Дезертир

– Может он побоялся, что ты не поверишь и оскорбишься? Прикажешь наказать клевещущего на римлян.

Лидон скривил губы, подумал, но уверенно покачал головой.

– Нет, не врет. С одной стороны, его показания снимают часть вины с Севера. То есть, его дезертирства, конечно, это не отменяет, но, по крайней мере, он не пират.

– С одной стороны, – кивнул Тит Варий, – а с другой?

– А с другой мне непонятно, почему он, сбежав из наших легионов, сразу не вернулся к своим.

– С чего ты взял, будто он человек чести и сохраняет верность своей партии?

– С того, дорогой Тит, что он молчит. Если бы мы имели дело с трусливым беспринципным мерзавцем, он бы давно уже вдохновенно кукарекал. Нет, этот парень не прост. Но все же не слишком умен. Не понимает, что его молчание красноречивее слов. Я думаю Эвдор и, весьма вероятно, Эномай, знают, кто таков этот "фракиец". И используют его для связи с Серторием.

Дециан помрачнел.

– Значит, ты считаешь, что Север работает на понтийцев? Вот же тварь... Признаться, выслушав рассказ Глабра, я стал относиться к марианцу с некоторым сочувствием, полагая его лишь жертвой обстоятельств. Но после этих твоих слов... Одно дело – соотечественник по другую сторону стены щитов в братоубийственной войне, и совсем другое – предатель, помогающий чужакам.

– Охлади голову, Тит, – посоветовал Тиберий, – в этом деле рубить сплеча, как поступает Глабр – глупейшее занятие.

Дециан задумался, почесал заросшее щетиной горло.

– Он молчит. На растяжке только шипел, но ни слова от него не добились. Попробовать каленое железо?

Законы Республики, запрещавшие применение пыток к солдатам и, тем более, командирам, не распространялись на дезертиров. Те приравнивались к рабам, и делать с ними можно было, что угодно. Наибольшей популярностью пользовалась растяжка на специальных козлах или в висячем положении. Квинт довольно долго провисел на дыбе, перед этим Квадригарий с подручными хорошенько попинали его ногами. Марианец упорно молчал и Лидон вынудил Глабра прекратить бессмысленное истязание. Квинта снова привязали к тележному колесу, просунув голову между спицами на манер колодок. С пиратами поступили куда мягче.

– Думаю, ты от него ничего не добьешься, – покачал головой Лидон, – тащи-ка лучше сюда нашего критянина.

Дракила приходилось допрашивать не чаще остальных, чтобы не вызвать подозрений. Тиберий давно решил, что столь ценного осведомителя нужно, во что бы то ни стало, сохранить и использовать, как можно дольше. Весь вопрос, как это лучше всего провернуть.

– Скажи-ка мне, любезный, вот что. В одну из наших прошлых бесед ты упоминал, что вы заходили в Остию. Полагаю, ты не знаешь, зачем?

– Не знаю, – буркнул критянин.

– Хотя бы скажи, когда это было.

– Так прошлой осенью. Как раз до весны и проторчали там. Оттуда и пошлепали в Испанию.

– Чем там занимались?

– Ничем, – пожал плечами Дракил, – зимовали. Бухали и трахались. Чем еще там заниматься? Портовое начальство нас не трогало. На лапу ему занесли.

– Денег хватало?

– Хватало.

– Эвдор тоже бездельничал?

– Нет. Несколько раз куда-то уезжал.

– Куда, не говорил?

– Нет.

– Уезжал с Эномаем?

– Нет. Пьяница всегда оставался у нас за главного. Мышелов брал с собой пару-тройку ребят из команды "Актеона". Вроде как телохранителей.

Тиберий покусал губу и задал главный вопрос:

– Эвдор чаще отлучался до ноябрьских календ или после?

– До чего? – переспросил Дракил.

– До середины пианепсиона.

– А-а... Вроде в начале осени дольше отсутствовал.

– Все же, куда он ездил? Может хоть краем уха слышал? В Бовиан, в Нолу[124]?

– Не знаю, господин...

Лидон потер виски пальцами.

– Что еще было необычного в его поведении в эту зиму?

