Мир Гаора

   - Это ежели приказ такой будет, господин надзиратель, - почтительно, но без подобострастия ответил Слон.

   Надзиратель откинул решетчатую заслонку, сделав окно.

   - Первая четвёрка. Подавай, - скомандовал он.

   Слон бережно принял четыре кружки с дымящейся жидкостью и квадратную буханку, уже разрезанную на четвертушки.

   - Вторая четвёрка, - командовал надзиратель. - Пошёл.

   Гаор был в последней седьмой четвёрке. И когда Чеграш получил их паёк, первые уже доедали.

   - Лопайте, - надзиратель захлопнул заслонку. - Чтоб когда вернусь, не ждать никого.

   И пошёл дальше к следующей камере. За ним двое рабов в оранжевых с зелёным комбинезонах волокли тележку с кружками и буханками.

   Взяв у Чеграша свою пайку, Гаор жадно глотнул горячей непонятно пахнущей жижи и впился зубами в хлеб.

   - Однако наголодался ты, - покачал головой Чеграш. - Иди сядь, чтоб ровно ложилось. И не спеши, комом ляжет. Потом намаешься.

   Гаор кивнул и побрёл к нарам, жуя на ходу. Сидя он допивал последние глотки. А допив, всё ещё сжимал кружку обеими ладонями, будто греясь.

   - Давай сюда, - отобрал у него кружку Чеграш. - Вона идёт уже.

   Надзиратель принял по счёту кружки и ушёл. Сыто отдуваясь, рабы разбрелись по камере.

   - А вот случилось мне, братцы, - начал кто-то, - в Таргуйском отстойнике побывать. Так там, - рассказчик сделал паузу, и слушатели, видно, знавшие продолжение, заржали, подбадривая.

   - Так там, - польщёно продолжил выделявшийся даже здесь своими лохмами и бородой мужчина, - так там мужики с бабами вместях!

   - Врёшь! - подначили с верхних нар.

   - А и не вру! На ночь по клетушкам разгоняет по отдельности, это да. А днём как с утра на прогулку всех выпустят, так и держат на дворе, а двор-то общий!

   - Так двор, а не камера!

   - А тебе что, может, и постелька нужна?

   - С перинкой!

   - Эй, паря, а ежли дождик?

   - Так бабой и прикроешься, чуня!

   Хохот гулял по камере. Невольно рассмеялся и Гаор. Седой одобрительно кивнул головой и повторил сказанное раньше.

   - Выживешь.

   - А надо? - вырвалось у Гаора.

   - Обязательно надо, - твёрдо ответил Седой.

   - Кто выжил тот и победил? - попытался улыбнуться Гаор.

   - Это точно, - сказал слушавший их сверху Чеграш, - сам придумал?

   - Нет, - честно ответил Гаор. - От хорошего человека услышал.

   - Молодец, что запомнил, - улыбнулся Седой.

   - Людей слушать надо, - согласился лежавший рядом с Гаором Зима. - Я вот когда из посёлка на завод попал, пропал бы ни за что, кабы не люди. А не малец ведь, работал уже, а на заводе другое всё. А заводского на поле выпусти, он тоже враз не потянет.

   Зима говорил медленно и обстоятельно, слушать его было легко. Да и по делу же.

   Донёсся стук дубинки по решетке и голос надзирателя.

   - Поверка. Старшие, приготовить камеры.

   - Ща и пошабашим, - спрыгнул вниз Чеграш.

   - По пять становись, - гаркнул Слон.

   Гаор уже привычно встал рядом с Чеграшом.

   Подошёл надзиратель и откатил дверь.

   - Выходи. Первая - марш.

   Привычно выполняя строевые команды, незаметно для себя Гаор выпрямился и подтянулся. Его выправка привлекла внимание надзирателя.

   - Ишь ты, - хмыкнул он, - как на смотру.

   Гаор открыл было рот, но тут же получил еле заметный пинок в бок от Чеграша и понял, что должен промолчать.

   Пока надзиратель пересчитывал выведенных в коридор рабов, изредка сверяясь со своим списком, причем, как заметил Гаор, называя не номера, а клички, хотя в списке - он прищурил глаза, вглядываясь - да, стоят номера, двое других надзирателей быстро обыскали камеру. И в камеру их запускали, так же быстро и умело обыскивая.

   С лязгом задвинулась дверь, и надзиратели пошли дальше.

   - Ща они блатяг бить будут, - сказал Чалый.

   - За что? - не удержался Гаор.

