Шутки в сторону

— Врачи говорят, что все будет в порядке… К счастью, переломы закрытые… Возможна только частичная амнезия, ну, в смысле, потеря памяти… Тебе нужно побольше спать и восстанавливать силы.

— Какое, к черту, спать! Что с Катериной? И вообще, чего ты здесь разлеглась, когда твоей дочери три дня нет дома?

— Пять, — подозрительно улыбаясь, поправила Ольга.

— Что? — Светлана от возмущения тряхнула головой, от чего колокольный звон в ушах усилился.

— Я хотела сказать, что прошло уже пять дней, с тех пор как Катька исчезла, и два, как она нашлась, — спокойно пояснила Ольга. — Твой Ремезов ее разыскал.

— Ты серьезно? — Светлана почувствовала головокружение, но оно почему-то было приятным.

Ольга кивнула.

— Я требую доказательств! — У нормальных женщин слезы всегда наготове, и они уже медленно текли по Светланиным щекам.

— Тебе же нельзя волноваться, — встревожилась Ольга.

— Вот и не заставляй меня — предъяви Катьку, — почти беззвучно произнесла Светлана.

Ольга приоткрыла белую дверь, из-за которой сразу же показалась круглая Катина мордашка. Глаза ее были серьезны в соответствии с важностью момента.

— Все, — сказала Светлана, — теперь я буду спать дальше. — И сразу же утонула в зыбкой пелене забытья. Переход из яви в сон произошел так быстро и непринужденно, словно кто-то опустил полог и отгородил ее от реальности…

Когда она проснулась в следующий раз, то чувствовала себя намного бодрее, хотя по-прежнему из всех недавних событий помнила лишь то, что Катька пропала, и то, что она нашлась.

Ольга сидела на кровати рядом и размешивала ложечкой в стакане какую-то розовую жидкость. Увидев, что Светлана открыла глаза, она поднесла стакан к ее губам и предложила:

— Попей, это клюквенный морс, очень полезная вещь.

Светлана отпила глоток, и приятная кисло-сладкая влага смочила горло. Она отпила еще и сказала:

— То, что нужно, а то я чувствую себя рассохшейся кадушкой для засолки огурцов.

Ольга тихо засмеялась.

— А где Катька? — спохватилась Светлана.

— В школе, — ответила Ольга, — она и так здесь вчера весь день проторчала, а на носу конец полугодия. — Ее голос звучал настолько обыденно, словно все, что было страшного, только приснилось.

— Да расскажи, расскажи мне наконец, где она была и как нашлась! — взмолилась Светлана.

— Ладно, — смилостивилась Ольга, — думаю, уже можно. Только с моей стороны будет несправедливо возложить эту миссию на себя. Тем более что один человек здесь мается с самого утра, ждет, когда ему разрешат к тебе войти.

— Какой еще человек?

— Сейчас увидишь, — таинственно блеснула глазами Ольга и вышла из палаты.

Только она ушла, как дверь распахнулась вновь и в палату робко проник Ремезов. Он застыл у двери, нелепый, с букетом цветов в целлофане и не знающий, куда себя прибить. Светлана с интересом следила за ним.

Наконец, дернувшись, точно стреноженная лошадь, он приблизился к ее кровати, стараясь не смотреть на ее поднятую на растяжке ногу, и смущенно затоптался на месте, не зная, как вручить ей цветы, поскольку одна ее рука была закована в гипс, а в другой она держала стакан с клюквенным морсом.

— Можете возложить на тумбочку, — улыбнулась Светлана, поняв затруднения сыщика.

Но тот, не моргнув глазом, положил букет ей на простыню. Светлана с минуту смеялась до слез, а потом предложила Ремезову сесть на Ольгину кровать, что тот и сделал, залившись краской, как девица, когда пружины со скрипом прогнулись под его весом. Посидев в этом своеобразном больничном гамаке, он осторожно передвинулся на металлическую рейку, к которой крепилась кроватная сетка.

Светлана посмотрела на розы, явно стоившие недешево, и сказала:

— Какие длинноногие!

Ремезов наконец позволил свои губам растянуться в осторожной улыбке:

— Как юные девушки, полные тайн.

— Рада вас видеть, — сказала Светлана, — только, к сожалению, принимаю вас вот в таком виде…

— Все отлично, — поторопился заверить ее Ремезов и снова покраснел, поняв, что сморозил глупость. Что же хорошего в том, что Светлана лежала с переломами руки и ноги?

