Легион обреченных

— Я, к сожалению, не обладаю даром Бахиры[34], — продолжил Таганов, — но могу сказать, что командование будет довольно вашим рвением, мулла-ага.

— Рад стараться, господин шарфюрер, если чем полезен. Мы, туркмены, — все братья и должны помогать друг другу, особенно здесь.

— Туркмен туркмену — рознь...

— Да, — подхватил обер-предатель, по-своему поняв реплику собеседника, — нас, туркмен, — горстка, меньше, чем других азиатов, и потому мы должны быть дружнее. Почти четверть века мы стонали под большевиками, забыли об аллахе, не могли свободно молиться. Аллах наказал нас...

— Меня не надо агитировать, мулла-ага, — вежливо улыбнулся Таганов. — Я сам ищу, кого на свою сторону перетянуть.

— Я на вашей стороне! — угодливо сказал Атдаев, польщенный тем, что шарфюрер, немаленький дивизионный начальник, обращается к нему с почтительным «мулла-ага», хотя они почти ровесники. — Можете всегда на меня рассчитывать!

— А господину Фюрсту вы докладывали о ненадежных собратьях? — спросил Таганов.

— Еще в Варшаве. Тогда я не мог назвать поименно, обещал сделать это отсюда.

— Вам не стоит теперь затрудняться. Оберштурмбаннфюреру я сам доложу. Ваше сообщение, мулла-ага, достойно внимания и командира дивизии.

Прощаясь, Атдаев нерешительно затоптался у дверей.

— Вы, господин шарфюрер, видимо, давно в Германии живете? Я-то тут недавно, меня сюда из Ирана привезли... В вашей речи я не понял иные слова, наверное, они немецкие?

— Абу Джахл и Бахира?

— Да-да, что означают эти слова?

— Это из корана, мулла-ага. Разве в дрезденской школе коран не изучали?

— Очень бегло... В Иране я торговал, а до этого ссылка, потом Каракумы, где с коня не слазил, винтовка за плечами... Не до корана было. Только и запомнил, чему аульный мулла в детстве учил. Да и то смутно.

Однако советского разведчика беспокоило другое: байский сын яростно ненавидел все советское, видимо, предавал честных людей, был готов любой ценой привести на родину немцев — лишь бы вернуть потерянные богатства. После обстоятельных бесед с остальными муллами Ашир убедился, что часть из них готова пойти за такими, как Атдаев, другие выжидали, чья возьмет.

И Таганов заготовил приказ о создании дивизионной комиссии по проверке знаний служителей аллаха, не без возмущения докладывал Мадеру и Фюрсту:

— Вы можете представить себе священника, ксендза разбойником? — Для процветания этого уродливого явления сам нацизм создал благодатную почву, потому Ашир и прибег к демагогии, воспользовавшись противоречиями между Мадером и Фюрстом. — Наш обер-мулла в прошлом басмач, на нем кровь убитых им людей. Он, разумеется, заслуженный человек, но среди туркестанцев авторитета у него не будет. Убийца не может быть муллой и у тех, кто жил при Советах, у кого сохранилась к басмачам неприязнь... Они не всегда были справедливы и не соблюдали всех догм корана.

— Вы, мой эфенди, — иронически улыбнулся Мадер, — плохо знакомы с историей протестантства, католичества. В ней сплошь и рядом примеры, когда разбойники, оставив свое ремесло, обряжались в сутану священника, а вместо меча брали в руки крест.

— Исламу это не свойственно, — парировал Таганов. — Вы можете возразить, что сам Мухаммед утверждал ислам мечом. Да. Но Мухаммед, как и Иисус Христос, один. И Мухаммед никогда не разбойничал... Какой из Атдаева обер-мулла, если он не знает прописных истин ислама? Кто пойдет за таким неучем? Он хороший басмач, пусть им и остается, нечего ему в святую чалму рядиться...

— Вы, мой эфенди, тоже сын басмача, были сердаром басмаческой полусотни.

— Но я на должность муллы не претендую, господин майор. И басмач басмачу — рознь. Мой отец знатного происхождения, а дед учился в стамбульском медресе, ходил в Мекку на поклонение святому камню мусульман, получил высокий сан хаджи... Атдаев же сын какого-то каракумского дикаря, без роду и племени... Если вы, господин Мадер, — барон, то моего отца величали сыном хаджи. Я тоже имею право на это звание. Но молчу, не в пример иным самозванцам, которые громкие титулы носят незаслуженно.

