Рука Москвы

— Свою охрану я оставил внизу, — сообщил Краб, поднимая с ковра кейс. — А где, блин, твои архаровцы?

— Я им дал отгул.

— А эта фря, твоя пресс-секретутка?

— Мой пресс-секретарь Рита Лоо выполняет мое конфиденциальное поручение, — холодно ответил Томас, так как фамильярность гостя ему не понравилась.

— Это хорошо, — кивнул Краб. — Лишние глаза и уши нам ни к чему.

Томас провел гостя в кабинет, указал ему на кресло, сам расположился за письменным столом, которому ноутбук придавал очень деловой и солидный вид, и сухо предупредил:

— У меня есть для тебя пятнадцать минут.

— Ценю, бляха-муха, — сказал Краб. — Время — деньги. Когда тебе станет не интересно, ты мне скажи. И я сразу уйду.

Он раскрыл кейс, извлек из бокового кармашка длинную гаванскую сигару и неторопливо ее раскурил. После чего закрыл кейс и поставил на пол. Но Томас успел заметить, что все дно кейса устлано пачками баксов в банковских бандеролях. Впрочем, он не исключал, что Краб специально дал ему это увидеть. Так или иначе, но предстоящий разговор обрел некий интригующий момент, и Томас даже пожалел, что выделил Крабу всего пятнадцать минут. Но давать задний ход было уже как-то несолидно.

— Когда ты в прошлый раз сказал мне, что твой дед перед войной скупил много земли и она теперь твоя, я тебе, честно скажу, не поверил, — начал Краб. — К тому же ты, блин, был крепко датый, и я решил, что это просто пьяный треп. Но потом навел справки, и убедился, что все так и есть.

— Где же ты навел справки? — полюбопытствовал Томас.

— В мэрии. В их архиве сохранились регистрационные книги. В них есть записи о сделках твоего деда. И я вот что подумал. Все солидные компании вводят в совет директоров известных политиков, всяких там деятелей. Это придает респектабельности. А в бизнесе, Фитиль, респектабельность, блин, дорогого стоит. Я и подумал: а почему бы тебе не войти в совет директоров компании «Foodline-Balt»? Внук национального героя Эстонии — это звучит. Будешь представительствовать на разных там форумах, бляха-муха. Как ты на это?

— Только не говори, что ты предлагаешь мне это из чувства патриотизма.

— Верно, нет. Патриотизм — это материя высшая. А мы, бизнесмены, люди, блин, приземленные. Я зайду с другого конца. Наследство твоего деда — это еще журавль в небе. И еще неизвестно, сможешь ли ты его поймать.

— Это почему же? Закон о реституции уже начал действовать.

— Объясняю. Чтобы вступить в права наследования, мало предъявить купчие. Это со старым хутором все просто. А как быть с землей, на которой построены санатории? Жилые микрорайоны? Или ты думаешь, блин, что правительство так просто тебе все и отдаст? По каждому делу нужно находить взаимоприемлемое решение. Это работа не на один месяц. Для нее нужны очень хорошие адвокаты. А знаешь, сколько стоит хороший адвокат? Он за один час консультации берет двести баксов, бляха-муха. Есть у тебя такие бабки?

Томас хотел сказать, что все это его ни с какой стороны не колышет, но вовремя прикусил язык. До него вдруг дошло, что Краб же не знает, что купчие уплыли в неизвестном направлении вместе с серым атташе-кейсом. И, как правильно предположил Сергей Пастухов, кейс, может быть, и удастся вернуть за приличное вознаграждение, так как это штука дорогая, а сами купчие уже наверняка гниют на помойке или сгорели в печи мусоросжигающего завода. Потому что тот пикетчик, который подобрал кейс после свалки возле гостиницы «Виру», первым делом выкинул эти старые бумаги. Чтобы понять их ценность, у него просто ума не хватит. Умные люди в пикетах не ошиваются, ни в националистических, ни в антифашистских.

Но разговор становился интересным.

— Это мои проблемы, — небрежно сказал Томас. — Я их решу сам.

— Без меня не решишь.

— Что ты предлагаешь?

Краб немного подумал, покатал во рту сигару, потом посмотрел на свой золотой «роллекс» и сказал:

— Мое время вышло. Придется продолжить разговор в другой раз.

