Страница 29 из 60
— Не знаю. Наша повариха была китаянкой. Думаю, мне нравилось, как она разговаривала.
Ладно, признаю, что я был странным.
— Это немного странновато, — соглашаюсь я. — Кем ты хотел стать, когда вырастешь? Ты
всегда хотел быть инженером-программистом?
— Черт, нет, — усмехается он. — Э-э… я хотел быть школьным дворником. Что? Не смейся.
— Он толкает меня плечом. — Мне нравились зеленые комбинезоны.
61
— О да, я бы могла представить тебя в нем, — говорю я, пихая его в ответ. — Ты бы выглядел
весьма привлекательно.
— Я бы выглядел в нем сексуально, — говорит он. Когда я фыркаю, он бросает в меня горсть
песка. — Твоя очередь, Марсер. Кем ты хотела стать?
— Динозавром, — говорю я сухо, а он смеется. — Ладно, думаю, что я хотела быть
писателем.
— А теперь ты им и стала. Успешным.
Я неловко пожимаю плечами.
— Ох, не совсем, — бормочу я. — Я просто создаю то, что люди будут читать.
Зейн поднимает голову, прищуривая глаза от розоватого света.
— Как по мне, так ты и есть писатель.
— Нет, это не одно и то же,— я качаю головой. — Для меня это не совсем писательство,
потому что я не пишу то, что… мне хочется писать. Я пишу то, что продается. Я следую успешной
формуле, понимаешь? Все популярные книги имеют практически одну и ту же историю только с
разными именами. Я даже не наслаждаюсь процессом, потому что чувствую себя, как на распродаже.
— Эй, ты ведь оплачивала мамины медицинские счета? Для меня это потрясающий поступок.
Зейн тянется, чтобы легонько подергать меня за локон.
— Если бы это было настолько просто, мы бы все занимались этим.
Я угрюмо вздыхаю и погружаю босые ноги в прохладный песок.
— Возможно.
— Иногда приходится идти на уступки, чтобы получить возможность заниматься тем, чем
тебе нравится, — говорит Зейн философски. — Думаю, ты этого уже добилась, Виолетт.
— Только в процессе, — бормочу я. Я качаю головой. — Давай сменим тему разговора. Э-э…
когда ты лишился девственности?
Он бросает на меня взгляд.
— Ты первая. Когда ты хочешь потерять девственность?
Я нервно смеюсь.
— Эй! Я первая спросила.
— Да, но мой вопрос важнее. Итак… думаю, лучшим твоим ответом будет показать, а не
сказать.
Я наклоняюсь, чтобы стукнуть его, но он перехватывает меня и толкает назад. Мы немного
боремся, и я оказываюсь лежащей спиной на песке, а он — сверху, на мне.
Зейн смотрит на меня со своей превосходящей позиции.
— Я выиграл, — говорит он самодовольно.
Он перенес большую часть своего веса на предплечья, тогда почему я не могу дышать? Ах,
ну, да, он всегда вызывает у меня такую реакцию, когда наши тела соприкасаются. Я утопаю в его
тепле, в его запахе. Если мы поцелуемся, его губы будут слегка солоноватыми, как морской воздух.
Его лицо находится в дюймах от моего.
— Ты жульничал, — говорю я тихо, заглядывая в его блестящие темные глаза. — Ты пытался
отвлечь меня.
Он нежно смахивает несколько волосинок с моего лица.
— Но ведь сработало?
— Эй, ребята! Никакого публичного прелюбодеяния! Снимите номер!
Внезапный оклик раздражает. Мы с Зейном поднимаем взгляды и видим жутко тощего
рыжеволосого парня с длиной бородой, который беззубо улыбается нам. Он подтягивает свои
поношенные шорты сзади, маниакально хохоча, а потом уходит прочь.
Мы переглядываемся и смеемся. Зейн перекатывает меня на себя, так что теперь я сижу
верхом на его бедрах. Он кладет руки себе под голову и лежит в расслабленной позе.
— Вид мне бы понравился намного больше, если бы на тебе было меньше одежды, —
бормочет он. И снова на его лице появилась эта ленивая сексуальная улыбка.
— Конечно, почему бы мне тогда не снять свой топ? — Я оглядываюсь, замечая нескольких
людей, гуляющих дальше по пляжу. — Как ты думаешь, я смогу заработать денег, показав своих
девочек?
