Прикосновение

В эпоху первых приисков правительство Нового Южного Уэльса, а также правительство Виктории, где месторождения были еще крупнее, так отчаянно стремились нажиться на природных богатствах, что установили астрономическую цену в тридцать шиллингов за лицензию золотоискателя сроком действия всего один месяц. В Виктории возмущение старателей и безжалостные действия сборщиков налогов чуть не привели к революции. В итоге стоимость лицензии снизили до двадцати шиллингов, а действовала она целый год. Но Александр в лицензии не нуждался — зачем себя выдавать?

Главная улица Хилл-Энда, больше напоминающая проселочную дорогу, была запружена гигантскими подводами, влекомыми десятью, а то и двадцатью быками, точными копиями американских почтовых дилижансов с надписями «Кобб и К°» на боках, фургонами, двуколками и колясками, пешими путниками и всадниками, многочисленными женщинами и детьми. Одежда мужчин поражала разнообразием: элегантные столичные костюмы и котелки соседствовали с мешковатыми штанами, фланелевыми рубахами и широкополыми шляпами, в то время как женская выглядела более однообразно: платья из гинема или коленкора немарких цветов, соломенные шляпы с низко опущенными полями или чепцы, мужские ботинки. Детей всех возрастов, от младенцев до юношей и почти девушек, одевали чаше всего в тщательно залатанные лохмотья. Курением и жеванием табака баловались даже восьми-девятилетние мальчишки.

Должно быть, думал Александр, так выглядели дороги к калифорнийским приискам в разгар «золотой лихорадки». Как похоже на Америку! Все эти дилижансы, фургоны, переселенцы. А жители Сиднея все как один не слишком успешно притворялись англичанами. Печально. Небританцев сюда и калачом не заманишь, а горожане решили хранить верность корням.

Городок Хилл-Энд походил на десятки других таких же поселений, рассеянных по всему миру: ухабистые грязные дороги в сырую погоду превращались в болота, вдоль обочин теснились хижины, лачуги, палатки. Однако в городе имелась внушительная церковь из красного кирпича и еще два кирпичных здания, в том числе с вывеской «Королевский отель». По улицам сновали китайцы — и кули с тонкими косицами, и слуги в деловых английских костюмах и котелках на стриженых головах. Несколько пансионов принадлежало китайцам, как и ряд лавок и ресторанов.

Над городком разносились знакомые звуки: доводящее до помешательства уханье взрывов, непрерывный грохот дробилок. Вся эта какофония слышалась со стороны Хокинс-Хилла, где обнаружили золотоносный пласт, мгновенно обросший уродливыми хибарами рудокопов, копрами, лебедками и паровыми двигателями. Но последние встречались редко: владельцы приисков предпочитали лошадиную силу. Александру не понадобилось много времени, чтобы убедиться: источников воды поблизости мало, о размыве пласта струей под давлением нечего и мечтать — воды из мелкой и узкой речушки для этого не хватит. А дерево, как ему объяснили, в здешних местах твердое, как сталь.

— Чертовски неблагодарный труд. А место богатое, — подытожил осведомитель.

Приуныв, Александр посмотрел в сторону «Королевского отеля» и решил, что сейчас ему не до роскоши. На Кларк-стрит он присмотрел постоялый двор — мазанку, крашенную в бледно-розовый цвет, под ржавой железной крышей, с навесом над дверью и коновязью у корыта. Ярко-алые буквы вывески гласили «У Коствен». «Вот это в самый раз», — сказал Александр себе, привязал кобылу поближе к корыту и вошел в открытую дверь.

В такой час почти все мужское население Хилл-Энда разрабатывало свои участки, поэтому в прохладном, но неожиданно элегантном зале было немноголюдно. Вдоль одной стены тянулась стойка красного дерева, в просторной комнате размещались не только столы и стулья, как в любом салуне, но и пианино.

Никто из полдюжины посетителей и бровью не повел — вероятно, все они уже успели захмелеть. В баре торговала женщина.

— Ого! — шумно обрадовалась она. — Янки!

— Шотландец, — поправил Александр, разглядывая ее в упор.

