Восьмой ангел

— Правильно, — согласилась она. — Но в тот момент, когда вы поймете, ваше прошлое изменится.

Студенты загомонили еще громче. Некоторые из задних рядов встали и начали пробираться к выходу.

— Оля, — дернул ее за руку Шульгин, — хватит эзотерики, давай к теме!

— Мы, сириусяне, — возвысила голос Славина, — находимся здесь для того, чтобы раскрывать вам философию Вселенной, которую можно определить одним словом — любовь.

— Вы — инопланетянка? — громко и вызывающе спросила с первого ряда худенькая остроносая студентка. — Тогда вам, конечно, по фиг, сколько наших погибло.

— Я — представитель Высшего космического разума, — глядя ей прямо в глаза, произнесла Славина. — Много миллиардов лет мы наблюдаем за развитием ваших душ и вашей планеты. Мы — первые помощники творца в организации жизни на Земле.

— Тогда почему вы не предотвратили столько смертей? — Девчонка смотрела на нее с нескрываемым ехидством.

— Время — это всегда ответ. Так или иначе, все мы, случается, выбираем неправильную дорогу. И тогда все происходит не так, как нужно. Значит, следует снова вернуться на перекресток и начать путь заново.

— Но как же все-таки те, кто погиб? — продолжала допытываться настырная студентка.

— Время — лучший лекарь. — Ольга нахмурилась, словно сама прислушивалась к своим словам, удивляясь. И вдруг снова заговорила. Незнакомым металлическим голосом, неприятным и раздраженным. — Мы должны отомстить! Зло можно победить только еще большим злом. Добро аморфно и бессильно. Мы научим вас жить по правилам, которые установим мы! Земля — это наша территория, а вы все, один за другим, или все вместе! — Славина нехорошо и громко засмеялась. — Вы все уйдете! Навсегда! Без возврата!

И в этот момент она будто со стороны увидела и услышала себя.

И не поверила. И зашлась от сильного мгновенного ужаса.

— Витя, что я несу? — со страхом повернулась она к приятелю.

Шульгин, давно уже переглядывавшийся с другом профессором, тяжело поднялся с места, надавил на Ольгино плечо, усаживая ее на стул.

— Друзья мои, я должен перед вами извиниться, я не учел состояние нашей гостьи. Она больна и не может больше продолжать встречу.

Зал заулюлюкал, чуть ли не каждый, вставая с места, крутил пальцем у виска и отпускал в сторону Славиной какую-нибудь колкую реплику:

— Да она пьяная!

— Обкуренная!

— Обколотая!

Ольга откинулась на жесткую спинку. Перед глазами кружилась карусель из злобных зеленых лиц, в ушах, перебивая друг друга, до хрипоты спорили чьи-то чужие голоса. Один, мелодичный и звонкий, пересказывал то, что Ольга уже слышала. От кошки. Второй — медоточивый и коварный, внушал, что единственный выход уйти от позора — самоубийство.

— Лелька, что с тобой? — тряс ее за плечо Шульгин. — Какая муха тебя укусила? Ты же все испортила!

— Подождите, Виктор, — остановил его напор университетский профессор. — Вам не кажется, что она не в себе? Может быть, вызвать врача?

— Врача нельзя, — помотал головой Шульгин. — Только не хватало, чтоб ее еще и шизофреничкой объявили. Лучше я ее домой отвезу. Женщина, что с нее взять? Нервы не выдержали. Многое слишком на нее свалилось…

Нельзя сказать, что Макс чувствовал себя обделенным и покинутым, когда махал рукой вслед ворчливо разворачивающемуся джипу, за рулем которого сидел Моду, а на заднем сиденье пристроились унылые близняшки. Наоборот, он ощутил некоторое облегчение: все-таки нервотрепка в связи с непонятным исчезновением девчонок, да и вся история с их полетами и беспробудно дрыхнущим борзогоном не относились к числу приятных событий. Это было общим решением — отправить француженок в Мопти. Мари требовался доктор, потому что вывихнутая нога, натруженная во время долгого пешего путешествия, все же распухла и посинела, и теперь девушка совершенно не могла даже стоять.

— Думаю, она еще и связки порвала, — вынес вердикт Адам. — Пока этот борзогонский коктейль действовал, боль почти не ощущалась, а теперь анестезия прошла — и вот результат.

