Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 30 из 60



Что это — шутка? Или она, в самом деле, всю жизнь следовала в его поисках и блужданиях за ним?

— Я изучаю хлореллу двенадцать лет, — недовольная, что ей мешают рассматривать публику, продолжала Александра Александровна. — Готовлюсь проделать интересную работу. Достаточно это вам? Поговорим о ботанике в другой раз, после совещания в главке.

Теперь лишь он понял, почему она в своих письмах расспрашивала об удачах и неудачах в экспериментах, о приемах работы, о методике. Ее выписки из иностранных журналов и присланные комментарии к ним обнаруживали солидное знание предмета. Как можно было этого не заметить?

Заседание в главном управлении отложили на день, и друзья успели побывать в спортивном клубе, где вернувшиеся из Вены чемпионы мира и Европы — штангист легчайшего веса Фархутдинов, полулегкого — Чимишкян и легкого — Иванов удивляли публику своим искусством. Александра Александровна познакомилась с ними и представила им профессора. Усталые и довольные, возвращались старые друзья в гостиницу, и вдруг ей вздумалось увезти его на балет. Никаких отговорок, они успеют еще увидеть последний акт, «Золушка» Прокофьева этого стоит. Не спрашивая его согласия, она попросила шофера повернуть.

— Вы и к мужу так немилосердны, как ко мне? — не скрывая своего недовольства, спросил он.

В машине нельзя было разглядеть ее лицо, но Свиридов почувствовал, как дрогнула ее рука, услышал знакомый вздох и немного погодя приглушенный ответ:

— У меня нет мужа. Я только к вам немилосердна.

— Давно вы его потеряли? — невольно перегнувшись, чтобы разглядеть ее, сочувственно спросил Свиридов. Он ничего не увидел, но почему-то почувствовал, что за ее ответом кроется нечто серьезное.

— Мне некого было терять… Я не была замужем…

— Почему? — удивился он, и тут же сообразив, что вопрос мог показаться нескромным, шутливо добавил: — Вы, кажется, не давали обета безбрачия…

Разговор был прерван, когда машина остановилась у театра, и возобновился на обратном пути. Обогнув Петровку, Свиридов под руку вел ее по Кузнецкому мосту. Было начало двенадцатого. Только что прошел дождь, и мокрый асфальт, отсвечивая алыми, желтыми и зелеными огнями фонарей и вывесок, казался пучиной, в глубинах которой жил своей жизнью другой, неведомый город. Неспокойные улицы замирали, автомашины, словно тени, скользили по мостовой, внезапно появляясь и исчезая. Редкие прохожие куда-то спешили, все точно условились дать тишине овладеть городом.

То, что Самсон Данилович узнал, не давало уже ему покоя. При других обстоятельствах он не стал бы продолжать неприятную для его спутницы беседу. Чувство меры изменило ему, и не хватило сил помолчать.

— Почему вы не вышли замуж?

— У вас была возможность спросить об этом раньше, — высвобождая свою руку из его руки и замедляя шаг, ответила она. — Хотите знать правду? Вы мне мешали.

Он никогда не отговаривал ее выходить замуж. У них не было об этом разговора.

— Я отказываюсь принять ваш упрек. Я вам не мешал.

— Мешали, — последовал спокойный ответ. — Я любила вас… Пробовала любить других, не вышло.

В ее голосе проскользнули незнакомые Свиридову нотки. Помимо горечи и упрека, в них слышалось нечто новое, придававшее голосу некоторую жесткость. От неожиданно пахнувшего на него холодка Самсону Даниловичу стало не по себе, он остановился и пробормотал:

— Вы взялись сегодня меня удивлять… Почему вы раньше мне этого не сказали?



— Надо было самому видеть, — с той же жесткой сдержанностью ответила она. — О таких вещах не говорят, их чувствуют.

Свиридов вдруг сообразил, что они стоят посреди тротуара и мешают прохожим. Он взял ее под руку и с непонятной поспешностью зашагал.

До гостиницы они прошли молча, поднялись на пятый этаж и вошли в номер. Александра Александровна сняла пальто и платок, села в кресло и, сложив руки на коленях, задумалась. Он придвинул к ней свое кресло и с тем виноватым видом, в котором сказывалась вся доброта и нежность его горячего сердца, вернулся к прежнему разговору.

