Испытание

— Были у вас тут пиджачки. Под жирафу. Жена сказала: без — не возвращайся домой. Не вижу их на прилавках — придется искать другую жену…

Оглянулась на него женщина в белой шляпе, что присмотрела цветастое платьице, и улыбнулась. Улыбнулся пожилой покупатель. Улыбнулась вся очередь. Улыбнулась и продавщица…

Майрам вышел из универмага, облаченный в ярко-клетчатый пиджак. Вышел уверенный, что он как раз по нему: еще бы — вся очередь приняла участие в обсуждении, к лицу пиджак Майраму или нет.

Продавщицу заставили обыскать всю кладовку и найти пятьдесят четвертый размер, пятый рост… И теперь Майрам под мышкой нес свою вечную куртку, а на нем был пиджак. Точь-в-точь такой, как у того преподавателя, что танцевал с незнакомкой…

Таксисты не принадлежат сами себе. Бывает, позарез надо выполнить дневную норму, ждешь не дождешься пассажира, а все спешат мимо тебя на своих двоих и нет им дела до тебя и твоего плана. Но вот Майрам приоделся, побрит и пострижен лучшим парикмахером города — дядей Яшей, нацепил на себя галстук, что сделал, естественно, не в гараже, ибо Майрам печется о здоровье своих друзей, а кто знает, что случилось бы с Волкодавом и Ильей, если бы они увидели его в пиджаке под жирафу да при галстуке, — и медленно делал круги возле пятиэтажного дома, где проживает его незнакомка Наташа. И вот именно в эти минуты не было ему отбоя от пассажиров. Все тянули навстречу ему руку и все скорбно смотрели вслед. Майрам включил счетчик, рассчитывая, что таким способом освободится от преследования. Но людей не смутило и это. Усатый тип в галифе и с желтым портфелем был согласен оплатить набежавшую сумму и обещал щедрые чаевые, если Майрам отвезет его в Махачкалу, что давало таксисту чуть ли не норму двух дней напряженных скачек по городу. Майрам скорбно смотрел на него — где ты, чудик, был позавчера или хотя бы вчера? И как ни соблазнительна была поездка, он оставался тверд в своем решении встретить в полном вооружении ту, что станет его невестой. И вместо ответа он кивнул усачу на огромный букет цветов, под которым скрылось все сиденье.

Майрам безотрывно смотрел на подъезд дома, вздрагивая всякий раз, как открывалась массивная дверь, и тянулся к букету, ибо очень опасался, что забудет прихватить цветы, когда выйдет навстречу ей. Он уже узнал всех жильцов дома — и взрослых и детей… Одна старушка заставила его трижды тянуться к букету, ибо три раза выходила из дому, волоча сетку, сперва наполненную пустыми бутылками из-под молока, потом с кастрюлей, а затем потащила куда-то книги… Он не замечал, когда она входила, но выползала из подъезда трижды, причем, открыв дверь, не сразу появлялась на пороге, так что нервы его были на пределе… И каждый раз Майрам вновь усаживался на место, облегченно оттягивал галстук, который жал шею, но тут же спохватывался, торопливо поворачивал зеркальце к себе, поправлял галстук и шляпу, подбадривающе подмигивал незнакомому франту, глядевшему на него из зеркальца, растерянно и взволнованно твердил:

— Не устоять ей! — неловко брал в руки букет, лебезил перед ним: — Поможешь друг-соучастник? — доверительно сообщал ему: — Только на тебя надежда.

Она появилась неожиданно, когда Майрам уже усомнился, проживает ли она здесь, хотя нормальные люди с вокзала возвращаются домой. Но у красавиц свои законы и привычки. И вот, когда эта мысль стала овладевать им, — глаза увидели ее фигурку, шмыгнувшую из подъезда и быстро приближавшуюся.

«Вперед!» — скомандовала ему «Крошка». Майрам резко распахнул дверцу, машинально положил цветы па сиденье и бросился ей наперерез. Он оказался у нее на пути так неожиданна и молодцевато, что она едва не налетела на него.

— Извините, — не поняв маневра и не удостаивая его взгляда, она попыталась пройти мимо.

Но в двадцатом веке, как говорит Савелий Сергеевич, на пути не оказываются без серьезной причины на то. Майрам сделал шаг вправо и опять встал перед нею. Девушка подняла на него глаза — его первая победа! Он стоял перед нею с широкой, отрепетированной в зеркальце, специально подготовленной для нее улыбкой.

