Авгур

Зато в Эксклав теперь настойчиво лезли немцы. Особенно усердствовал Генрих Гиммлер, который вбил себе в голову, что именно в запретном краю хранятся священные реликвии древней арийской расы. Ребятам из общества «Аненербе» поручили заняться этим вплотную. Им доходчиво объяснили, что Тибет пока подождет, а целью очередной экспедиции должно стать балтийское побережье. Тамошних зверушек, роняющих драгоценные слезы, тоже надо изучить поподробнее. Напомнив об этом, Гиммлер поручил руководство зоологу Эрнсту Шеферу. Весной 1938 года отряд пересек границу Эксклава к северо-западу от крепости Тапиау. Ученых сопровождали бойцы из 1-ой горнострелковой дивизии с пулеметами и легкими минометами (командование решило, что именно эти бравые парни лучше всего подходят для действий в нестандартных условиях).

Через неделю из Эксклава выехал одинокий всадник. Его окликнул патруль, но человек никак не отреагировал. В седле он держался неестественно прямо, лошадь размеренно шагала вперед. Патрульные нагнали флегматичного незнакомца, и только тогда заметили, что в глазу у него торчит блестящая железяка. Второй глаз мертво таращился в пустоту, а кожа высохла как у мумии. Когда ему преградили путь, мертвец медленно поднял голову и растянул губы в жуткой улыбке. Позже он был опознан как Бодо Фегер, антрополог из экспедиции Шефера. Железный предмет при ближайшем рассмотрении оказался штангенциркулем, с помощью которого Бодо собирался измерять пропорции черепа у встречных аборигенов.

До начала Второй мировой войны успела пропасть еще одна экспедиция «Аненербе». Говорили, что Гитлер, узнав об этом, буквально бился в конвульсиях и требовал поднять в воздух бомбардировщики. Потом, правда, успокоился, и приказ отменил. Люфтваффе, мол, еще проявят себя в других операциях на востоке.

И опять в Европе рвались снаряды, и миллионами гибли люди. Ближе всего боевые действия подошли к Эксклаву в конце войны — Красная Армия добивала по соседству бывшую группу армий «Центр». Многие немцы, не желая попадаться красноармейцам, бросались на запретные земли и пропадали бесследно.

Казалось, что черная дыра на карте Европы будет существовать вечно — независимо от того, что происходит в окружающем мире. Но все изменилось буквально за один день.

15 мая 1945 года случилось много важных событий.

Совинформбюро сообщило, что прием пленных на всех фронтах завершен.

В Берлине, где все еще дымились развалины, жителям начали выдавать продукты по карточкам. Постановление было подписано Жуковым — 450 граммов хлеба, 50 граммов крупы, 60 граммов мяса в среднем на человека в день. Через неделю обещали подвезти суррогатный кофе.

Вышел первый номер «Ежедневного обозрения» — советская администрация издавала его для немцев 150-тысячным тиражом.

В Людвигсхафене возобновила работу химическая фабрика BASF.

И в этот же день войска 3-го Белорусского фронта получили новый приказ.

Хозяева Эксклава, кто бы они ни были, полагали себя, наверное, всемогущими. Но они ошибались. На тот момент в мире существовала только одна неодолимая сила. И когда 43-я, 48-я и 11-я гвардейская армия одновременно ударили с трех сторон, исход был заранее предрешен.

Поначалу наступление развивалось не очень быстро. Местность была незнакома, связь периодически прерывалась. Мурены возникали из ниоткуда. Черные болота вдруг оживали, выпуская гибкие, мерзко пахнущие отростки, каждый из которых был способен перевернуть грузовик. Всадники на двухметровых зверюгах с широкими когтистыми лапами появлялись из-за холмов; наконечники копий ярко светились, как будто их только что вынули из кузнечного горна, и легко протыкали танковую броню. Вспучивалась земля, и неуклюжие туши, слепленные из грязи и глины, перли вперед, сметая все на своем пути. Миражи и фантомы сбивали с толку разведку.