   - А там голозадые все, шебаршатся долго, - хохотнул кто-то.

   Про волосатые задницы Гаор слышал ещё от училищных сержантов, и считалось это серьёзным ругательством и даже оскорблением, а вот "голозадый"... - что-то новенькое. Хотя... додумать он не успел.

   - Старший, принимай.

   У их камеры стоял надзиратель, а рядом с ним опять нагруженная тележка. Через то же окошко Слон принимал стопки тёмных одеял и быстро раздавал их по четвёркам.

   - Всем дрыхнуть, понятно? И чтоб выть не вздумали. Шкурой ответишь.

   - Понятно, господин надзиратель, - ответил уже обтянутой мундиром спине Слон.

   Как и остальные, Гаор лёг, завернувшись в шершавое и показавшееся очень тёплым одеяло. Многие заворачивались с головой, но ему Седой сказал.

   - Лицо не закрывай, а то лоб натрёшь.

   - Понял, спасибо, - ответил Гаор.

   - Не за что, - усмехнулся Седой.

   А Зима откликнулся уже сонным голосом.

   - Другому помочь, так и тебе помогут.

   - Спи, болтун, - не всерьёз сердито сказал ему Седой.

   В камере погас свет, и на пол легла чёткая тень решётки: лампы в коридоре остались гореть, и их свет теперь казался особенно ярким.

   - Отбой! - донеслась по коридору в наступившей тишине уставная команда и ещё: - Услышу кого, так плакать не дам.

   - Присловье, Рыжий, такое есть, - шёпотом сказал Зима. - Бьют, и плакать не дают. Понял?

   - Чего непонятного, - так же шёпотом ответил Гаор.

   - Спите, - тихо сказал Седой. - Обоим накостыляют, - и совсем тихо прямо в ухо ему одному, - остальное завтра узнаешь. Не спеши.

   Гаор послушно закрыл глаза, осторожно, чтобы не задеть соседей, поёрзал внутри одеяльного кокона, укутывая ноги. Спать вот так, вповалку, прижавшись друг к другу, ему не впервой, только одеял не было, заворачивались в плащ-палатки, жёсткие, встающие над тобой коробом. Для тепла ложились попарно, спина к спине. Одну плащ-палатку подстелить, другой укрыться. Плащ-палатка спасала от сырости, но не давала тепла, и тогда, засыпая, он чувствовал, как каменеет, замерзая под ним, земля. А сверху сыпались мелкие колючие снежинки, они били, кололи лицо, от них, да ещё, чтобы своим дыханием нагреть получившееся убежище изнутри, заворачивались с головой. Мешает ошейник, хочется, если не снять, так оттянуть, сдвинуть, всегда разрешалось на сон расстёгивать воротники, но ошейник - не мундирный воротник. Надо не думать о нём и спать. Завтра... а что будет завтра? Храп, сонное бормотание, сопение... Не лучше казармы. И не хуже. Всё-таки не стреляют, и ночной тревоги с учебным марш-броском под полной выкладкой не будет. Хоть на этом... Чешутся лоб и шея под ошейником, ноют отогревающиеся пальцы на ногах и ступни, как он застудил ноги тогда в Алзонской долине, так и... хорошо не поморозил, было бы совсем хреново, дёргает в прокушенной губе, а всё-таки он не закричал, не порадовал гадёныша, тот любит, чтоб другому больно было, гадёныш от гада, как раньше не сообразил, дурак этакий, но бастарда только отцовская смерть освобождает, не убивать же отца. Думал, обойдётся, у других же обходилось. В нормальных семьях. "Этот мог", - сказал Седой. Что у отца жуткая слава, он давно знал. Спецвойска - вообще дело серьёзное, над ними только Политуправление, Тихая Контора, серая, мышиного цвета, неприметная форма без знаков различия, а то и вовсе в штатском, чтоб в спецвойсках карьеру сделать, это надо ни других, ни себя не жалеть, о них так и говорили: "Им ни отца, ни брата нет", - знал всё, но думал, что семья-то важнее, а он в семье. Бастард Юрденала. Член семьи. Убедился? Мало тебя, дурака, били. Но теперь-то...

   - Спи, - тихо сказал Седой, - не трави себе душу.

   - Разбудил? - откликнулся он виноватым шёпотом.

   - Нет, я мало сплю. А тебе надо спать.

   - Не могу.

   - Через не могу. Ты ж военный. Приказано спать, значит, спи.

   По тону Седого он почувствовал, что тот улыбается, и буркнул.