Шутки в сторону

Он развел руками, словно хотел обвести ими голые стены воображаемой убогой лачуги, кои в действительности были увешаны картинами и, как подозревал Ремезов, отнюдь не какими-нибудь жалкими копиями, а подлинниками.

— Меня интересует, кому вы сбыли колечко, — прервал он жалостливые излияния ювелира. — Только не говорите, что это коммерческая тайна.

— Ну что с вами делать, — притворно вздохнул Школьник, которому, похоже, их обоюдная игра доставляла определенное удовольствие. — Колечко и в самом деле было любопытное, но мне, старику, не по карману. Я его в буквальном смысле подержал в руках и тут же передал в другие, а хозяйка получила причитающуюся ей сумму.

— Ну и чьи же эти самые руки, в которые вы его передали?

— Ох, видит Бог, нехорошо подводить клиента, но что делать? — поторговался старик. — Кольцо купила Валентина Тимофеевна Костецкая.

Ремезов не удержался и от удивления вытаращил глаза.

— Да, да, та самая Костецкая, — невозмутимо продолжал ювелир. — Дама она с претензиями, и деньги на такие безделушки у нее, я полагаю, имеются.

— Кто еще знал о том, что кольцо купила Костецкая?

— Вы меня обижаете, Валерий Иванович. Кажется, вы уже имели возможность убедиться, что я не болтлив. Даже бывшая хозяйка кольца не знает, кому оно досталось! Я нем как могила, а если произошла утечка информации, то я здесь ни при чем.

— Ну что ж, Арнольд Наумович, спасибо. Вы меня, как всегда, выручили, — закончил разговор Ремезов. — Извините за неожиданный визит. Надеюсь, я вас не очень утомил.

От взгляда сыщика не ускользнуло приподнятое настроение, с которым ювелир проводил гостя до дверей. Ох, было, было у него за душой еще что-то, да некогда его раскручивать: Ремезова вновь позвала труба. Ему не терпелось навестить Костецких — немедленно, несмотря на позднее время. С ума можно сойти, все линии, на первый взгляд параллельные, сходились в одной точке, все крутилось вокруг Костецких!

Чертов «жигуленок», как назло, долго не заводился. Потом пришлось прогревать мотор, а ведь мороз не такой уж и трескучий — десять градусов, не больше. Старая рухлядь, только и не хватало застрять на ней здесь! Ремезов держал ногу на акселераторе и тихонько матерился. Наконец бедолага-«жигуленок» перестал упрямиться и полегоньку тронулся с места.

К красивому трехэтажному особняку в живописном пригороде, метко именуемому в народе Царским Селом за роскошные, обнесенные высокой каменной оградой хоромы «новых русских», Ремезов добрался за полчаса. Каких-то пять лет назад на этом месте был луг, на котором паслись буренки местного совхоза. С тех пор от буренок остались только рожки да ножки, а совхоз, преобразовавшийся в акционерное общество, влачил жалкое существование. Директор занимался, по сведениям Ремезова, исключительно распродажей своей плодородной землицы, но делал это с умом, под всякими благовидными предлогами. Так и возникло знаменитое в народе Царское Село, успевшее за короткий отрезок времени приобрести процветающий, если не сказать фешенебельный вид.

По асфальтированной улочке между особняками Ремезов пронесся с такой скоростью, словно его втянуло в нее сквозняком. Дом Костецкого выделялся среди не менее примечательных образцов новой архитектуры замысловатыми башенками и зубцами на стенах под стать средневековому рыцарскому замку. Для полного сходства только и не хватало разве что крепостного рва с перекинутым через него мостом. Рядом с солидными воротами имелось строение, представляющее собой нечто среднее между КПП и маленькой часовенкой.

Ремезов вышел из машины и вразвалочку направился к запертым воротам. Честно говоря, он плохо представлял себе, как ему удастся, проникнуть на частную территорию Костецкого. Он даже, присвистнув, применил глазомер, прикидывая высоту кирпичного забора, заботливо покрытого свержу новомодной импортной черепицей, и пришел к выводу, что подобного восхождения ему не осилить. На всякий случай он подергал калитку из такого же красивого чугунного литья, как и ворота, и в этот момент невидимый чревовещатель громко и недовольно осведомился:

— Чего тебе, Ремезов?