Лиза попыталась что-то высказать в защиту сестры и их дальнейшего пребывания на Бандиагаре, но наткнулась на жестко-недоуменный взгляд Барта и прикусила язык.

Собственно, и вопрос, кто именно сопроводит отчаянных путешественниц до цивильного места, чтобы впихнуть в самолет, споров не вызвал. Конечно, Моду. Макс и Адам, как ни крути, оставались в Мали чужаками, а Моду — свой, уважаемый человек, светило малийской науки. В случае чего, и насчет билетов договорится, и врача найдет. Понятно, для Моду этот вояж в Мопти тоже представлялся еще той обузой, но что делать?

Барт, конечно, сомневался, стоит ли отправлять Моду, может, поехать самому и уже без возврата? Долететь вместе с сестрами до Парижа, а потом — в Россию, к Ольге? Но ведь с ней все в порядке, а до вожделенных пещер, до хогона, рукой подать. Несколько часов пути. А вдруг? Вдруг на этот раз и впрямь все получится, и хогон допустит их в святая святых? И если дело выгорит, а он, Барт, этого не увидит… Что потом? Локти кусать? Оправдываться, что беспокойство об Ольге пересилило любопытство ученого? Да какое там любопытство? Долг! Всю жизнь заниматься этой темой и, находясь в полушаге от объяснения величайшей из научных загадок, все бросить и полететь устраивать личную жизнь? В конце концов, он знает, что Ольга — в Питере, Машка ведь врать не станет. Ну, встретятся они на пару дней позже, Ольга его поймет! Она — умница!

И все же, убеждая себя в том, что поступает правильно, Макс не мог избавиться от сосущего чувства беспокойства и тревоги.

— Брат, — подошел к нему Адам, чутко уловивший все терзающие друга сомнения, — решать, конечно, тебе. Но мне кажется, ты должен использовать этот шанс.

И вот двойняшки уезжали, а они — оставались. Моду пообещал, что вернется сразу, как только посадит сестер на самолет. Более того, у него в Моптинском аэропорту работал знакомый француз, который вполне мог доставить его обратно на личном вертолете, который использовался для транспортировки богатых туристов на утесы Бандиагары.

— Без меня в пещеру не ходите! — крикнул Моду из окна удаляющегося джипа. — Завтра к вечеру буду!

— Ну, что, друг, времени рассиживаться нет, — деловито сообщил Адам. — Еще часа два, и начнет темнеть. Надо идти. Как думаешь, успеем до ночлега добраться?

— Если никто из нас не будет пытаться побрататься с крокодилами — вполне, — улыбнулся в ответ Макс. — Идти километров семь, не больше.

Макс ходил по этой горной тропинке несчетное количество раз. И ни разу ему не удалось увидеть ее прежней. Даже если между походами проходила всего пара дней. Сочная яркая зелень деревьев и кустарников от нежно-салатного, почти белесого, до густо-изумрудного, с явными отголосками бирюзы. Разноцветная палитра скал, в которой играли, перекликаясь, все оттенки — от нежно-розового до кроваво-кирпичного. Высоченная слоновья трава, среди которой обычный человек вполне мог заплутать, настолько густы и величавы были ее заросли. Цепкие, упорно ползущие вверх по скалам древовидные вьюны — лианы.

Моду как-то сказал, что одна такая ветка вполне может выдержать килограммов триста живого веса, и они даже попробовали: прицепились вдвоем и повисли на ней, как обезьяны. Лиана выдержала испытание с честью и, как только была выпущена из любопытных ладоней, тут же заняла свое место на скале. Словно заново приросла. Догоны, рассказывал Моду, когда лень передвигаться пешком, вполне могут перепрыгнуть с террасы на террасу с помощью такого каната. Правда, это — особое искусство, и владеют им немногие. Чуть-чуть не рассчитаешь, плечо размаха большое, и все, можешь намертво впечататься в подвернувшуюся скалу. Скорость при таком полете сумасшедшая, а остановиться, если прыгнул, уже невозможно…

— Слушай, Макс, я вот смотрю на тебя и чувствую, как во мне пробуждается этнограф! — улыбнулся Адам. — Такое забытое чувство, когда интересно знание как таковое, а не его практическое использование.