Страница 9 из 27
Не помню, как я добрался до избы.
Отряд наш уже располагался на привал. Антикайнен распоряжался, высылая вперед новую разведку.
Посреди улицы лежал, раскинув руки, убитый финский офицер.
Я его не знал.
Я свалился, как сноп, на пол, не дойдя даже двух шагов до скамейки. Может быть, меня перекладывали, может быть, по мне ходили, — я не знаю, ничего не помню. Я спал глубочайшим сном.
Но спать можно было не больше трех часов.
В двенадцать часов дня надо было уже выходить и итти на Челку.
Из-под моей головы вытянули подушку.
Так я проснулся. Хейконен держал в руках подушку.
— Чего ж ты взял у бабушки подушку? — укоризненно сказал он, передавая подушку старой хозяйке.
Она встала с печи и, держа в руках подушку, стала его о чем-то нерешительно спрашивать.
Хейконен пристально смотрел на нее голубыми своими глазами и старался успокоить ее.
— Так вы в самом деле красные? — наконец, расхрабрившись, громко спросила она командира.
— Разве ты не видишь, как мы расправились с лахтарями?
— Видишь ли, родной, офицеры говорили, что на триста верст вокруг нет ни одного красного. Даже красная птица сюда не залетит, не то что красноармейцы. Вот почему я и сомневаюсь. Вот и подушка...
— А ты, бабка, не сомневайся, а лучше посмотри на красные наши звезды.
Этот аргумент, очевидно, убедил старуху окончательно. Сморщенное, как печеный картофель, лицо ее засияло, таинственность, наполнявшая каждое движение, исчезла.
Она подошла к двери и стала копаться, вытаскивая из-за резного дверного наличника какие-то бумаги.
Вытащив пачку документов, она стала перебирать их и, найдя, наконец, нужный, протянула его командиру.
Командир принялся читать.
Это была бережно сложенная, заверенная всеми печатями и подписью самого командарма почетная грамота, выданная штабом Первой конной армии на имя бойца товарища Юкко Петрова[10].
— Ну, что ж, вижу — грамота товарища Буденного...
— Так ведь Юкко — это мой сын, — залопотала старуха, бесконечно волнуясь. — Он сейчас с товарищами в лесу от лахтарей скрывается.
— Зови немедленно ребят из леса!
Старуха заторопилась.
Я видел, как она стала на самодельные карельские лыжи и пошла в лес (немногие наши питерские спортсменки-физкультурницы умеют бегать на своих телемарках так, как шла эта старушка).
К тому времени, когда отряд совсем уже был готов к отходу, из леса под предводительством старухи вышла группа людей на лыжах.
Увидев нас, они остановились.
Один пошел прямо к нам.
Этот парень и был буденновцем. Вместе с ним ушли в лес, скрываясь от насильственной мобилизации, произведенной лахтарями, еще девять мужчин.
Они перехватили две подводы с продуктами для заставы и питались захваченным продовольствием. Активно бороться с лахтарями из-за отсутствия оружия они не могли. Продукты были у них совсем уже на исходе, — и вдруг явились мы.
Петров не вполне был уверен в сообщении матери, что действительно пришли красные, и, чтобы не подводить остальных ребят, вышел к нам один.
Его сомнения быстро рассеялись.
— Как это вы, ребята, здесь очутились?
— Как бы мы здесь ни очутились — сами ли пришли или небом сброшены вниз, — но мы здесь, — сказал Хейконен.
Антикайнен, молчавший все время и, казалось, занятый сшиванием разодранного балахона, вдруг встал и сказал:
— Назначаю тебя, товарищ Юкко Петров, комендантом деревни. Двенадцать захваченных винтовок оставляю твоему отряду. Из девяти тысяч трофейных патронов забирайте восемь тысяч. Двух ребят ты отправишь конвоировать пленных. Приказываю тебе именем советской власти соблюдать дисциплину отряда и бить лахтарей без пощады!
Петров, как побывавший в переделках боец, принимая приказ, стоял, вытянув руки по швам.
Приняв приказ, он сказал:
— Служим трудовому народу!
И, выйдя на крыльцо, сорвав белый флаг, — наши ребята забыли это сделать в пылу схватки, — стал им размахивать.