Но даже мурены не могли увернуться от роя пуль, выпущенных из ППШ или ППС — особенно, если стреляли несколько бойцов сразу. Големов, выросших из земли, танки и САУ долбили прямой наводкой. Живые болота корчились, залитые зажигательной смесью. Со всадниками пришлось повозиться — их словно огибали пулеметные очереди. Зато их скакуны буквально выли от ужаса, когда начинали работать фугасные огнеметы.

К замку вышли спустя пару дней. Он стоял недалеко от устья реки, а вокруг был мрачноватый каменный город. Цитадель поражала своим величием. Артиллеристы чесали репу, прикидывая, сколько дней придется потратить на эту махину, если учесть, что орудие калибром 280 или 305 миллиметров (мельче — нет смысла) производит восемь выстрелов в час. А генерал Галицкий, командующий 11-й гвардейской армией, хмурился, разглядывая город в бинокль: без уличного боя, похоже, не обойтись. Дома явно крепкие, каждый из них может стать надежным укрытием для врага. Впрочем, штурмовые отряды имеют опыт. Тактика отработана еще в Пруссии — по улице ползет танк, за ним самоходка; стрелки идут цепочкой, прижимаясь к стенам домов, и, если надо, лупят по балконам, по окнам, по чердакам. За ними следуют группы закрепления, огнеметчики…

Но оказалось, что драться не с кем. Город был пуст — ни единой живой души. Куда подевались местные жители, оставалось загадкой.

Когда разведчики и саперы проверили замок, туда вошли генералы. В одном из центральных залов обнаружился рельефный макет — примерно шесть на шесть метров. Впервые люди увидели внутреннюю схему Эксклава. Причем, если некоторые части макета — например, цитадель, крепостные стены и городские дома — можно было потрогать руками, то другие представляли собой объемные цветные картинки. Термин «голография» был еще не в ходу, и офицеры удивленно цокали языками. Особенно впечатляла высокая спиральная башня, похожая на скелет. Башня эта, судя по голограмме, была значительно выше замка. Но в реальности она не существовала, на этом месте было чистое поле. Зачем ее нанесли на схему?

Генерал Баграмян, командующий фронтом, пожал плечами и приказал все сфотографировать. А буквально через минуту офицеры почувствовали вибрацию под ногами. Это было похоже на землетрясение. Откуда-то из подземелий донесся тяжелый скрежет. Офицеры переглянулись и поспешили наружу. Отойдя на безопасное расстояние, они наблюдали, как рассыпаются стены. Казалось, что замок, окутанный облаком грязной пыли, проваливается в бездонную яму. Через несколько минут на его месте осталась только груда камней.

Фотоснимки макета оказались весьма полезны. С их помощью нашли еще несколько ядовитых болот, а также пару фортов, которые, впрочем, были покинуты. Мурены тоже попрятались — наверно, поняли, что иначе их изведут под корень. На месте недавних стычек бойцы находили Горючие Слезы. Камешки полагалось сдавать (даже контрольная комиссия появилась), но часть все равно растащили на сувениры. И уже очень скоро невесты и жены по всей стране щеголяли новыми украшениями. Цена на эти капельки света в Союзе быстро упала, хотя на экспорт их продавали втридорога.

После войны север Восточной Пруссии включили в состав советской Литвы, а то, что южнее, отдали Польше. И только для Эксклава сделали исключение, приписав к РСФСР. Решили, что никто, кроме русских, с этой нечистью толком не разберется…

Была разработана программа переселения. В Эксклав эшелонами завозили людей, ударными темпами начали строить город. Но колдовское прошлое этих мест давало о себе знать. Многие переселенцы чувствовали себя неуютно, их мучали кошмары и пугающие видения. Количество психических расстройств нарастало, происходили самоубийства. Другие приезжие, впрочем, были вполне довольны и ни на что не жаловались. Изучив статистику, врачи пришли к выводу — здоровье в Эксклаве напрямую зависит от того, какой у человека узор. Чем ярче и сложнее «татуировка» у тебя на предплечье, тем лучше ты себя чувствуешь. Состав населения стал меняться — многих отправляли обратно, а на их место прибывали другие. Биологи внимательно наблюдали. Заодно они пытались ловить мурен, которые иногда еще появлялись. Где эти твари прячутся и как умудряются парить над землей, было сплошной загадкой. Поймать живой экземпляр никто еще не сумел.