Ашир поймал на себе довольный взгляд Фюрста, понявшего, кого подразумевал этот ретивый шарфюрер под «самозванцем».

— Вы помните, господа, — продолжал Таганов, — приказ за номером одна тысяча один, где обращается внимание командиров казачьих подразделений и национальных соединений больше заботиться о пропагандистском влиянии на подчиненных, их духовном росте... А разве может обер-мулла, не знающий корана, оказать влияние на наших солдат?

— Да, но я связан словом с «всемусульманским муфтием», — неуверенно заговорил Мадер, теперь не походивший на прежнего решительного резидента, — заверил его, что назначу Атдаева обер-муллой...

— Предоставьте это мне, — прервал его Фюрст. Если Мадер был за что-то, то оберштурмбаннфюрер непременно действовал наоборот. — У меня есть повод отправить его обратно. Ничего, переживет ваш муфтий!..

И Мадер с легким сердцем подписал приказ, утвердивший комиссию, в которую вошли, кроме самого командира, Фюрст, Сулейменов, Абдуллаев, Таганов и Кулов. Но в работе комиссии принимали участие только двое последних. Правда, однажды Абдуллаев присутствовал на беседе своих заместителей со священнослужителями, но уж слишком скучным показалось ему это занятие. На вопросы, которые задавались муллам, он и сам бы не ответил. Начальник отдела тоже доверился Таганову и Кулову, которые по завершении проверки подготовили обширную докладную. На имя командира дивизии — официально, а на имя оберштурмбаннфюрера — негласно, но оба знали об этом. Потому Мадер и решил поскорее избавиться от малограмотных священнослужителей. Таганов и Кулов сделали так, чтобы в первую очередь отправили прожженных предателей и рьяных прислужников фашизма.

Так советскому разведчику с самого начала формирования дивизии удалось спутать карты нацистов, лишить их верной опоры — продажных мусульманских священнослужителей.

Мадер не унимался, организовал на первых порах батальон. Его командиром назначили унтерштурмфюрера Джуму Асанова. Создали и школу для ускоренной, в течение месяца, подготовки унтер-офицеров под началом Чалык Башова, тоже выслужившего у фашистов звание унтерштурмфюрера. Окончивших школу назначали командирами отделений, взводов и заместителями командиров рот. Командный состав дивизии решили готовить в специальной офицерской школе, которую возглавил Фюрст, представлявший одновременно и службу безопасности. А пока командирские должности занимали унтер-офицеры и офицеры вермахта. Фашисты предусмотрели и жандармерию для охраны гарнизонного лагеря, а по настоянию Абдуллаева при отделе пропаганды создали тайную полицию, которую возглавил он сам, уже имея опыт слежки и допросов туркестанцев. Так фашисты и их прислужники хотели держать в страхе и повиновении весь личный состав формирующейся дивизии.

Большинство людей завербовали в лагерях для военнопленных. Разношерстная публика, зачисленная в эсэсовскую дивизию, выряженная в поношенное французское, чешское, польское обмундирование, вооруженная трофейными винтовками, представляла собой жалкое зрелище. Судя по всему, сами инициаторы не очень-то доверяли туркестанцам. Если и сбегут, не жалко будет ни их самих, ни оружия и обмундирования.

Многие прибыли из лагерей, что под Берлином, Измученные, запуганные люди. Что ждет их здесь?.. Их завербовал плечистый туркмен в погонах шарфюрера. Но дело не только в нем. Лагерное начальство, собрав всех военнопленных, объявило, что если они не будут вступать в мусульманскую дивизию, им грозит крематорий.

Среди тех, кто выбрал службу, Ашир случайно заметил знакомое лицо. Рослый, но отощавший увалень, на котором мешком сидела старая немецкая шинель, а польский френч, поддетый снизу, был до смешного короток. Да это же Аташ Мередов, бывший чабан с Ясхана, пулеметчик «краснопалочников» отряда, отличившийся в боях с басмаческими бандами. Он позже закончил в Ашхабаде учебу в театральной студии и, когда Таганов уже работал в органах ГПУ, стал играть на сцене. В тридцать девятом году в составе туркменского кавалерийского полка участвовал в войне с белофиннами, в сорок первом служил на западной границе.

34

Бахира — сирийский монах, предсказавший Мухаммеду великое будущее.