача была нелегкая: перебить немецких офицеров, обезвредить предателей, блокировать с помощью чекистского отряда соседний гитлеровский гарнизон, забрать с собой все оружие, побольше боеприпасов, ценные документы. Условились разбиться на несколько групп и двигаться в сторону леса по намеченным маршрутам, где, на случай преследования, расставить партизанские засады. Переход начинать по сигналу — одновременные взрывы в штабе и в доме на территории лагеря, где жили фашистские офицеры.