Светлана пришла ему на выручку:

— Хватит смущаться, лучше расскажите мне все про Катьку… И вообще все-все. Учтите: у меня частичная амнезия!

Ремезов, восседающий на металлической рейке, как на насесте, развел руками:

— Ну, с вашей племянницей все оказалось достаточно просто. Она у вас патологическая альтруистка. Решила выручить одного обалдуя, попавшего в дурную компанию, и сбежала с ним из города, прихватив те самые деньги. Тут все достаточно типично: парень задолжал крутым товарищам крупную сумму, она решила ему помочь. И взвалила на себя неблагодарную миссию доброй самаритянки. Того, видать, проняло, от денег он отказался, зато наладился в бега. И все бы ничего, если бы не злосчастное стечение обстоятельств. Они ехали в такси на вокзал, до поезда оставались считанные минуты, и ваша Катя успела только забежать в подъезд своего дома и бросить записку для матери. Догадываетесь куда? Вот именно: в почтовый ящик.

— Боже, но их же как раз…

— Да-да, если бы неизвестные хулиганы не подожгли тогда почтовые ящики, все бы, возможно, сложилось совсем-совсем по-другому. А насчет вашей племянницы, что тут скажешь: любовь!

— Ничего себе любовь! — Розы подпрыгнули на Светланином животе. — Мы тут с ума сходили, а у нее любовь!

— Я думаю, с этим вы еще разберетесь, — примирительно заметил Ремезов. — Главное, все хорошо, что хорошо кончается. Катя ваша цела и невредима, из десяти тысяч баксов они успели потратить только семьдесят долларов…

— Еще неизвестно, насколько хорошо это кончится для меня, — проворчала Светлана, бросая красноречивый взгляд на свою сломанную ногу. — А если не смогу бегать как раньше, что мне тогда делать? Журналиста ведь, как волка, ноги кормят! Ну и молодежь, не знаешь, чего от них ждать…

Ремезов еле сдержал смех: Светлана рассуждала о молодежи так, словно давно перешагнула порог пенсионного возраста.

— Не вижу ничего смешного, — заметила она строгим менторским тоном и прибавила с обычными бесшабашными интонациями: — Ладно, у меня всегда остается запасной вариант — писать детективы, сидя в инвалидной коляске. А сюжетами буду разживаться у вас. Как идея?

— Подписываюсь обеими руками, — подтвердил Ремезов. — Кстати, с ходу могу предложить один занимательный сюжетец, а главное, взятый из жизни, что называется, с пылу с жару, тем более у некоторых частичная амнезия…

— Валяйте, — задорно отозвалась Светлана.

— Ну, тогда так… Жила-была на свете некая героиня — бойкая молодая журналистка с острым язычком и взбалмошным характером, жила себе и жила, пока не пропала ее шестнадцатилетняя племянница — в скобках: очень похожая на свою тетю, что скорее всего и определило историю ее таинственного исчезновения, — с этого-то все и началось. Надо сказать, случилось сие не в тридесятом царстве и даже не в тридевятом государстве, а в одном провинциальном городке, в котором имелись как разбойники, так и добры молодцы. Разбойники-мафиози постреливали, и называлось таковое времяпрепровождение у них разборками, а добры молодцы милиционеры все пытались их ловить, и не всегда, придется признаться, у них это получалось… А тут еще в городе приближались выборы самого главного доброго молодца, то бишь мэра. И что тут началось! — Ремезов покачал головой. — Кандидатов было около десятка, и каждому хотелось, чтобы выбрали именно его. Тогда один кандидат придумал, как избавиться от своего главного конкурента. Он подослал к дочери соперника юношу, который не только приучил ее к наркотикам, но и подложил в ее сумочку пистолет, а из того пистолета незадолго до описываемых событий был убит ейный же, девицы той, телохранитель.

Светлана слушала внимательно, а Ремезов продолжал:

— Если бы это еще было все, а то в те же дни в городе нашли труп задушенной девушки, и все заподозрили некоего маньяка на темной иномарке. Да только как же его изловить? Вот тут-то в дело опять вступает наша журналистка со вздорным характером. Добыв телефон маньяка и решив, что именно он причастен к исчезновению ее племянницы, она назначает ему встречу. Бесстрашно, но глупо. Правда, если судить по произведениям художественной литературы, все подвиги совершались приблизительно таким же способом. И вот она совершила свой подвиг, едва не пожертвовав жизнью, в то время как ее племянница была уже на пути домой.