Только теперь Ремезов заметил встроенный в ограду «глазок». Голос оказался знакомым.

— Румянцев, ты еще, оказывается, и Полканом служишь? — ответил он с сарказмом.

Калитка бесшумно отворилась.

Ремезов осмотрелся и пересек двор. Нет, он не ожидал лицезреть павлинов, расхаживающих по заснеженным дорожкам, но, скажем, бассейн или теннисный корт просто напрашивались. Очевидно, таковые располагались за домом, а его взору предстал только ровный заасфальтированный плац, две прикрытые еловыми ветками клумбы и стоящий неподалеку от часовни-КПП «Вольво», в каком разъезжал Румянцев.

Дверь в дом не была заперта, и, открыв ее, он вступил в просторный холл, заставленный модерновой мебелью, какую раньше можно было видеть только в фильмах про шикарную заграничную жизнь: пушистые диваны и кресла, столики с круглыми стеклянными крышками, на которых стояли вазы с цветами и прочая дребедень.

— Проходи, проходи, не стесняйся, — пригласил его Румянцев. Он сидел в кресле у огромного, во всю стену, окна, завешенного портьерой.

— А ты неплохо устроился, — похвалил его Ремезов, прикидывая, на что бы присесть.

Румянцев, решив ему подыграть, паясничал вовсю, изображая из себя богатого нувориша, и, надо отдать ему должное, скромное обаяние буржуазии из него так и перло.

— Что будешь пить: коньяк, водку?

— Виски с содовой.

— Нет проблем. — И Румянцев подошел к столику, уставленному разномастными бутылками.

Ремезову это представление надоело.

— Ладно, кончай цирк, — предложил он. — Во-первых, ты прекрасно знаешь, что я за рулем. А во-вторых… черт, помнишь детский рассказ про то, как породистый кобель в отсутствие хозяев приглашает в гости бездомную дворнягу?

— Достал! — неожиданно взревел Румянцев с надрывом. — У вас там что, объявили неделю воспитательной работы с отщепенцами? Тогда учти, меня воспитывать поздно. И никакой я тебе не Полкан или породистый кобель. Выкладывай, зачем пожаловал, а то в следующий раз без санкции прокурора и на порог не пущу.

Ремезова удивила такая неожиданная реакция. Обычно сдержанного Румянцева вовсю понесло, любопытно, по какой причине. Уж не успел ли его кто-то завести до прихода Ремезова?

— Если на то пошло, то явился я не по твою душу. После вчерашнего мне меньше всего хотелось видеть твою рожу. Я имею в виду, как ловко ты отмазал дочку своего хозяина. Учти, я тебе это еще припомню.

Румянцев сразу обмяк:

— Вот зачем ты пришел?

— Не только. — Ремезов неожиданно почувствовал, что и сам закипает, а ведь настраивал себя ни за что не сорваться. — Где твои хозяева?

— В больнице. У Илоны сердечный приступ, после обеда ей стало хуже…

— Так уж и сердечный приступ, — усмехнулся Ремезов. — Превысила дозу, что ли?

Румянцев промолчал.

— Ладненько, двину в больницу.

— Ты все равно не сможешь ее допросить, — предупредил Румянцев, — она сейчас в коме.

— В коме? — удивился Ремезов. — А я думал, что ее туда запихнули, чтобы оттянуть время. Ну и дела… Только собрался поговорить с ее маман…

— С Костецкой? — удивился Румянцев. — Напрасная трата времени, она постоянно витает в облаках и о собственной дочери знает не больше, чем, к примеру, обо мне.

Ремезов помолчал, прикидывая, стоит ли все рассказывать Румянцеву о цели своего визита. Наконец решил, что таиться нечего — Румянцев так или иначе узнает, зачем он приходил.

— Меня интересует покупка ею одной дорогой вещицы: колечка старинной работы с изумрудом и бриллиантами.

— Что-то я об этом слышал, — признался Румянцев. — Кажется, она хвастала мужу: перстень необыкновенный, принадлежал потомкам древнего дворянского рода. Неужели ей подсунули краденый? Только этого нам и не хватало. — Румянцев сморщился, точно от зубной боли. Чувствовалось, что женскую половину семейства Костецких он не жаловал.