Повесть о хлорелле

— Нет, нет… Я только вспоминаю, как мне было трудно тогда.

Свиридов с благодарностью взглянул на нее и не удержался от ответа, приятного для ее самолюбия:

— Так ли уж беспомощна женщина? Я знал одну из них с широким кругозором, более глубокую и интересную, чем ее старый друг — мужчина.

Она сделала вид, что не поняла намека, и с усмешкой, в которой сочетались уверенность, что разговор слишком серьезен, чтобы обращать его в шутку, и упрек за легкомысленный ответ, сказала:

— Мир женщины может быть обширен, но жизнь неизменно сужает его. Материнство, супружество и дань моде не одной Наташе Ростовой навязали идиллию мещанства. Меня больше привлекает гибель Анны Карениной, чем счастье Наташи Ростовой.

«Александра Александровна не права, — думал Свиридов, — Анна Ильинична всю жизнь заботилась о муже, растила детей, хорошо одевалась и отнюдь не погрязла в мелочах. Не было нужды расширять ее инициативу и круг интересов».

— У меня больше опыта, чем у вас, — не очень осторожно заметил Самсон Данилович, — в браке каждый живет сам по себе, никто друг друга не переделывает.

«Анна долгие годы пыталась мной руководить и влиять на мои убеждения, — мысленно возражал он ей, — однако же из этого ничего не вышло. Она осталась такой, какой была, и я нисколько не изменился».

— Оставьте ваш опыт про себя. Я заявляю вам, что женщина — творение мужчины, — назидательно, с расстановкой, как обращаются к нерадивому ученику, проговорила Александра Александровна. — И литература и искусство, философия и наука созданы мужчинами и несут на себе печать их мышления. Нам остается лишь усваивать то, чему они нас учат.

С театральными аналогиями покончено, можно, пожалуй, и пошутить.

— Мужская часть человечества будет вашей теории рукоплескать. Не ручаюсь, что женщины последуют их примеру.

Она сердито пожала плечами и неодобрительным тоном заметила:

— Извините меня, Самсон Данилович, похоже на то, что вы разучились поддерживать серьезную беседу.

Свиридов не подозревал, что его старая подруга так непреклонна в своих суждениях. Ничего подобного за ней раньше не водилось… Отвлеченная беседа грозила обратиться в принципиальный спор. Дальнейшие препирательства могли повернуть мысли Александры Александровны на путь театральной «аналогии», и Самсон Данилович прибегнул к спасительной шутке.

— Внутренне я согласен, что мужчина — великая удача природы, но по старой привычке я продолжаю склонять свои симпатии к женщине.

То ли ей не понравилась шутка, то ли Александра Александровна поняла, что Свиридов действительно не склонен поддерживать разговор, — она окинула его недовольным взглядом и запальчиво сказала:

— В прежние годы сложные вопросы делали вас словоохотливым. И мне было чему поучиться, и вам приятно было поговорить. Может, я изменилась, и со мной уже неинтересно вести серьезный разговор…

«Напрасно она утверждает, что мы призваны их возвышать, — думал Свиридов. — Я никогда не пытался навязать жене свой образ мыслей. Мне было не до того, я был слишком занят. Вряд ли Анна нуждалась в этом».

— Выходит, мой друг, — с примирительной улыбкой произнес Свиридов, — что, оставшись вне брака, вы лишены были в жизни одного из величайших благ.

Он с неожиданным увлечением прильнул к программа спектакля, не очень искусно скрывая свой интерес к ее ответу. Как и в тот вечер, когда, возвращаясь из балета, она сказала, что в душе считала его своим мужем, в ее голосе проскользнули уже знакомые Свиридову жесткие нотки.

— Я не была одинока, у меня были вы. Я жила вашими мыслями и идеями. За десять лет вы прислали мне свыше ста писем, каждой букве в них я верила и каждому слову поклонялась… Так заочно вы формировали меня. Я говорила уже вам, что ваши испытания этот союз укрепляли.