Он, конечно, ожидал, что Томас станет его уговаривать, но не на того напал. Насчет блефануть Томас всегда давал Крабу сто очков вперед. Недаром все комбинации у «Березок» и на авторынке всегда разрабатывал и с присущим ему изяществом проводил Томас, а Краб осуществлял всего лишь силовое прикрытие, и на большее не годился. Поэтому Томас сухо кивнул:

— Да, у меня сегодня еще много работы. Продолжим в другой раз. Только ты заранее предупреди, чтобы мой секретарь поставил тебя в мой рабочий график.

Этот ход Томаса явно озадачил Краба.

— Вообще-то… — не очень уверенно начал он, но телефонный звонок помешал ему закончить фразу.

— Томас Ребане, — небрежно подхватив трубку, бросил Томас.

— Говорит секретарь посольства России, — раздался в трубке мужской голос.

— Секретарь посольства России? — быстро переспросил Томас, чтобы зафиксировать в сознании Краба эту неожиданную и так кстати подвернувшуюся позицию. — Слушаю вас, господин секретарь.

— Могу я пригласить к телефону господина Пастухова?

— Господин секретарь, к сожалению, это невозможно.

— Его нет? Он вышел?

— Да, господин секретарь, вы совершенно правы.

— Вы сможете ему передать, чтобы он приехал в посольство, как только вернется? Срочно, в любое время.

— Да, господин секретарь, это я вам обещаю.

В мембране зазвучали гудки отбоя.

— Возможно, у меня будет время на следующей неделе. Мой секретарь свяжется с вами, — проговорил Томас и положил трубку. — И всем я зачем-то нужен. И все срочно, срочно. На чем мы остановились? Ах, да. Продолжим в другой раз. К тому времени, возможно, я буду иметь и другие предложения. Так что смогу сравнить их с твоим и дать тебе более определенный ответ.

— Может, закончим с этим сейчас? — спросил Краб. — Чтобы потом не начинать все с начала. Если у тебя найдется еще минут пятнадцать…

Томас изобразил некоторую задумчивость с оттенком недовольства и кивнул:

— Ладно, давай закончим.

— Я предлагаю вот что, — приступил к делу Краб. — Моя фирма берет на себя все расходы по твоим наследственным делам. Это большие бабки, Фитиль, очень большие. Мы вводим тебя в совет директоров и принимаем в акционеры. В сущности, ты становишься совладельцем компании. Твой взнос в уставный капитал — наследство твоего деда. За это получишь пятнадцать процентов акций.

— Пятнадцать процентов? — презрительно переспросил Томас. — А ты знаешь, во сколько оценивается мое наследство? От тридцати до пятидесяти миллионов долларов. Или даже до ста, в зависимости от конъюнктуры. На моей земле стоит целый микрорайон Вяйке-Ыйсмяэ! Таллинский телецентр! Даже загородный дом президента!

— Про сто забудь. Конъюнктура сейчас ни к черту. Реально — тридцать миллионов.

— Пусть тридцать. Мало?

— А налог на наследство? Знаешь, сколько он у тебя сожрет? Почти девяносто процентов! Так что если у тебя останется чистыми три лимона — это еще хорошо.

Томас понимал, что Краб самым нахальным образом вешает ему на уши лапшу. Как это может быть, чтобы налог на наследство составлял девяносто процентов? Это же грабеж среди бела дня. Впрочем, от государства всего можно ожидать. Эти падлы в правительстве сидят и только и думают, как ограбить простого человека. Но с Томасом у них этот номер не пройдет. Девяносто процентов. А ху-ху не хо-хо? Разогнались. Притормози, сникерсни!

Томас даже развеселился, представив, как ловко он нагнул этих дармоедов.

Краб молчал, попыхивал сигарой, ждал ответа.

— А мне и три лимона за глаза хватит, — вполне искренне сообщил ему Томас.

— А когда ты их получишь? И как? У тебя есть бабки на адвокатов? Я тебе предлагаю дело. Пятнадцать процентов акций — это даже больше трех лимонов. Ты их сразу можешь продать на бирже. А лучше не продавать, а получать дивиденды. Это двенадцать процентов годовых, как минимум. Плюс две штуки в месяц будешь иметь как член совета директоров. Думай, Фитиль.

Томас произвел в уме быстрый подсчет. Двенадцать процентов от трех миллионов — это триста шестьдесят тысяч баксов в год. Плюс две штуки в месяц зарплаты. Плюс пятьсот баксов стипендии от национал-патриотов, если Янсен не кинет. Это сколько же набегает? Пресвятая Дева Мария!