Рослая незнакомка оказалась достойна пристального взгляда. Ее пышное тело тисками сжимал корсет, полукружия сливочно-белых грудей грозили вывалиться из глубокого декольте красного шелкового платья, рукава которого сползали, обнажая великолепные плечи. Ее шея была длинной, подбородок — маленьким и четко очерченным, а лицо — настолько своеобразным, что приковывало взгляд. Пухлые губы, короткий прямой носик, высокие скулы, брови вразлет и зеленые глаза. Раньше Александру казалось, что по-настоящему зеленых глаз в природе не бывает, но теперь он воочию увидел их. Глаза цвета берилла или перидота. Это изумительное лицо обрамляли пышные густые волосы оттенка червонного золота.

— Шотландец, — повторила хозяйка бара, — но побывавший в Калифорнии.

— Да, несколько лет как оттуда. Меня зовут Александр Кинросс.

— А я Руби Коствен, а это... — она повела изящной рукой, — мое заведение.

— А комнаты вы сдаете?

— Жилье найдется для тех, кому по карману платить фунт за ночь. — У нее был грудной, чуть хрипловатый голос и заметный акцент уроженки Нового Южного Уэльса.

— Мне по карману, миссис Коствен.

— Мисс, но лучше зови меня просто Руби. Так делают все, кто по воскресеньям в церковь не ходит. А для святош у меня нет имени — кличут распутницей. — И она усмехнулась, показав ровные белые зубы и ямочку на щеке.

— Руби, а постояльцев здесь кормят?

— Только завтраком и ужином, обед — за особую плату. — Она кивнула в сторону батареи бутылок: — Что будешь пить? Есть домашнее бочковое пиво, найдется и кое-что покрепче... Как тебя? Алекс или Александр?

— Александр. Мне бы чашку чаю.

Руби удивленно вытаращила глаза:

— Чтоб мне провалиться! А ты, случаем, не церковник? Да нет, ни в жизнь не поверю!

— Я — исчадие ада, но весьма благопристойное. Грешен в одном: люблю побаловаться сигарами.

— Ясно, — кивнула Руби. — Матильда! Дора! — закричала она во весь голос.

Когда в дверях возникли две девушки, Александр понял, чем привлекает постояльцев заведение Коствен. Девушки были молоденькие, миловидные и чистенькие, но от них веяло пороком.

— Что? — спросила брюнетка Матильда.

— Будь умницей, пригляди за баром. А ты, Дора, вели Сэму заварить нам с мистером Кинроссом чаю.

Блондинка кивнула и исчезла, Матильда встала за стойку.

— Садись, Александр, в ногах правды нет, — продолжала Руби, располагаясь за самым удобным столом — полированным в отличие от остальной мебели в салуне. Из кармана юбки хозяйка извлекла плоский золотой футляр, открыла его и протянула Александру: — Сигару?

— Спасибо, лучше сначала чаю. Пыли наглотался.

Руби закурила сама, глубоко затянулась и выпустила дым из ноздрей. Тонкие голубоватые струйки поплыли над ее головой, а Александр вдруг испытал почти болезненный, щемящий трепет, как порой бывало в мусульманских странах, когда ему удавалось мельком увидеть подведенные сурьмой глаза обольстительной красавицы. Мусульмане прятали своих женщин под паранджами, но они тем не менее обладали непреодолимой притягательностью. К таким принадлежала и Руби.

— Удачно съездил в Калифорнию, Александр?

— В целом да. Мы с партнерами наткнулись на жилу золотоносного кварца в предгорьях Сьерры.

— Хватило, чтобы разбогатеть?

— Отчасти.

— Что, сразу все промотал?

— Ну нет, я не дурак, — негромко возразил Александр, блеснув глазами.

Вдруг встревожившись, она заговорила было, но тут дверь кухни отворилась, и мальчуган лет восьми выкатил тележку с большим чайником под самодельным чехлом, двумя чайными приборами тончайшего фарфора, блюдом элегантных сандвичей и бисквитно-кремовым тортом.

При виде мальчика, самого прелестного ребенка, какого доводилось видеть Александру, Руби просияла. Маленький официант, тонкий и грациозный, выглядел экзотично и держался невозмутимо и с достоинством.

— Это мой сын Ли. — пояснила Руби, притягивая к себе мальчика и целуя его — Спасибо, котенок мой нефритовый. Поздоровайся с мистером Кинроссом.