— Это я, — сказал он бодро и, сделав жест ладонью, как бы приглашая ее оценить пиджак под жирафу, галстук, шляпу, надраенные туфли Сослана, которые он взял без спроса, кивнул в сторону «Крошки», поспешно сообщил: — Мы ждали вас.

Она узнала Майрама. Но не улыбнулась.

— Не вызывала, — сказала она серьезно.

Он попытался растянуть свою улыбку еще шире, признался ей:

— Я сам… Три часа с гаком караулил, — и дурно засмеялся.

И опять она не оценила его подвига. Более того, вновь хотела пройти мимо. Это было чересчур. Даже страшнее того, чего Майрам втайне побаивался. Он схватил ее за руку:

— Подожди…

— Отпустите! — громко потребовала она.

Он старался не замечать прохожих, уставившихся на них, ему важно было доказать ей, что он хороший…

— Я не такой, — вкрадчиво сообщил Майрам девушке. — Я видишь какой! — добавил он и в подтверждение слов — кретин! — нежно осклабился. Он сам умилялся себе, таким он был нежным и хорошим. Но…

— Отпустите руку! — потребовала она.

Из толпы, окружившей их, отделилась старушка, воинственно выставила перед собой летний зонтик и направилась к ним. Ободренные ее смелостью прохожие двинулись следом за авангардом в атаку. Майрам нагнулся к девушке, чтобы сказать ей кое-что такое, что ей вовек не забыть. И не вымолвил ни слова. Потому что он увидел в ее глазах… слезы. Он отпустил ее руку, и она торопливо пошла прочь от него…

Майрам не слышал ропота толпы. Конечно же, люди возмущались, ругали его, грозили… Но ему было все равно — он ничего не слышал. Он только видел удалявшуюся в панике свою незнакомку и понимал, что кровно ее обидел. В душе у него были боль и растерянность…

Пробившись сквозь толпу, Майрам подошел к машине, открыл дверцу и плюхнулся на сиденье. Острая боль пронзила его, на сей раз физическая… Он вытащил из-под себя букет роз. Вот он, виновник его страданий. Просил же его не подвести! Надо было начинать с букета. При виде роз разве она прошла бы мимо?! Майрам разразился гневной тирадой в адрес цветов и в сердцах бросил букет на тротуар.

Включая зажигание, он встретился взглядом со своим изображением в зеркальце.

— Пошел ты! — рыкнул он на своего двойника и оттолкнул зеркальце…

«Крошке» мгновенно передалось настроение Майрама: она зарычала мотором, завизжала шинами, рыгнула газом…

Глава восьмая

В день, когда для всей киногруппы объявили выходной, Кознов попросил Майрама отвезти его в Хохкау, к прадеду таксиста.

В ауле Савелий Сергеевич усадил рядом с собой Дзамболата и попросил послушать отрывок из сценария.

— Мне очень важно знать ваше мнение о нем, — пояснил он. — Главное, хочу уточнить — в духе ли Мурата показаны по ступки его, когда он был наркомом…

Убедившись по виду Дзамболата, что тот проникся важностью момента, режиссер приступил к чтению…

…Владикавказ встретил их торжественными маршами, которые бодро исполнял гарнизонный духовой оркестр. Дирижер — щуплый старичок — энергично взмахивал руками, но не глядел на музыкантов, — до боли вывернув тонкую шею, он зорко всматривался в мелькающие вагоны поезда, боясь пропустить момент появления героя. Толпа встречающих взволнованно хлынула на перрон, запрудив его. Колеса поезда заскрежетали, сбивая скорость…

— Вот он! — разнесся над толпой женский голос.

Людское море шатнулось к шестому вагону. Стоя в глубине тамбура, Мурат ежился, стеснительно жался к стенке. Скиф метался от него к узкой внутренней двери вагона, в которой толпились пассажиры, не разрешая им выходить, пока не сойдет на перрон герой. Но тот мялся, отдаляя неизбежную минуту. Наконец, энергично подталкиваемый Скифом и племянником, Мурат двинулся к ступенькам. Хаджумар жадно вбирал в себя восторженные крики, аплодисменты, музыку и невольно рядом с прославленным дядей чувствовал себя именинником. Он видел, что Мурат хмурится, что ему не по себе, что он никак не может привыкнуть к таким встречам, но старается не сорваться, терпеливо сносит и похвалу, и лесть, и ждет не дождется, когда все это закончится и он сможет коротко и сурово поблагодарить за гостеприимство и поклясться, что всегда будет верно служить людям, руководствуясь справедливостью и правдой…