Неужели они так же скрепляли его союз с женой? Его борьба и испытания не дали обмелеть ее жизни, несчастья служили ей опорой? Александра Александровна сказала бы, что он слишком мало сделал для жены, она обошлась без поддержки и помощи мужа. Что ж, не всякому такая задача под силу. Нельзя требовать от людей невозможного. Ободренный этой мыслью, он уверенно и твердо повторил:

— В браке каждый живет сам по себе, вы меня не переубедите. Многие мужчины собственной судьбы никак не устроят, — где им формировать характер своей подруги?

— Характер таких мужчин, — едко заметила Александра Александровна, — формирует женщина. Она взваливает жизненные тяготы на себя и собственным примером пытается в мужчине утвердить мужество. Настойчивые, сильные, с мужскими повадками, они всякими путями отстаивают беспомощного супруга. Я подозреваю, что любовь таких мужчин питается мужеством, которого сами они лишены.

И в следующем антракте, и на обратном пути из театра, и на другой день беседа друзей, то утихая, то разгораясь, не прекращалась. Тема о роли мужчины в судьбе женщины сменилась другой и третьей. Самсон Данилович слушал и удивлялся, как мало он ее знал. Ее рассуждения были зрелы, мысли выношены, логика неуязвима. Она смело затрагивала любую тему, заговаривала о том, чего многие избегают касаться, а высказав свое мнение, твердо стояла на своем. О вековечных раздорах между отцами и детьми Александра Александровна сказала:

— В этом споре виноватых нет, и те и другие правы. — Недоумение Свиридова она отвела вразумительным доводом: — Поведение детей определяется их характером и влиянием окружающей среды. Первого им выбирать не дано, а выбор среды зависит от того же характера. Правы и родители. Горестна отчужденность детей, этого лишения ничем не возместить. Никакая намять не воскресит так былых радостей родителей, как сохранившаяся нежность детей.

Свиридову показалось, что при последних словах она как-то странно на него взглянула. Что означал этот взгляд? Бывает, что годами сокрытое чувство пугливо прорвется наружу и снова исчезнет. На одно лишь мгновение выглянула мечта, а тревогу посеяла надолго. Самсон Данилович не скоро собрался с мыслями, а опомнившись, торопливо стал утверждать, что рассуждения Александры Александровны не удовлетворили его. Она делает ответственными родителей за наследственные свойства детей, но ведь и родители в свое время этих свойств не выбирали.

Она усмехнулась: какой он недогадливый, просто ребенок в житейских делах.

— Этим и подтверждается, — наставительным тоном проговорила она, — что виноватых нет, те и другие правы.

Накануне отъезда из Москвы Свиридов с утра ждал Льва Яковлевича, чтобы отправиться на выставку памяти Шопена. Было уже часов одиннадцать, когда неожиданно пришла Александра Александровна. Она принесла интересную новость и журнал Академии наук, в котором эта новость занимала изрядное место. В статье сообщалось, что в некоторых странах хлореллу стали разводить в искусственных прудах и откармливать ею рыбу. Выращивание водорослей потребует больших затрат.

— Что вы скажете об этой замечательной идее, — протягивая ему журнал, спросила она. Ее улыбка приглашала его признать, что событие заслуживает внимания и что пришла она сюда неспроста.

Самсон Данилович перелистал тощий журнальчик и, но читая статьи, положил его на стол. Некоторое время он словно собирался с мыслями, взял снова журнал со стола и, машинально свертывая его в трубку, сказал:

— Хорошая идея… Надо бы кому-нибудь этим заняться.

— Я бы занялась, — последовал быстрый ответ, — по мне понадобится опытный руководитель… Такой хотя бы, как вы…

Свиридов не видел ни тонкой усмешки на ее полных, все еще свежих губах, ни странного блеска в глазах. Мысленно перебирая имена известных специалистов, он думал о том, кого бы ей предложить. Она не стала дожидаться ответа, его рекомендации не интересовали ее.

— Почему бы, например, вам не заняться этим? — с видом человека, который напал на счастливую идею, наивно спросила она. — Вы будете работать у себя, я здесь, а опыт и успех — общий.

Он принял это за шутку и с той же наивной интонацией проговорил:

— Мы даже могли бы заключить договор соревнования. Чем плохая идея? Премия достанется тому, кто больше выгод извлечет из дела.