Парни, оставшиеся в лесу, увидев сигнал, пошли, предводительствуемые старухой, к деревне по той самой колее, которую проложил я на рассвете, полусонный подходя к этой деревне.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
В глубоком тылу у лахтарей
Мы снова, построившись, как полагалось, вышли в путь. Небольшая закуска и три-четыре часа сна подкрепили нас, и если бы не острая боль в плечах от лямки мешка и ремня винтовки и если бы не ноющая боль в ногах и бицепсах от движения, — все, казалось бы, шло так хорошо, как даже и не мечтали в штабе.
— Не забыл отмечать путь по карте? — спросил, обгоняя меня, адъютант, товарищ Суси.
— Нет, не забыл, товарищ Суси.
Тут только я понял вдруг, насколько труднее, чем нам, приходится нашим командирам.
Они должны проделывать точно такой же путь, какой проделываем мы; кроме того, на стоянках они должны заботиться о безопасности всего отряда, о каждом карауле, посылать разведку, намечать ей цели, выслушивать донесения, допрашивать пленных. Это работа нелегкая. И Суси сверх этого ведет все время дневник отряда. Как у него не замерзли пальцы во время писания, я не понимаю! Как он после разбирал эти каракули, начерченные в тетради на морозе?
Мы снова шли вперед, рассекая своей грудью морозный воздух.
— Эх, напрасно я петуха салом кормил! Какой кусочек загубил! — жалел Тойво.
— А для чего же ты его кормил?
— Как для чего? От сала петух голос теряет. Ну, я и дал ему... Пусть не будит до света. Так нет, все равно не петух — так приказ разбудил, — продолжал сетовать Тойво.
Повалил снег. Густой, липкий, мохнатый.
Мой взвод шел сейчас в середине отряда, но за густой стеной падавшего снега не было видно головных и арьергардных.
Мы шли вперед, пробираясь сквозь эту пелену.
Мы шли быстро. Опять мелькали палки, ноги, хрустел и шуршал уминаемый снег, и свистящее наше дыхание снова разрывало тишину.
Мы шли очень быстро — с грузом в двадцать кило, с грузом нескольких дней немыслимого нашего похода.
Я опять потерял Тойво из виду.
Он отставал. Выдыхался.
Опять пробежал мимо меня от хвоста отряда к его голове неутомимый Антикайнен.
Опять мы становились все разгоряченнее и разгоряченнее.
Опять капли пота стали стекать на лицо из-под шлема.
Мы шли, чорт дери, вперед! И мы заставляли итти за собой пленных лахтарей.
Им было итти легче — без винтовок, без патронов, без гранат и без запасов еды, как теперь ходят, когда сдают нормы на ГТО. Все они были лыжниками. Но, даже боясь ослушаться приказа, они стали все же роптать.
Один из них улучил секунду, когда мимо пробегал Антикайнен, и сказал:
— Ваше превосходительство, мы не можем так быстро итти, мы задыхаемся.
— Кто не сможет итти, тот не сможет и жить дальше! — крикнул, пробегая, товарищ Антикайнен, и он был прав: ведь ни одна собака не должна была знать о нашем движении, ни одна!
Мы шли вперед и вперед.
Передовые свернули вниз.
Мы покатились по откосу берега.
Один за другим скатывались на покрытую льдом и снегом реку. Мы пошли вперед по ней.
Капли пота, стекая со лба на глаза, мешали смотреть сквозь пелену валящегося снега.
Ремни натирали плечи.
Я пробовал несколько раз передвинуть их немного в сторону — не помогало, через минуту они снова соскальзывали обратно.
От пота рубаха стала совсем мокрой и плотно прилипла к телу.
Но мы шли все вперед, вперед... Все мои ощущения, все мои мысли, кажется, уходили в ноги.
— Ребята, нажимайте, скоро привал, — говорил я своему взводу. — Не подавайте вида пленным лахтарям, что вы устали, пусть почувствуют, как мы отличаемся от них. — Так подбадривал я своих ребят, и мне казалось, что ноги мои разбухают все время, превращаются в чурбаны, на которые вплотную, как резиновые, прилитые, насажены валенки.
10
Большинство карелов самодержавием было обращено в православие и получило типично русские фамилии: Петровых, Хрисанфовых, Ипатьевых и т. д.