Зейн смеется.
62
— Милая, я отдам тебе штуку баксов, которая лежит у меня в кармане, если ты покажешь мне
своих девочек.
— Ох, так вот, что у тебя в кармане? — спрашиваю я невинно. — Значит, вот какая штука
баксов на ощупь.
— Нет, это чувствуется восьмидюй…
Я прикрываю ему рот, затем пихаю в живот.
— Так что, — я откашливаюсь. — Сколько тебе было лет, когда ты впервые занялся этим?
Зейн берет меня за руку и целует ладонь.
— Хорошо, только не осуждай меня. Мне было двенадцать.
Мои глаза расширяются в неверии.
— Что?! Это было… ты…?
— Она была старше меня, ей было тридцать. — Он прелестно щурится, когда делает паузу. —
Я был не по годам развитым. После того, как мама покончила с собой, я слетел с катушек. Много
пил, спал с каждой попавшейся девчонкой, которая была настолько глупа, что не могла отказать
мне… не знаю, что я пытался этим доказать.
Я слезаю с него и ложусь рядом на песок.
— Да ладно, ты был ребенком, пытающимся справиться с ужасной ситуацией любым
доступным для тебя способом.
— Да. — Зейн легонько выдыхает и смотрит вверх на пасмурное небо. — Хочешь узнать, что-
то действительно ужасное? Я не грустил из-за того, что она умерла. Я был зол. Потому что она снова
испортила мне жизнь своей сумасшедшей фигней. Знаешь, я даже не скучал по ней, ее смерть не
сильно заботила меня. Думаешь, это делает меня сволочью?
Я старательно пытаюсь смотреть в небо.
— Нет. Ты говорил, что едва знал ее, и все твои воспоминания о ней были травматичными.
Тот факт, что она твоя мама, вовсе не означает, что ты должен любить ее. Она была бедной
сумасшедшей женщиной, которая родила тебя. Возможно, ты был рад, что она больше не страдает.
С мгновение он молчит, затем поворачивает голову, чтобы взглянуть на меня.
— Где ты была, когда мне было двенадцать?
— Ну, мне было девять лет. — Я направляю свой взгляд на него. — И, должно быть, я была
заперта в кузове грузовика со своими пирожными, проедая себе путь к свободе. Да, такое
действительно было.
Зейн переворачивается на живот, смеясь.
— Готов поспорить, ты была классной.
— Ну, да, конечно, — говорю я скромно.
Он тянется ко мне и легонько проводит пальцем по моей щеке. Его глаза, кажется, темнеют от
какой-то серьезной эмоции.
— Ты бы мне нравилась даже тогда.
Его взгляд слишком напряжен, и я не могу этого вынести. Это заставляет меня чувствовать
себя беспомощной, незащищенной. Я разрываю зрительный контакт, отворачиваясь.
— Тебе нравятся толстые девахи, да? — говорю я, отбрасывая волосы назад.
Он берет меня за подбородок, заставляя встретиться с ним взглядом. Его глаза смотрят прямо
на меня.
— Мне нравятся девушки с глазами цвета меда и корицы, с губами, которые я не могу
перестать целовать, и с потрясающим телом, созданным для моего.
Если бы я была в состоянии говорить, я бы точно разрушила такой момент, сказав что-то
тупое, типа «и кто же это» или «пенис».
Слава Богу, я потеряла дар речи.
Зейн наклоняется. Его губы накрывают мои, сметая все рациональные мысли.
Я лечу в сладком, золотом потоке света. Его прикосновения и вкус! Мягкость и твердыня,
свет и тьма, удовольствие и боль… Прекрасная боль, необходимость которой я не могу объяснить. Я
обнимаю Зейна за шею и притягиваю ближе. Он… все для меня.
Мы целуемся бесконечно долго. Первым отодвигается Зейн, не отрывая от меня взгляда.
Ото всех эмоций, переполняющих меня, кружится голова. Как один поцелуй может быть…
более интимным, чем все те вещи, которыми мы занимались на кухонной столешнице?
63
— Нам лучше остановиться, — говорит он, целуя кончик моего носа. Он улыбается мне
сверху вниз. — Хочешь поплавать? Я бы не отказался отвлечься.
Я нервно смеюсь.