– Ну... – замялся критянин, – что необычного? С ним всегда все необычно. В конце зимы к нему какой-то незнакомец приезжал. Эвдор, как увидел его, весь напрягся. О чем-то они говорили долго в одной портовой таберне. И Эномай при разговоре присутствовал. А потом к Эвдору подсел фракиец, тоже долго чесали языками. Я потому запомнил, что фракиец всегда молчал и держался в стороне, а тут...

– И вскоре после этого Эвдор объявил, что вы уходите в Испанию?

– Верно, так и было.

Тиберий откинулся на спинку кресла. Долго молчал, потом кликнул стражу и приказал увести критянина. Оставшись один, встал из-за стола и принялся мерить шагами преторий.

Итак, в начале осени Эвдор находился в Италии, где к тому времени уже полтора года бушевала гражданская война, затянувшая в свой чудовищный водоворот десятки, сотни тысяч жизней.

Весной шестьсот семидесятого года[125] легионы Суллы, наконец, высадились в Италии. Марианцы набрали войск гораздо больше, чем привел с собой Сулла, но все равно оказались не готовы к войне.

Их лидер, Корнелий Цинна, к тому времени был мертв. Он погиб во время солдатского бунта в Анконе, когда пытался зимой, в непогоду, морем перебросить войска в Грецию, дабы встретить Суллу там. Теперь партию возглавляли двое – консул предыдущего года Гней Папирий Карбон и Марий-младший. Последний слыл отменным бойцом, много времени проводившим в воинских упражнениях, но еще не проявил себя, как полководец, потому до поры не высовывался вперед, уступив более старшему и опытному Карбону.

К Сулле стекалось все больше нобилей, пересидевших марианское правление по дальним норам. Многие приходили не с пустыми руками. Три легиона привел молодой Гней Помпей. Последнему исполнилось всего двадцать три года, но он уже пользовался огромной популярностью в народе. Его любили все. Причин тому было достаточно: привлекательная внешность, приветливое обхождение, умеренный образ жизни, отсутствие тяги к попойкам и гулянкам, красноречие. Про него говорили, будто он похож на изображения Александра Великого. Помпей слыл настолько положительным, что блюстители нравственности легко закрывали глаза на его "чрезмерную" тягу к прекрасному полу. Он был совершенно не похож на своего отца, Помпея Страбона, выдающегося полководца, но корыстолюбца, отталкивающего своей жадностью. Отца ненавидели, сына боготворили.

В начале смуты Страбон принял сторону Суллы, но финал его противостояния с марианцами случился неожиданно скорым и нелепым. На этот счет рассказывали разные небылицы, и большинство народу уверилось в том, что полководца покарал сам Юпитер, убив его молнией в тот момент, когда Страбон пытался пресечь волнения среди легионеров.

Гнея почти сразу после смерти Страбона привлекли к суду за отцовские грехи. Его пытались сделать козлом отпущения за утаивание покойным полководцем добычи, которую тот взял в Аускуле во время Союзнической войны. Защищать юношу вызвался цензор Марций Филипп, очарованный его обаянием. Цензор был тайным сторонником сулланцев и горячо выгораживал Помпея в суде. Свои симпатии к молодому человеку он объяснял шуткой: "Нет ничего удивительного в том, что Филипп любит Александра!"

В Пицене, на родине Гнея, его обожали еще сильнее, чем в Городе, потому он с легкостью навербовал армию и, мечтая о воинской славе, выдвинулся на соединение с Суллой. Марианцы пытались перехватить его, но не преуспели. Помпей действовал против них очень успешно. Сулла, встречая Гнея, неожиданно для всех приветствовал его титулом "император", хотя тот, несмотря на некоторые достижения, таких почестей явно еще не заслужил.

Консулы действовали порознь и поплатились за это. Сулла разбил в сражении одного из них. В легионах второго агенты императора развернули подрывную деятельность, переманивая солдат.

К зиме положение марианцев было катастрофическим, но от полного разгрома армию спас Квинт Серторий, который своими активными действиями обеспечил прорыв остатков консульских легионов на север. Сулла бегущих преследовать не стал.

124

Бовиан – город в Самнии, одна из трех столиц италиков в Союзническую войну (две другие – Корфиний и Эзерния). Нола – город в Кампании, недалеко от Везувия, последний оплот италиков в борьбе с Римом.

125

83 год до н.э.