— Десять лет мы с вами не встречались, увлечение миновало, что мешало вам — красавице, умнице — полюбить другого?

Наивный человек, он не представлял себе всю силу ее чувств, не догадывался, что она все еще любит его.

— Мешали мне вы, — со снисходительной усмешкой, которая не могла скрыть ее печали, ответила она. — Я и в других искала вас, вага ум, ваши чувства и даже ваши недостатки. Вы заставили меня поверить, что только таким, как вы, должен быть мой муж. В этой оценке было много неверного. Я понимала, что не таким следует ему быть, а сердце не уступало. Подай ему мечтателя, безумную голову и отважное сердце, рыцаря красной конницы, партизана в белом тылу.

Как могла она его не полюбить? Он развязал узы ее врожденной подозрительности и недоверия, развеял опасения быть уязвленной нескромным взглядом или словом. Ей было с ним легко и интересно, в тайниках его памяти было достаточно всего, чтобы поразить ее воображение, пробудить мысли и дать им нужное направление. Не хватит собственной фантазии, он потянется за чужой, ввяжется с ученым в научную беседу, в книги заглянет. Позже он продумает свое и чужое и в памяти осядут перлы-идеи — сокровища, которые достанутся ей.

Она любила его мысли и искания и, узнавая из писем о его новых работах, спешила их повторить. На это уходили все свободные минуты, долгие вечера, выходные дни. Никто не мог ей позволить в рабочее время заниматься делом, не связанным с планами института. Зато какое счастье быть мысленно с ним, обмениваться догадками и оказаться, возможно, полезной ему.

Шли годы. Ей мучительно не хватало его. Встречи были редкие, а за ними тянулась долгая разлука. Она старалась в дни приезда побольше бывать с ним, наслушаться и набраться его мыслей и чувств, сосредоточить их в себе на то время, когда она будет одна. Он не удивлялся ее расспросам, чего бы они ни касались. Где было ему догадаться, что порой не суть разговора, а звучание его голоса ее волнует.

— Я отплачу вам за признание признанием, — сказал взволнованный и растроганный Свиридов, — простите, если это выйдет у меня не совсем гладко… Мне всегда с вами было хорошо, вы мне напоминали мою жену, я словно был с ней. Вы нисколько на нее не похожи, но чем ближе я вас узнавал, тем больше находил в вас сходства с ней.

— Вот я и узнала, что вы женаты, — с нарочитой веселостью произнесла Александра Александровна, — ведь вы этого мне никогда не говорили.

Она крепко сплела пальцы рук и прикусила губу. Так подавляют в груди готовый вырваться стон, прячут боль, которую открывать не хочется.

— Вы никогда не опрашивали меня… — не без волнения проговорил он, подавленный мыслью, что ей могло показаться, будто он намеренно это скрывал. — Не вините меня, это вышло случайно.

Она встала и тут же тяжело опустилась в кресло. Снова в ее голосе проскользнули нотки, придававшие ему некоторую жесткость:

— Вы, Самсон Данилович, во мне любили свою жену, а я вас в душе считала своим мужем. Ваши приезды, таким образом, были продолжением вашего и моего семейного счастья. Я старалась быть примерной, нравственной женой и только жалела, что моему мужу не сидится на месте. — Она тяжело вздохнула, и, когда вновь заговорила, голос ее дрогнул и на мгновение замер. — Я не жалею о том, что случилось, вы принесли с собой все, в чем я так нуждалась: внутреннюю свободу и яркие мысли…

Наступило долгое и тягостное молчание. Свиридов слушал ее, склонив голову на грудь и закрыв рукой глаза.

— Разлюбить вас мешали мне ваши несчастья, — продолжала она, — Какая верная жена оставит мужа в боде? Вы шли к одиночеству — многих пугала ваша самоуверенность, грандиозные планы и страсть, доходящая до самозабвения. Многим не нравилась фантастичность ваших проектов, их оригинальность и сложность. Чем меньше у вас становилось друзей, тем больше крепло мое чувство.

Свиридов не находил слов для ответа. Признать свою вину — разве это ее утешит? Он навязал ей чувство, которое разделить не смог, вселил надежды, обреченные оставаться мифом, и в своей слепоте не заметил, что испортил девушке жизнь.